- К чему вообще весь этот разговор?
- К тому, что жена, которая не желает разделить с мужем не только радости, но и трудности, – это плохая жена.
- Пожалуй, - согласился король. – И все же даже плохая жена лучше, чем жена мертвая.
Королева рассмеялась, звонко и мелодично. Словно зазвенел посреди лесной поляны серебряный колокольчик.
- Ты не веришь в меня? – спросила Эльмирэ с обидой в голосе, но лукавый отблеск в серебристых глазах выдал ее истинные чувства. Злиться она толком и не умела.
- Напротив, я верю, что твое призвание не в этом. Меня тебе уж точно не победить.
- Пусть так, - не стала спорить королева. – Но неужто ты и в самом деле думаешь, meleth, что найдется хоть один орк, или человек, или гном, способный сравниться с тобой в мастерстве владения клинком? Я не из тех, кто любит войну, это верно, но когда рядом ты, битва меня не страшит.
- Тебя послушать, так я ее люблю, - ответил Трандуил, пресекая еще одну попытку лишить его оружия. Эльмирэ рассмеялась вновь.
- А не тебя ли привел ко мне отец, когда тебе минуло лишь семь весен, с пальцами, стертыми тетивой в кровь? Он в ужасе был от того, как жадно желает его сын овладеть воинским искусством, и вовсе не судьбы стража он хотел для тебя.
Король только плечами пожал в ответ. Что поделать, если лук и стрелы тогда увлекали его больше книг?
- И ведь, - королева опустила клинок и шагнула вперед, протягивая хрупкую руку к его лицу, чтобы поправить выбившуюся из косы белую прядь, - не столько уродство пугало тебя тогда – до шрамов тебе дела нет, – а мысль о том, что ты больше не сможешь владеть рукой. Ты и сейчас меняешься в лице каждый раз, когда она подводит тебя, хотя знаешь, что это лишь минутный приступ.
- Вовсе нет.
Эльмирэ опустила руку и склонила голову на бок. Безмолвное олицетворение упрека.
- Я вижу куда больше, чем ты полагаешь, meleth. Можешь скрывать это от своих советников, сколько хочешь, но от меня тебе ничего скрыть не удастся. Я знаю о твоих слабостях куда больше, чем тебе кажется. И по правде сказать, захоти я победить тебя в бою, это не составило бы труда.
- Неужели? – хмыкнул Трандуил. Королева приняла надменный вид – не веришь, мол? Так я докажу, – и снова вскинула клинок, поймав им солнечный луч. Бросила слепящий блик мужу в глаза, заставив отшатнуться и заморгать, и взмахнула мечом, обезоружив растерявшегося короля. А потом изящным движением сбила его с ног, опрокинув на спину, и уселась сверху, щекоча лезвием скимитара незащищенное горло. Сине-зеленая, морского оттенка, юбка разметалась по траве.
- Это бесчестный прием, - заявил Трандуил, слегка раздосадованный тем, что его так легко провели.
- Нечего пенять, коли сам научил, - ответила Эльмирэ и убрала клинок, беспечным жестом отбросив его в траву к уже лежащему там мужниному. Отношение, свойственное всем целителям с их нелюбовью к холодной острой стали. Воин никогда бы своего оружия так не бросил.
- Я? – удивился король. – Это когда же?
Королева задумалась и подперла подбородок рукой, уперев локоть ему в грудь. Притихшие от звона стали птицы стряхнули оцепенение и затянули свою песню вновь.
- Теперь уже и не вспомню, наверное, с кем ты сражался. С орками, кажется. Когда мы покинули Дориат? Или же раньше? Помню лишь, что я уже звала тебя мужем. И повторяла это слово столь часто, что незамужние девы, думаю, успели меня возненавидеть.
- Пусть так. И всё же прием бесчестный.
Его ответ вновь вызвал похожий на перезвон колокольчика смех.
- Если так, то и тот, кто его придумал, тоже бесчестен.
- Не возьмусь утверждать, что это был я, - отвел обвинение Трандуил. – Я тоже мог у кого-то подсмотреть. Ну а впрочем, - добавил он, беря изящную руку жены в ладонь, - мне и не до такого бесчестья в бою опускаться приходилось. Хотя в подобных случаях я предпочитаю называть это хитростью.
Эльмирэ сжала его пальцы в ответ и, склонив голову, коснулась их губами. Левая рука короля всегда была чуть теплее правой, и на свету его ожоги становились видны отчетливее всего. Некрасивые бледные линии изломанными узорами тянулись от кончиков пальцев к запястью и скрывались под кожаной наручью, оплетали руку и грудь, уродовали красивое лицо. Мало кто знал, что взгляд короля порой кажется столь странным лишь потому, что один его глаз до сих пор полуслеп и видит лишь расплывчатые пятна. Следы от драконьего пламени никогда не исчезали до конца, никогда не переставали жечь отмеченных его яростью.
- Что тревожит тебя теперь, melethril? – спросил Трандуил, видя затаенную печаль в глубине серебряных, словно две звезды, глаз. Королеву его шрамы беспокоили куда больше, чем его самого.
- Ничего, мой король, - ответила Эльмирэ и склонила голову вновь, касаясь губами его лба. Потом рта, так нежно и осторожно, словно никогда не целовала его прежде. Трандуил потянулся к ней в ответ, опираясь на обожженную руку и прижимая жену к себе неискалеченной. Ее ладони сомкнулись на его спине в крепком объятии, а губы осмелели, вызвав невольный вздох. Солнечные блики побежали по густым белокурыми волосами, когда расплелась, покорная чужим пальцам, длинная коса.
- Побудь со мной еще немного, - попросила королева, прильнув к королю всем телом. – Я хочу подарить тебе сына.
========== Shadows of doom ==========
Комментарий к Shadows of doom
Автор таки довел последнюю часть до ума. И в третьей части автор таки не выдержал, и текст заполонили его извечные и вездесущие неканоны. Писать про одного персонажа и заодно мимоходом рассказать еще про десятерых – в этом весь я.
Поскольку Толкин старательно задвигал женских персонажей, то стопроцентно на наличие у мужского персонажа жены могло указывать только наличие у него же сыновей. Карантир с Маглором тому пример. Поэтому Гил-Галад вполне мог быть женат. Просто не иметь наследников. Могли ли быть дети у Маэдроса – это уже другой вопрос.
Лимнэн – от “lim” – “прозрачный” и “nen” – “вода”.
Эленьятил – от “elenya” – “звездный” и “til” – “свет”.
Этельхим – от “ethel” – “родник” и “him” – “прохладный”.
Келебрис – от “celeb” – “серебро” и “ris(t)” – “резать/рубить”.
Каранриэль – от “caran” – “красный” и “riel” – суффикс женского имени со значением “царственная дева”.
Матариэль - от “mahtar” – “воин” и “iel” – “дева/дочь”.
“ion” – суффикс, означающий “сын”.
Эннорат – синдарское название Средиземья.
В одеяло завернулся, ведро на голову надел (шлемов с касками под рукой, увы, нет), к помидорам и тапкам готов.
Enya - Exile
Лес умирал. Некогда зеленая, соперничавшая своим цветом с ярчайшими изумрудами листва пожухла и осыпалась с ветвей от малейшего дуновения ветра. Могучие тысячелетние деревья скорбно скрипели, лишенные своих привычных одеяний, теперь покрывавших землю желто-бурым ковром. Завяли, первыми уступив нагрянувшей в самый разгар лета осени, цветы. И птицы молчали, нахохлившись на голых ветвях, а их разноцветные, такие неуместные теперь перья до боли резали взгляд, навевая невольные воспоминания о прежней красоте Эрин Галена. Благодать королевы покинула эти места, и теперь лес умирал под беспристрастными лучами холодного солнца, медленно, но неотвратимо превращаясь в иссушенную чащу, в которой уже не могло прорасти ничто живое.
Раздавленные горем синдар по началу не замечали этого увядания. Потом решили, что лес скорбит вместе с ними. И лишь позже, сумев немного оправиться от гибели королевы, с ужасом осознали, что не могила в густоте лесной чаще была тому причиной. Король почти не покидал своих покоев, но его скорбь пропитывала весь дворец, весь Эрин Гален, поражая каждую веточку и травинку. Прекрасный, еще совсем недавно бывший полным жизни чертог королей превратился в отравленную, заживо гниющую сердцевину, от которой яд боли и невыносимого отчаяния распространялся по всему лесу, терзая лишенную защиты природу.
Королева Лимнэн, первая из королев Эрин Галена, с тоской смотрела, как теряет последние листья и белые лепестки ее любимая вишня. Легкие дуновения ветра касались белоснежных волос королевы, сколотых на затылке и оставленных струиться по спине красивыми локонами, и играли с длинными шелковыми рукавами, скрывавшими руки до кончиков тонких пальцев. После гибели мужа у Черных Врат Мордора Лимнэн отказалась от ярких цветов и смелых покроев одежды, сменив свои прежние платья на неброские одеяния, закрывавшие тело от подбородка до пят. Ей ни к чему теперь было излишнее внимание подданных. И пусть её по-прежнему называли королевой, она без промедления и без сожаления уступила место другой, предпочтя смотреть, как сияет, одаряя своим светом не только короля, но и каждого из своих подданных, Эльмирэ. А теперь свет померк.
Королева устало вздохнула и обхватила руками плечи, сжимая в пальцах темно-синий бархат платья. Врачевать раненые души ей было не по силам. Даже если эта душа принадлежала ее собственному сыну. Эльмирэ справилась бы с этим намного лучше, нашла бы слова, способные утешить его, как нашла их после гибели Орофера, но Эльмирэ мертва и покоится в глубине увядающего леса, а Лимнэн не находит слов даже для того, чтобы заставить утихнуть собственную боль. Где уж ей врачевать чужую?
- Ваша милость, - робко, не смея ступить на балкон и оставаясь в тени занавесей, позвала тоненькая девушка – совсем еще девочка, ей едва ли сотня лет минула – в платье прислужницы. Королева повернула голову и улыбнулась ей.
- Подойди, дитя, - мягко велела королева, протягивая руку. – В чем дело?
- Меня послали передать, что принц нолдор пересек границу леса. Но я не знаю, можно ли беспокоить Его Величество, ведь он велел…
Никого не пускать, закончила про себя королева.
- Принц не предупреждал о своем приезде, - задумчиво протянула Лимнэн, чувствуя себя в сотни раз увереннее, чем всего пару минут назад. Увы, но королева из нее всегда получалась лучше, чем мать. – Я встречу его, а потом поговорю с сыном.
Королева едва успела спуститься к распахнутым вратам чертога, когда на едва заметной среди деревьев дороге появился всадник на гнедом коне. Стремительно промчался к каменному мосту, подняв в воздух вихрь опавших листьев, но остановился в самом его начале и легко спрыгнул с седла. Лимнэн с трудом подавила невольную дрожь в сцепленных пальцах, вызванную видом падавших на широкие плечи густых медно-рыжих волос. Сходство было так велико, что королева вновь, едва ли не в тысячный раз, невольно запнулась, едва не назвав его чужим именем.
- Приветствую Вас в Эрин Галене, принц Маэд… Маэдион.
- Ваше Величество, - если тот и заметил оговорку, то ничем не дал этого понять. – Прошу простить, что прибыл без предупреждения.
Маэдион был одет неброско, в темно-зеленое длиннополое одеяние с разрезами, чтобы не стесняло в седле или в бою, длинные волосы были распущены и переброшены на грудь, а из-за плеча выглядывала украшенная рубином крестовина меча. И не скажешь по виду, что принц. Путешествует тайно? Нет, вряд ли. Столь редкая для эльдар предательская рыжина волос сразу выдавала в нем потомка Феанора.
- Я всегда рада видеть Вас, - ответила королева. Почти не солгала. И добавила с легким удивлением. – Вы один?
Принц подарил ей лукавую улыбку, больше подошедшую бы нашкодившему ребенку, чем сыну бесконечных сражений. Войну Маэдион узнал даже раньше, чем появился на свет. Он родился в первое лето после кровопролитных схваток, оставшихся в летописях под названием Дагор Браголлах, Битвы Внезапного Пламени, и некоторые брали на себя смелость утверждать, что только потому цитадель Химринга и устояла в тех боях. Маэдрос знал, что если уступит, то его сыну не позволят появиться на свет. Может, так оно и было. А может, и нет. Никто, кроме самого Маэдроса, ответить на этот вопрос не мог, а эльдар Эннората не смогли бы его спросить. В лучшем для него случае старший сын Феанора сейчас находился в Валиноре, а в худшем – был по-прежнему заперт в чертогах Мандоса. Так или иначе, в том бою ему и без сына было за кого сражаться.
- Моя свита немного… отстала, - признался Маэдион, явно посмеиваясь над нерасторопными спутниками. – Боюсь, я, как и мой дядя, слишком люблю быструю езду. Правда, - добавил он с сомнением, - однажды это сыграло с ним дурную шутку. Но впрочем, неважно, - принц качнул головой и закончил с прежней улыбкой. – К чему ворошить прошлое?
Королева на мгновение опустила ресницы, не зная, как реагировать на его слова. Знал ли Маэдион, что когда Карантир Темный вырвался вперед, оставив соратников далеко позади, и первым встретился с защитниками Дориата, смертельный удар ему нанесла некая леди Лимнэн, любимая сестра Белега Куталиона, обращавшаяся с клинком ничуть не хуже своего прославленного брата? Вряд ли, иначе говорил бы об этом совсем иным тоном.
- Я прибыл поговорить с королем, но, - принц огляделся по сторонам, с сочувствием глядя на увядающий лес. По рыжим волосам заплясали солнечные блики, - я пойму, если он не захочет меня принять. Примите мои соболезнования.
Его слова звучали искренне. Эльмирэ всегда была добра к принцу, видя в нем в первую очередь сына давней подруги, и лишь потом одного из потомков Феанора. Чего нельзя было сказать о Трандуиле, который порой смотрел на Маэдиона так, словно с трудом сдерживался от удара мечом.
- Благодарю Вас. Я сообщу сыну о Вашем прибытии, - ответила Лимнэн, приглашая его внутрь. Негоже держать гостя на пороге. – Могу я попросить Вас оставить оружие страже?
Маэдион пожал плечами и без колебаний отдал меч и длинный кинжал с левого бедра. Потом расстегнул пару застежек на груди и вытащил еще один хитро спрятанный стилет. Королева улыбнулась, польщенная оказанным им доверием, и повела принца за собой вверх по витиеватой лестнице.
- Могу я спросить? – начала Лимнэн, пытаясь завязать разговор и припомнив пару дошедших до Эрин Галена слухов. – Я слышала, Вы намерены жениться.
Принц весело улыбнулся и подтвердил.
- Намерен. Полагаю, мое решение вызвало бурю сплетен. Последнее время, где бы я не появлялся, меня только об этом и спрашивают в первую очередь.
Королева мысленно укорила себя за неуемное любопытство.
- Если мои слова как-то…
- Вовсе нет, - покачал головой Маэдион, продолжая улыбаться. – Я понимаю, что когда принц женится не на прекрасной принцессе, а на одной из своих полководцев – это непременно вызывает у других как минимум интерес. Хотя я и не первый, кто так делает.
Лимнэн вновь показалось, что ее испытывают. Синдар не любили вспоминать о том, что мать Маэдиона когда-то была стражем. Келебрис из Дориата осталась в их памяти молчаливой, бездействующей свидетельницей гибели королевства, которое сама же когда-то помогала строить. Женщиной, разделившей ложе с проклятым сыном Феанора. Некоторые в своей ненависти опускались так низко, что говорили, будто потому она и стала женой принцу, что привлекла его не кротостью нрава или высоким происхождением, коими и не обладала никогда, а запретной, порочной страстью. Чего, мол, еще ждать от девы, которой меч привычнее арфы?
А ведь когда-то Келебрис была верной соратницей Белега, столетиями стоявшей на страже границ Дориата. Ее любили, ее уважали, ее храбрость и ярость, рожденные в орочьей темнице и закаленные в сотнях пограничных сражений, восхищали подданных короля Тингола, а ее преданность никогда не подвергалась сомнению. Многие грезили о ее любви, но в те годы никто и помыслить не мог, что эта любовь обернется против Дориата. Одного только взгляда зеленых, как весенняя листва, глаз оказалось достаточно, чтобы Келебрис бросила свою верность, свою ярость и саму свою жизнь к ногам одержимого Клятвой братоубийцы. Это от нее Маэдион унаследовал раскосые глаза цвета синей стали – едва ли не единственную черту, рознящую его с отцом.
- Я рада, что Вы нашли свое счастье, - сказала королева и получила в ответ еще одну ослепительную улыбку.
- Я тоже, - весело признался принц и посерьезнел. – Ни для кого не секрет, что я последний из принцев нолдор, оставшихся в этих землях. Моему народу нужна надежда. Гибель моей сестры и ее мужа стала для нас страшным ударом.