Люк и несколько его верных помощников помогли провернуть трюк. Джослин выкрали из больницы, оставив на её месте заколдованное существо. Так поступали когда-то фейри, выкрадывая человеческих детей из их колыбелей. Обман раскрылся слишком поздно для мадам инквизитор, они были уже в Идрисе.
Имоджен не позаботилась о том, что кто-то может преспокойно сидеть за её спиной и чувствовать себя потрясающе. В прекрасном городе из стекла, родине нефелимов, сейчас было, как на курорте. Расчёт мага порадовал: там их никто не искал. Осторожность всё же приходилось соблюдать, но куда меньше, чем раньше.
Оборотни скрылись у Аматис, сестры Люка. Особого восторга у женщины подобное соседство не вызвало, но с убеждающей магией Магнуса всё пошло, куда лучше. Маг сделал стае отдельную пристройку, где им предстояло жить, пока не найдётся лекарство для Джослин.
Сам Бейн направился на поиски своего давнего друга Рагнора Фела. В Идрисе у седовласого мага было своё убежище, скрытое от любопытных глаз, и даже Магнус не знал, где оно находится. Каждому магу нужно своё логово, о котором не знает никто, в особенности лучшие друзья, готовые нагрянуть с шампанским и предложением покататься по Лувру на роликах в три часа ночи.
Магнусу пришлось приложить немалые усилия, чтобы найти небольшой уютный домик на окраине Аликанте. Его лучший друг хорошо спрятал это место. Бейн схватился на железное кольцо, торчащие из пасти льва, их маленькая шалость, которая позже вошла в основу декора домов Англии, и постучал. В домике было тихо, как в гробу, и тогда маг аккуратно просунул палец сквозь золочённые зубы льва, прямо за кольцо, где нашлась субстанция наподобие жвачки. Мужчина перевернул руку так, чтобы перстень с печаткой отпечатался в массе. Как только это произошло, Бейн почувствовал меж пальцев тоненькую ниточку, за которую и потянул. Вскоре в его руках уже был зелёный под цвет кожи его хозяина камень. Магнус нагрел шарик в снопе синеватых искр и к его ногам упал небольшой ключ.
Повернув ключ в замке маг зашёл к своему другу. В домике царил фанатичный порядок и лондонская изысканность, хотя по размеру сам дом напоминал хижину. Мужчина прошёлся по широкой комнате заставленной книгами и полками с зельями, и сел в мягкое кресло. Под правой рукой в небольшой корзинке обычно спала любимица Рагнора, королевская кобра Зана, но сейчас никого не было. По тому, что из шкафа Фела пропал только его плащ, стало понятно: Его лучший друг отправился в путешествие. Наверняка, не обошлось без Катарины. Как же давно Магнус видел своих лучших друзей!***
Однако Рагнор оставил Бейну свой домик, где возможно найти решение. Если Фелл был тем самым магом, сделавшим заклятье для Джослин, то Магнус разгадает рецепт.
***
Но, не смотря на ухищрения мага, петля событий продолжала затягиваться. Дом Фрейев продали большой семье из Нью-Джерси, таким образом, заметя все следы пребывания здесь когда-либо двух нефелимов и ведьмы. Все вещи, как Джослин, так и Доротеи канули в неизвестность. Однако множество безделушек и вещей ни коем образом, не относящих к магии позже нашли в реке. Оборотни шли по остаткам следов, призрачным слухам, но ничего нового практически не всплыло. Картины Джослин Фрей выставили на продажу в Лондоне всего через неделю. Следы оборвались окончательно.
Когда за дело взялась Имоджен, то у неё возникли крупные проблемы с тем, чтобы прижать семью Лайтвудов. Везде, где только можно, Бейн разорвал нити. Но даже это не помогло. Фишки домино продолжали падать даже при отсутствии нескольких, петля продолжала затягиваться без некоторых звеньев. Игра продолжалась сама по себе.
___________________________________________________________________________________
*Фамильяр (англ. familiar, франц. familier) — волшебный дух, имеющий физическую форму, согласно средневековым западноевропейским поверьям, служивший ведьмам, колдунам и другим практикующим магию.
Считалось, что фамильяры служили и помогали колдунам и ведьмам по хозяйству, в различных бытовых делах, но также при случае могли помочь околдовать кого-нибудь. Фамильяр обладал разумом на уровне обычного человека, имел собственное имя и чаще всего принимал форму животного.Некоторые колдуны полагались полностью на фамильяра, как если бы он был их ближайшим другом.
========== 8. Ошибка длиною в жизнь. ==========
Breaking Point – Had Enough of You
Yann Tiersen – Mother’s Journey
Linkin Park – Breaking the Habit
Led Zeppelin – Kashmir
“Но я лучше гадать буду, чем узнаю ответ, который не смогу пережить”.
В поисках Аляски. Д. Грин
«Утро. Сегодня ещё хуже, чем вчера. Когда я проснулась, то думала, что меня разорвёт изнутри. Мой ребёнок, моё дитё, что я ношу под сердцем – чудовище. Какая из меня мать при таких мыслях. Я плачу. Снова сдавленно хрипя и тяжело дыша, переходя на всхлипы и просто стоны.
Больно. Я – Сумеречный охотник, призванный терпеть на себе всю боль мира, я – воин, но сейчас я просто слабая женщина. Как же больно. Я схватилась за косяк двери и в моих руках остались щепки.
Я не могу заснуть. Мои сны покрыты сетями кошмаров, где я не только вижу и слышу, но и чувствую страдания. Мне видятся многие люди, чья жизнь испещрена страданиями, я вижу кровавые и чёрные убийства, где трупами устилают улицы, я вижу реки крови и чувствую привкус раскалённой стали на языке. Валентин крепко держит мне руки, когда я пытаюсь схватиться за нож или пытаюсь задушить его в темноте ночи. Мой муж терпит всё. Не это ли признак истинных чувств?
Но мне всё хуже. Меня рвёт кровью, когда я пыталась нарисовать пейзаж за окном. Если бы не подоспевший вовремя Валентин, я бы захлебнулась, так её было много.
Каждый мой день не похож на предыдущий. Мне хуже, кажется, я умру ещё до того, как рожу на свет своё дитя. Будущее чудовище. Почему я так думаю и откуда такие мысли, я не знаю. Но по ночам я слышу стоны и крики боли. И вместо того, чтобы пугать моего малыша, они для него подобны колыбельной. Если я принимаю снотворное, он бьёт по мне кулачками. Прямо изнутри. Чудовище.
Внутри меня у него уже была своя жизнь. Думаю, уже тогда мы с моим сыном были разделены. Ещё в моей утробе, он перестал быть моим сыном – чистым, юным ангелом.
Валентин не слышит меня. У него на уме большие планы, будущие Круга, какие-то эксперименты. Я одна. Один на один со страхами и подозрениями. Нет мне успокоения…»
«Мысль покончить с собой, только бы освободиться от этой муки – всё сильнее. Мой срок подходит к критической точки во всех смыслах. Я боюсь рожать, не только из-за страха перед смертью. Для меня она тогда б была успокоением. Я боюсь того, кто появится на свет. Я боюсь того, что он сделает и натворит. Что-то во мне кричит, что лоно моё станет вратами ада, распахнутыми настежь.
По словам Валентина, Люк погиб. Но я ему не верю. Боль сделала меня озлобленной, как бродячую собаку, и такой же недоверчивой. Я не позволяю мужу брать себя за руку, даже его прикосновения мне противны. Он по-прежнему говорит мне, что любит меня. Ни слову, ни верю.
Говорят, что ребёнок в утробе испытывает тоже что и мать. Я не улыбнулась ни разу с начала беременности, смех мой – хрип, плач, стон, вопль. Но малыш чувствует себя просто превосходно. Чудовище…
Я узнаю, что произошло с Люком»
«Сегодня, стоя на лестнице и смотря, как мой муж готовит мне завтрак, мне вдруг захотелось метнуть в него копьё. Я представила, как заношу руку для броска, и оружие рассекает воздух, врезаясь в тело моего мужа. В моём представлении я рисовала, как растекается по паркету кровь, хлещет из раны и заливает всё вокруг.
Мой мозг отчаянно попытался вызвать рвоту, но организм не отреагировал. Тогда я осознала, что больше не контролирую своё тело. Когда малыш хотел есть – я ела, когда спать – я спала. Я была большой марионеткой, которой изнутри управлял маленький кукловод. Мой организм предал меня. Или же я просто схожу с ума.
Во мне растёт чудовище. Но Валентин закрыл все комнаты с оружием на замок. На кухне тоже он хозяйничает. Все ножи там не заточены, ножниц нет. На мои вопросы и подозрения, он смеётся. Говорит, что это предродовые страхи. Мой муж очень сильно хочет сына. Чтоб тебе подавиться. Ненавижу. Чудовище»
«Я родила сына, но это не мой ребёнок. Это монстр, ужасающие отродье. Моя ненависть, напитавшая это дитё, оставила во мне только опустошённость и бессилие. У меня настолько сильная депрессия, что у меня пропало молоко. Я не ем, мало сплю и много плачу о Люке и о своей семье, которых не могу увидеть или хоть что-нибудь о них узнать.
Дитё я не купаю, не кормлю, не беру на руки. Он вызывает у меня отвращение. Я породила чудовище. А мой муж счастлив. Сквозь бессилие прорывается слабый поток ненависти. Когда такое бывает, малыш тянется ко мне с таким благоговением, что я невольно отталкиваю его. Валентин не позволяет брать своего сына на руки. Я для них чужая во всех смыслах. Это чудовище лишило меня мужа и нормальной жизни!»
«Я сделала могилку для своего сына. Заказала плиту, оформила её и даже написала маленький портрет светлого малыша, моего Джоната-Кристофера Моргенштерна, а не этого чудовища. Тогда Валентин серьёзно обеспокоился моим рассудком. В доме появились врачи и новые слуги. Но никто мне не мог помочь.
Валентин создал своё лекарство для меня. И впервые, мне что-то помогло. Своего сына я не могла и подумать коснуться, это было выше моих сил, но к мужу стала нежнее. Постепенно я приходила в себя для него, делала неловкие попытки материнства. Настолько натянуто и искусственно выглядело всё это! Ребёнок был зол. Я боялась его ярости, когда он, сидя у меня на коленках, мог больно дёрнуть меня за волосы, куснуть или царапнуть. Этот маленький зверёнок чувствовал блажь, однако я не могла дать ему больше.
Мужу я простила всё. А себя ненавидела за то, что не могу стать хорошей матерью. Зато Валентин стал потрясающим отцом. Хоть что-то хорошее приключилось со мной за столько времени. Но кто мог подумать, что мои чувства притупились настолько, что я не отличила искусственное от настоящего?
Однако я снова, кажется, полюбила мужа. Мы были близки после стольких лет отстранения. Валентин был по-настоящему счастлив. Когда же я поняла, что всё это было только ложью? Как же больно после стольких лет думать об этом и вспоминать. Пока ещё теплиться во мне жизнь. Ненавижу демона, что забрал у меня моего сына. И своего мужа за его эгоистичные желанья, что позволили ему принести нашего ребёнка в жертву его мечтам. Чудовища. Моргенштерны»
Имоджен Эрондейл в который раз прочитала подпалённые листы. Эти записи оказались у неё на столе неожиданно. Рванные, подпаленные, со стёртыми краями и смазанными буквами. Некоторые страницы были утеряны, даты спутались или стёрлись так, что было невозможно определить, когда это написано. Зато кто написал эти строки, инквизитор догадывалась. Она готова была отдать голову на отсечение, что эти страницы – ни что иное как пропавший дневник Джослин Фейричайлд. Как раз то, что нужно, самые необходимые для доказательства страницы. Имоджен впервые за долгие годы ощутила ту радость, что испытывают дети на Рождество в предвкушении подарков.
Теперь всё остальное стало только делом времени. Лайтвуды у неё под сапогом, а сын этого монстра может скрываться, сколько захочет. Эрондейл была не только хорошей ищейкой, но и неплохо понимала людей, а так же обладала хорошей интуицией. Всё это подсказывало ей, что Джонатан рядом. Он не мог бросить свою вторую семью, которая вырастила его, едва не вместо Валентина. У инквизитора были некоторые мысли о том, как выманить парня из укрытия. Чуточку логики, точный расчёт на чувственность и вспыльчивости. И всё. Ловушка захлопнется. Не зря, Имоджен зовёт «Железной девой».
Больше всего Эрондейл волновала ситуация с сестрой Джонатана, Кларисс. Интуиция подсказывала ей, что всё не так просто, как говорят доносчики и слухи. Но её мысли сейчас были напрямую связаны с чувствами, поэтому женщина постоянно сбивалась с курса правильных мыслей. В конечном итоге, она становилась всё дальше и дальше от первоначального дела и их обстоятельств, равняясь больше на свои счёты, а не на знания и ощущения. Чем дольше мы пренебрегаем очевидным, тем крупнее становится купюра, которой нам придётся за это расплачиваться.
***
Алек бежал. За прошедший месяц он бегал намного больше, чем обычно выпадает бегать олимпийцу перед решающим его жизнь соревнованием. Но сейчас он бежал так, будто за ним гонится сам Сатана, а пятки ему лижут черти.
Месяц, где дни были темнее любой из ночей, где затоптали любую надежду, сломили гордость и едва не лишили жизни. Месяц, где каждый день не было сил оглядываться на то мимолётное счастье, что было до того, и смотреть на те руины, среди которых приходилось существовать в данный момент. Пытки были бы не так страшны, будь у них уверенность хоть в чём-то, но её выбивали из-под них, как пол, землю, на которой они стояли. И без того сложные и запутанные отношения между членами семьи, друзьями, любимыми, затягивались в морские узлы – ещё туже, ещё крепче. Надежды сыпались в прах у твоих ног, всё что ты знал раньше, казалось чем-то неизвестным и нереальным, будто не существовало и вовсе. Алек Лайтвуд уже не знал, чему вокруг можно верить. Ни тому, что видит, слышит, даже чувствует и ощущает, верить было уже нельзя. Даже собственным мыслям. Строить догадки и пытаться молиться… о чём? Когда ничего, совершенно ничего не знаешь и только бы не сойти с ума от отчаянья, боли окружающих тебя людей, собственной боли. Боль от рушащихся устоев чести, морали, доблести, традиций, уз.
Где Магнус? Исчез. Может погиб? Его схватили? Убили? Может быть, его труп с перерезанной глоткой выловят завтра где-нибудь в доках Бруклина? И труп не дойдёт до него. Испариться. Никто не отвечает на вопросы. Только тишина и эхо давят на голову так, что от вопросов она скоро лопнет.
Алек останавливается и жадно глотает воздух. Нет хуже пыток, чем незнание. Но чем меньше ты знаешь, тем спокойнее спишь. Не парадоксально ли? Лайтвуд чувствовал, что сходит с ума. Стоило Имоджен разгадать его обман, как его подвергли жесточайшему допросу. Привели магов, привезли зелья. И после голубоглазый уже ни в чём не был уверен. Его сломали, как ломали многих до него. Но всё же не до самого конца.
Джейса он знал, как божий день. И сколь не были сильны зелья, методы убеждения и пытки, паработай знал, ради чего старается. Единственное, чего не смогли отнять – чувство долга, брат за брата. А если у человека есть то, что он знает точно, то его не сломают.
Парень бежал и на ходу вспоминал события прошлых дней. Рыдающая Иззи, жалкая и потерянная, как маленький ребёнок. Мать – твёрдая, как непреступный бастион, с огнём в глазах в попытке напасть на инквизитора: «Не тронь моих детей!» Разъярённая львица, посаженная на цепь в жуткие подвалы Института. Пьяный отец, не выходящий из состояния тумана – единственный, кого не тронули. Макса Алек не видел с момента появления в доме Имоджен. Маленький Лайтвуд, наверняка, стал зароком сотрудничества с Институтом в целом. Голубоглазый не знал. Слишком долго его держали в гигантской клетке, взаперти, одного в городе Костей. Парень рыдал и выл от собственных страхов, которые предстали перед ним живыми и вполне материальными, но не сломался до конца.
И сейчас он бежал, потому что единственная уверенность в нём ещё оставалась.
Алек громко и нетерпеливо постучал кольцом три раза. Пентхаус Магнуса Бейна. Где ещё?
Ему открыл кто-то смутно знакомый до боли в висках и глазах, вызывающий ностальгию по тем, относительно, светлым временам. Лайтвуд выглядит бешеным, диким, как вышедший на охоту кот, но он знает, зачем пришёл.
- Джейс. Предупредите Джейса, они знают, где он, - сипит голубоглазый.
Всё его запас истощился. Организм не выдержал.