- Я сожалею, что так случилось. Мы все скорбим о короле Эрейнионе и королеве Каранриэль.
- Она была слишком похожа на мать, - глухо ответил Маэдион. – И так же забыла об осторожности, увидев грозящую мужу опасность.
Принц помолчал.
- Теперь остался только я, и моя свадьба наконец положит конец трауру моего народа. Мы достаточно страдали в прошлом, и пришла пора оставить его за спиной.
- Но ведь Вы любите ее? – спросила Лимнэн, подумав, что им движет лишь чувство долга.
- Разумеется, - принц снова улыбнулся, на этот раз мягко и мечтательно. – Матариэль – моя судьба. Мне давно следовало признаться ей в своих чувствах, но все как-то… повода не находилось. Да и… чего уж скрывать, я боялся, что она не отнесется к моим словам серьезно. Я буду рад видеть Вас и короля Трандуила гостями на своей свадьбе. Если, конечно, он захочет прибыть.
- Мой сын почтет за честь… - начала было королева и осеклась, сама почувствовав, насколько фальшиво звучат ее слова.
- Госпожа, - мягко улыбнулся Маэдион. – Я благодарен Вам за эту ложь, но я не слеп и не глуп. Я знаю, как на меня смотрят те, кто видел Войну за Сильмариллы. И знаю, почему. Как знаю и то, что изменить это я, увы, бессилен. Но ослабление одного из нас может повлечь за собой беды для всех остальных. Особенно сейчас, когда мы еще толком не оправились от войны с Сауроном. Я не допущу этого.
- Вы потому прибыли в Эрин Гален лично? – спросила Лимнэн. Маэдион был нечастым гостем в этих чертогах, прекрасно сознавая, что ему здесь не рады, и предпочитая обмениваться с королями Зеленолесья письменными посланиями. Королева всё поняла.
Принц склонил рыжеволосую голову, отдавая честь ее проницательности.
- Нам с Его Величеством предстоит обсудить некоторые вопросы. Надеюсь, Вы простите мне, если я не скажу, какие именно?
- Разумеется, - кивнула королева. И позволила себе дотронуться до его плеча. – Спасибо, Маэдион.
Принц улыбнулся.
- Во мне тоже течет кровь синдар, Ваша милость. Пусть Ваш народ и предпочел забыть об этом.
***
В покоях короля Эрин Галена было темно. Плотно задернутые шторы не пропускали солнечные лучи, и хотя эльдар, пробудившиеся когда-то давно при свете звезд, превосходно видели в темноте, царящий в покоях Трандуила сумрак пугал их. Войдя, Лимнэн первым делом впустила следом за собой свет.
- Сын!
Тот медленно поднял голову от книги, которую держал в руке. Открытой на той же странице, что и три дня назад.
- Ты чего-то хотела? – безразлично спросил король.
Лимнэн с ужасом поняла, что не может взглянуть на сына без содрогания. Горе иссушило его, шрамы от ожогов отчетливо проступали на мертвенно-бледном лице, а светло-серые глаза смотрели страшным пустым взглядом. Эльмирэ покинула его, и некогда пылающий дух стремительно угасал, лишенный любви и поддержки королевы. Тысячелетиями она была рядом, а теперь ушла, и он чувствовал себя разбитым и потерянным.
Умерла. Он слышал это слово в вое ветра и шелесте увядающей листвы, в птичьих криках и раскатах далекого грома, сотрясавших небо по ночам. Умерла. Потому что он не уберег. Как он мог позволить ей сражаться? Пусть она бывала уже не в одном сражении, как мог он допустить это, зная, сколько доблестных и искусных воинов пало от случайной стрелы или удара в спину? Какие силы затуманили его разум, что он уступил ее просьбе? Не те ли, что теперь тенями клубились в углах покоев, нашептывая по ночам страшное?
Она звала тебя, умирая. И не смей говорить, что нет. Она думала о тебе, молилась, чтобы ты пришел и спас ее, а ты позволил ей умереть. Она звала тебя.
Я проклинаю тот день, когда ты переступил порог нашего дома, сын Орофера.
Конечно, зло думал в ответ Трандуил. Ты не такого мужа для дочери хотел. Или думаешь, я не помню, как ты смотрел на меня в тот день? Да приведи она орка, ты и то был бы больше рад.
Он и сам тогда не верил, что эта прекрасная, как звезда, женщина могла его любить. Могла улыбаться, видя его изуродованное лицо, и протягивать руку, убирая прикрывающие ожоги белые волосы. Те уже отросли почти до прежней длины, когда он решился просить ее руки.
- Я…
- Просишь руки моей дочери, - продолжал за него Эленьятил, и в глазах его отчетливо читалось отвращение, когда он смотрел на лицо жениха. Вернее, на одну только половину лица, потому что вторая была сожжена и обезображена настолько, что без содрогания и не взглянешь, а ослепший глаз затянут бельмом. Эленьятил и содрогался при виде такого откровенного, нескрываемого уродства и не мог поверить, что из всех мужчин Дориата руки его дочери просил именно этот. Трандуил молча ждал его ответа, но по лицу уже видел, каким этот ответ будет.
- А что ты можешь предложить ей, кроме своих шрамов? – бросил оскорбленный отец. Вот уж кто действительно без изъяна. Прекрасен, как звездный свет, под стать своему имени. Трандуил уже и сам был готов отказаться от его дочери. Не потому, что не любил, а потому, что Эленьятил был прав. Но впервые увидел, как лицо обычно безмятежной Эльмирэ исказила плохо сдерживаемая ярость.
- Я сделала свой выбор, отец, - ярость звенела и в ее голосе, а тонкие пальцы с неожиданной силой сжали руку жениха. – И тебе придется его принять.
Желание уйти и забыть обо всем исчезло в тот же миг. Она готова была бороться, а он что же? Сбежит теперь, как последний трус? В бою стражи Дориата стоят до конца, до последнего вздоха, и в любви им не следует поступать иначе.
- Выбор? – повторил Эленьятил. – Это твой выбор? Да ты достойна быть женой короля, а не какого-то стража!
Вот только Диор уже выбрал прекрасную Нимлот, не без злорадства думал в тот миг уже почти отвергнутый жених. Прекрасно понимая, что именно так злило отца Эльмирэ. И еще половину отцов в Дориате. Король один, а желающих видеть свою дочь королевой – много. Тем более, что и случай такой впервые за все существование Дориата выпал. Раньше матери надеялись сыновей на Лютиэнь женить, теперь отцы нацелились было на Диора. Но не судьба, тот, как оказалось, был уже женат.
- Трандуил!
Мать все еще была здесь, стояла, сложив руки на груди, и чего-то ждала. Воспоминания неожиданно развеселили короля, и он ответил почти без раздражения.
- Что, прости?
- Я сказала, что прибыл принц Маэдион. Он ожидает тебя в тронном зале.
Маэдион. Короля вновь охватила ярость при звуке этого имени, так похожего на другое, проклятое сотни раз за совершенные им преступления. Сколько прошло тысячелетий, а он помнит тот день так отчетливо, словно это было только вчера. Помнит алую кровь на плитах Менегрота и сталь чужого клинка, разрубающую его доспех. Помнит рвущую его изнутри ненависть и жгучее желание покончить с этим убийцей раз и навсегда. В той схватке они сошлись так близко, что он видел зеленые глаза, горящие в прорези нолдорского шлема. Глаза цвета столь же редкого для эльдар, как и медно-рыжие волосы.
- Мне нет дела до отродья Маэдроса! – прошипел Трандуил. – Пусть убирается!
- Не смей, - с не меньшей яростью ответила мать, - винить его в грехах его отца!
Король отвернулся. Он не хотел спускаться в тронный зал и видеть лицо, способное напомнить ему только о крови и смерти. И еще меньше он хотел видеть на этом лице глаза цвета синей стали. Глаза одной их тех теней, что рождались из темноты по ночам, принося с собой жгущие его воспоминания.
- Береги ее, сын Орофера, - шептали в тех воспоминаниях бескровные губы, и черные, чернее самой беззвездной ночи, волосы то вились по ветру, то вновь рассыпались по плечам. – Я не смогу защищать ее, как прежде. Я не вернусь.
И змеей оплетала тонкие пальцы прядь чужих волос. Рыжая, как рассвет. Такой простой, бесхитростный дар любви, который женщина ни на мгновение не выпускала из рук.
Я просила тебя беречь ее. Так ты выполнил мою просьбу? Она была добра ко мне, она молилась за меня, даже когда проклинали все остальные, а ты позволил ей умереть.
Замолчи! Не тебе судить. Не смеет та, которой рыжий Маэдрос был дороже собственного народа, обвинять его в смерти Эльмирэ.
Но что толку спорить с тенью?
- Сын, - снова попыталась мать, подходя и кладя руку ему на плечо. – Я знаю, что… - она осеклась и помолчала. – Я знаю, как ты относишься к принцу и как относился к его сестре, но теперь, когда Эрейнион Гил-Галад и Каранриэль из Химринга мертвы, мы не можем просто взять и отмахнуться от последнего принца нолдор.
Мертвы. Нет, эта нолдорская ведьма была далеко не так мертва, как ему хотелось. Еще одна рождающаяся в ночи тень с раскосыми глазами, лишь с той разницей, что у нее они были не синими, а светло-зелеными, отливающими синдарским серебром.
Ты помнишь мои слова, сын Орофера? – шипела ему на ухо прекрасная медноволосая женщина, впиваясь в плечо длинными ногтями. – Помнишь, что предрекал твой отец? Мою мать погубит любовь, так он говорил? Смерть ей принесет то, что будет предназначено моему отцу, так он говорил? Знал бы ты, как я проклинала его, когда его слова оказались правдой. А помнишь ли ты, что я ответила ему? Я ведь тоже не солгала. Я ведь предупреждала его: не берись вести в бой, если сам не способен подчиниться врагу. Потеряешь корону. Я предупреждала его, что тот, кто поднимет ее после него, будет ненавидеть свою власть. Помнишь эти слова? Помнишь, что придет день, когда ты проклянешь свою корону, сын Орофера?
Ее проклятие сбылось, когда о нем давно уже позабыли. Сумей отец подчиниться приказам ее мужа, и не погиб бы понапрасну у Черных Врат Мордора. Но Эрейнион Гил-Галад был королем нолдор, и одно это уже заставляло синдар видеть в нем врага. А его королева сеяла раздор в войсках одним цветом своих медно-рыжих волос. Она будто насмехалась над ними, предпочитая сражаться не прямым нолдорским мечом, а изогнутым синдарским клинком. Трандуил предпочитал не встречаться с ней лишний раз. И все же стал невольным свидетелем ее конца. Когда среди сотен криков раздался еще один, полный отчаяния и леденящего ужаса, лишь на мгновение опередивший тяжелый удар булавы, разбившей сверкающий панцирь.
- Эрейнион!
Каранриэль опоздала. Кровь хлынула на покрытый пеплом склон Роковой Горы, и последний король нолдор пал и был сброшен к подножию Ородруина. Его королева уже не кричала, когда бросилась к нему, не видя ничего от застилающих глаза слез. Знала, что слишком поздно. И нанесла удар врагу в последний раз, когда ей, упавшей на колени перед погибшим мужем, вонзили в спину ятаган. Королева обернулась, и изо рта у нее хлынула кровь, а светло-зеленые глаза сверкнули безумной яростью. Вся ее сила, вся магия и вся любовь, пылавшая в мятежной душе долгие тысячелетия ее жизни, вырвались огнем и светом, сметя сотни окружавших ее врагов и не тронув ни одного из союзников. Воздух наполнился визгом опаленных ее яростью орков, слепо пытавшихся защититься от безжалостно, с новой силой обрушившихся на них клинков. А королева замерла на покрытой пеплом земле, уронив голову на окровавленный панцирь короля и устремив взгляд в пустоту.
Вернувшийся с победой новый король Эрин Галена и не вспомнил о том, что она предсказала не только смерть его отца. А даже если бы и вспомнил, то только посмеялся бы.
Придет день, когда ты проклянешь свою корону, сын Орофера.
Нет. Невозможно. Проходили дни, месяцы, годы, и мир поднимался из руин Войны Последнего Союза, Эрин Гален процветал, а его королева шла рука об руку с королем и подарила ему сына. С чего бы ему было проклинать так внезапно обрушившуюся на него власть? И только глядя на жемчужно-белый могильный камень, Трандуил понял, о чем его предупреждала последняя королева нолдор. После падения Нуменора из западных земель не было возврата. И не будь он королем, он взошел бы на первый идущий в Валинор корабль, зная, что Эльмирэ ждет его на том берегу. На берегу, которого ему не суждено достигнуть дорогами живых. Король Эрин Галена не имеет права оставить свой народ. Только если удар чужого клинка не оборвет его жизнь. Иных путей в земли Валар для него нет. Рыжая нолдорская ведьма предсказала ему годы, столетия, а может, и тысячелетия одиночества, которых сама сумела избежать. Пусть и ценой собственной жизни. Разве это справедливо?
Ты сам в этом виноват, сын Орофера. Ты не уберег свою королеву.
- Ты не слушаешь меня, - не выдержала Лимнэн.
- Не слушаю, - согласился Трандуил, и ему показалось, что мать сейчас не выдержит и ударит. Нрав у нее всегда был тяжелый, куда тяжелее, чем у отца. Но вместо этого она устало вздохнула.
- Я никогда не умела красиво говорить. Не как твой отец. Вот у него был такой талант. Да ты и сам это знаешь, это ведь его речи привели нас в Эрин Гален.
- К чему ты клонишь? – спросил король. С него достаточно было смерти жены, не стоит бередить еще и эту рану. Мать молчала почти минуту, по-прежнему сжимая его плечо, а потом призналась.
- Когда он погиб, я молила Илуватара лишь об одном. О смерти. Не смотри на меня так, сын, я любила его, сколько себя помнила, - королева на мгновение опустила ресницы, с улыбкой вспомнив наивные грезы маленькой девочки, увидевшей однажды статного темноволосого мужчину и твердо решившей, что когда она вырастет, то он станет ее мужем. Судьба оказалась благосклонна к ней. До поры, до времени. – Я любила его гораздо дольше, чем ты любил Эльмирэ. И когда мой король покинул меня, я не представляла, ради чего мне теперь жить. Кто мог нуждаться во мне сильнее, чем он? Тогда мне казалось, что никто. Что никто, кроме него, давно уже не нуждался во мне, а значит и жить мне было не за чем. Нет, не кори себя, что не заметил этого, я знаю, что в первые месяцы ты не находил времени даже для любимой жены. А я могла часами не вставать с постели, призывая к себе смерть. Но вместо нее пришла твоя жена, - Лимнэн снова помолчала. Признание собственной слабости всегда давалось ей тяжело. – Она всегда знала, как исцелить. Рану ли от клинка или разбитое сердце, значения не имело. Жаль, я так не умею. Поэтому я скажу тебе вот что. Подумай о сыне. Он уже потерял мать, не отбирай у него еще и отца.
Лицо короля исказилось от боли.
- Сегодня за завтраком Леголас спросил меня, почему ты больше не приходишь посмотреть на его тренировки, - продолжала Лимнэн, словно не замечая, что причиняет своими словами страдания. Или напротив, замечала. Безжалостно бить в самое сердце она умела всегда, неважно, клинком или словом. – Он боится, что ты тоже его оставишь. А он ведь ни в чем перед тобой не виноват. Ты и сам знаешь, сын, наш народ любит лишь однажды, и оттого столь сильной бывает наша любовь. И столь разрушительной. Если ты не справишься со своим горем, оно убьет тебя. Как чуть не убило меня мое. И что тогда будет с твоим сыном?
- Оставь меня, - не выдержал Трандуил.
- Неужели ты совсем его не любишь?
- Я сказал, уходи!
- Принц Маэдион ждет тебя, - невозмутимости Лимнэн позавидовали бы даже Валар. Тем более, что своего она добилась. – Ты примешь его?
- Не сегодня, - хрипло ответил король. – Пусть ждет, если так хочет поговорить.
А ночью в его сон впервые пришла жена.
***
Стрела вонзилась в мишень совсем близко к центру, всего лишь в полудюйме. Но всё же не в центре.
- Позор, Ваше Высочество, - вынес вердикт учитель Этельхим, покачав головой, отчего по стянутым в высокий хвост черным волосам побежали блики. Утро выдалось солнечное. – Позор.
Но серые глаза его смеялись.
- Попробуйте еще раз.
Принц, которому едва исполнилось десять лет, послушно натянул длинный, ненамного уступавший ему по размерам лук еще раз. С тем же успехом.
- Что-то Вы сегодня не в форме, - покачал головой наставник. И добавил, резко повернув голову на одним им услышанный звук шагов. – Ох ты! Это что за назгул к нам пожаловал?
- Этельхим, - ответил осунувшийся и как-то даже не по-королевски выглядевший – с заплетенными в косу волосами и в непривычно простой, неброской одежде – король. – Ты бы хоть изредка думал, что и кому ты говоришь.
- Ты сначала в зеркало посмотрись, а потом уже оскорбляйся, - ничуть не смутился наставник. И добавил напрочь лишенным почтения тоном. – Твое Величество.