Чимин же молча за всем наблюдал, и, только когда остался с принцем наедине, неожиданно сильно обнял Чонгука. Он отвёл принца в его новые покои.
— Как ты? Как плечо? — обеспокоенно спросил, помогая стянуть дорожную одежду.
— Ты помнишь, как я поранился? Откуда у меня на плече шрам? — с надеждой спросил Чонгук, заглядывая в янтарные глаза. Ему хотелось найти в них ответы, но Чимин лишь обескуражено хлопал ресницами.
— Тэхён, — прошептал Пак, глядя на замешательство Чонгука.
— Кто такой Тэхён? — удивлённо спросил принц, потирая плечо. — Это он меня ранил?
— Н-нет, это никто, — быстро выпалил Чимин, прикусывая губу. — Ты действительно ничего не помнишь? — тихо спросил, заглядывая в чёрные глаза.
— Если бы помнил, не спрашивал бы тебя, Чимин, — раздражённо ответил Чонгук, садясь на постель. Тяжело вздохнул, зарываясь руками в волосы. — Такое чувство, будто бы я что-то упускаю, не помню важной детали, только не могу понять, какой именно.
— Может, это к лучшему? — неуверенно спросил Пак, опускаясь на колени, и положил руки на колени Чонгука.
— Может, к лучшему, — тихо ответил Ким, ласково зарывшись пальцами в шоколадные волосы, оттягивая прядки. — Как ты здесь был без меня? — усмехнувшись, спросил и притянул Чимина к себе, легко прижимаясь устами к пухлым губам.
— Тяжело, — сквозь поцелуй пробормотал Пак, поглаживая плечи Чонгука, — я скучал и переживал, ждал весточки, надеялся, что ты придёшь в себя.
Чимин был смущён и напуган, ещё никогда он не сталкивался с тем, что после исчезновения метки её владелец забывал свою пару. Обычно люди помнили, страдали и убивались из-за смерти своего истинного, и это выглядело безумно подозрительно и странно. Чимин размышлял об этом, когда целовал Чонгука, когда царапал ногтями его спину, пока стонал под ним. Тэхён не уходил из его головы, он был уверен, что мальчишка умер, потому что метка пропала, но никак не ожидал того, что Чонгук его забудет. Радость и грусть затопили его, ему было жаль Кима, он понимал, что Чонгук так и будет искать пропавшие воспоминания, но больше всего ему было жаль мальчишку с мягкими, кроткими медовыми глазами, что явно не заслужил такой участи. Хотелось пожалеть мальчика, нужно было помочь ему не попасть в замок Чона.
Но сколько бы себя Чимин не корил, что не мог вернуть прошлое, он старался не подавать виду.
***
Спустя неделю пребывания в замке, гонец оповестил, что король Чон Хосок завоевал королевство Мин, успешно присоединил его к своим владениям. Ким Чонгук не ожидал такой быстрой победы, он нервно переглянулся с Чимином, у которого перо из руки выпало, и тут же попросил стакан воды. Сердце бешено колотилось в груди, грозилось выпрыгнуть. Чонгук тут же написал письмо Намджуну, в котором просил совета и даже предложил брать замки Чона не количеством, а хитростью. Он подробно расписал то, как при помощи подземных ходов можно беспрепятственно вести партизанскую войну. И, в надежде на быстрый ответ и согласие короля, он отправил гонца.
Чимин же, не скрывая беспокойства, усилил тренировки воинов, и пытался не дёргаться раньше времени, не позволял распускать слухи и сеять панику.
Но всё пошло прахом, когда пришла весть о смерти Его Величества Ким Намджуна.
========== And nobody here’s perfect ==========
Close my mind. Turn it off.
Мины пали слишком быстро, слишком позорно. Король Мин несколько раз посылал гонцов к лагерю Чона, но его нелепые предложения отклонялись, а слуги возвращались с отрубленными головами. Он дошёл даже до той стадии обречённости, что предлагал младшего брата Юнги в обмен на перемирие, но Хосок лишь презрительно фыркал, и с плеч летели головы. Головы вражеских северян — никчёмных врагов с никчёмным правителем во главе.
Юнги пытался не вникать в разговоры воинов, которые обсуждали, как легко срезали ноги лошадям Минов, добивали неумелых всадников. Израненная гордость и боль за свой народ разрывала сердце молодого принца, и он только сильнее закрывал глаза, пытаясь не видеть раненых людей и кричащих лошадей. Иногда он целыми днями не мог ничего есть, а перед глазами стояла картина, которой бы даже сам Хосок ужаснулся: поле боя, умоляющие солдаты с отрубленными конечностями, животные с брюхами, из которых вываливаются кишки, бесконечные лязги мечей и победные крики воинов Чона. Юнги впадал в молчаливую истерику каждый раз, как слышал, что стены, возведённые вокруг замка, рушатся, а до полного краха осталось всего ничего. И когда этот конец пришёл, Юнги не смог заставить себя выйти из своей старой кареты, мечтая создать свой маленький, иллюзорный мирок, в котором он бы мог представить своё собственное королевство, без войн и кровопролития.
Всё же, его не спрашивали, чего он хочет, только поволокли в день взятия крепости, выставили перед народом королевства, заставили стоять подле Чона, принимая сторону завоевателя. Юнги разрывался между желанием убежать и желанием выхватить у первого встречного вояки меч, чтобы вонзить его себе в сердце, но его время ещё не пришло. Сначала уйдёт Чон, умрёт от руки Мина, и только тогда принц растворится в небытие, выполнив клятву, которую дал сам себе.
— Тебе что-то не нравится? Хочешь присоединиться к ним? — холодно спросил Хосок, сидя на помосте, сооружённом ради представления.
Губы Юнги дрожали, он хотел высказать тирану всё, что он нём думает, но сдерживался, с жалостью глядя на советников отца, которых должны были казнить после королевской семьи.
Головы отца и младшего брата откатились от тел, а каты даже не шелохнулись, когда услышали душераздирающий крик Юнги. Королева сумела сбежать, принц был неимоверно рад, хоть и не показывал этого, и упрямо отнекивался на все вопросы, твердил Хосоку, что он не знает, куда она могла податься. Он и вправду не знал, лишь надеялся, что слуги защитят её, и она попросит помощи у кого-либо, и уже завтра перед лагерем Хосока будет стоять армия втрое больше его, но, жаль, что такой не существовало.
Юнги пытался не воспринимать казнь всерьёз, твердил себе, что это лишь страшный сон. И когда все пытки закончились, он твёрдо пошёл следом за королём, сгорбившись, слушая оскорбления простого люда, которые лились на него со всех сторон. Гнусное «предатель» резало слух, заставляло упасть навзничь, чтобы пожалеть себя, но парень упрямо шёл дальше, а, оказавшись в замке, тихо одёрнул Хосока за рукав.
— Что? — фыркнул Чон, выдернув руку.
— Разрешите мне пойти в свои старые покои, — безжизненный тон мальчишки беспокоил короля, и он кивнул, веля служанке проводить принца и не отходить от него, пока он не уснёт.
Юнги бы обрадовался, что Хосоку на него не наплевать, но он отлично понимал, что это только на миг, пока в голове короля не заиграет другая музыка, а жестокость не затопит разум. Он коротко поблагодарил государя и медленно пошёл за девушкой, разглядывая коридоры, которые знал наизусть. Он часто бегал здесь, разбивал коленки, прятался от учителей и хулиганил. Теперь он вернулся в родной замок, но больше не чувствовал, что здесь его дом. Казалось, что это только знакомые стены, ничего больше. Тяжко выдохнув, он решил, что на сегодня впечатлений достаточно, и зашёл в свои покои, тут же прогоняя служанку. Девушка отказывалась уходить, боясь гнева короля за нарушение приказа, но, после того, как Мин силой вытолкнул её за двери и захлопнул за собой дверь, ушла, понадеявшись, что ей за это не влетит.
Юнги оглядел помещение, отметив, что ничего не изменилось, и постель была чистой — здесь однозначно убирали. Даже его одинокий цветок алоэ поливали и протирали от пыли, что заставило Юнги улыбнуться. Он провёл руками по столу, вспоминая, как писал любовные письма дочерям служанок, которые даже не умели читать. Вспомнил дочку прачки, её длинные волосы и потёр рукой подбородок, размышляя, выкрикивала ли она «предатель» вместе со всеми. Хотелось бы верить, что нет.
До вечера Юнги разглядывал свои старые игрушки, сложенные в сундуке, осматривал старые книги и отказался ужинать с королём, а тот и не настаивал, молча принял отказ и позволил один день «строить из себя мученика», как передал вместе со слугой. Юнги только фыркнул и улёгся рано спать, чтобы не думать о том, что его отец и брат уже наверняка либо сожжены, либо закопаны в сырую землю. Закрыв глаза, он провалился в беспокойный сон, молясь, чтобы его не задушили, пока будет спать.
***
Утро встретило принца приглашением на завтрак без права на отказ. Юнги, недовольно фыркая, разбрызгал всю воду для умывания и не захотел застёгивать пуговицы, порываясь пойти в льняных штанах, но та самая служанка пригрозила, что король его и так отправит переодеваться, а у неё еще полно работы. Юнги пожалел бедную девушку и, громко пыхтя, оделся, семеня за ней в тронный зал, в котором соизволил завтракать новый король.
Чон сидел на троне Минов, закинув ногу на ногу, а возле него, на ступеньке стояла мисочка с едой. На молчаливый вопрос Юнги Хосок только пальцем указал на миску.
— Сядь, — холодно сказал, цинично оглядывая то, как Юнги присел на ступеньку, беря в руки посуду.
— Может, хоть ложку дашь? Это вообще издевательство, — выдохнул, порываясь бросить всё на пол. В миске был перетертый сладкий картофель.
— Выбросишь — будешь слизывать с пола. Закрой рот и будь послушным мальчиком, не хочешь — не ешь, позже тебя нормально покормят, — просто ответил Чон, и в следующую минуту принц понял, для чего нужно это глупое представление.
В зал вошли люди, которых Юнги часто видел на праздниках, устраиваемых его отцом: большие землевладельцы, богатые люди, чиновники, которых Чон не мог казнить. Анархию посеять легко, а возвратить контроль стоит дорого.
Мерзкие людишки, которые ещё недавно слащаво улыбались отцу Юнги, теперь вежливо кланялись новому королю, принося ему дары. Принца раздражала всеобщая почтительность, но он понимал, что эти люди пекутся лишь о своей шкуре, и такие слова, как «достоинство» и «честь» им не знакомы. Зачем же возникать, если можно сохранить свои богатства и голову на плечах, всего лишь учтиво поклонившись новому владыке. Все они презрительно поглядывали на сына бывшего короля, мерзко скалились, и Юнги, переполненный злобой, пересел прямо под ноги Хосока, оставляя миску с картофелем на ступеньке. Он упёрся спиной о трон и нахально ухмыльнулся, чувствуя, как Чон запустил в его волосы руку. Он, на свой страх и риск, медленно поднялся, от чего Хосок застыл, и уселся ему на колени.
— Не отталкивай, пожалуйста, — тихо прошептал прямо в ушко Хосоку.
Почувствовав пальцы короля на своей спине — тихо выдохнул, а когда они начали нежно поглаживать — едва уловимо выгнулся, злорадствуя тому, как перекосились лица мерзких крыс. Они обливали грязью старого короля и приветствовали нового, но представшая картина смутила их, а небрежный взмах рукой сбил их с толку.
— Ну же, продолжайте восхвалять меня, вы там говорили, что я выдающийся реформатор, — громко сказал Чон, не отвлекаясь от Юнги. Но смотрел лишь на него, видел лишь его глаза.
Один из мужчин робко поклонился и тихо проговорил: — Ваше Величество, зачем же вам принц Юнги? Я могу предоставить вам гарем, и даже если вас привлекают, — он прокашлялся, — мальчики, то…
— Заткни его, — тихо прошептал Мин, опаляя горячим дыханием нежную кожу, прикусывая мочку уха.
— Закрой рот, — на автомате произнёс Хосок, сильнее сжимая пальцы на теле Юнги.
Спустя два часа глупых разглагольствований, гости, поняв, что в их честь новый король праздник устраивать не собирается, покинули дворец, злобно перешёптываясь, перемывая все косточки предателю, распуская мерзкие слухи о принце и короле.
Юнги же спокойно выдохнул, и, как только дверь за ними закрылась, слез с колен Хосока.
— Спасибо, что не унизил меня ещё больше, — тихо поблагодарил, опуская взгляд вниз. — Можно, я пойду завтракать?
— Да, иди, — рассеяно кивнул король, — но, Юнги, я планировал унизить, а не заниматься тем, что ты вынудил меня делать.
— Да не дурак я, за то и спасибо, — раздраженно произнес Мин и, откланявшись, оставил короля наедине со своими мыслями.
Последующая неделя выдалась не такой насыщенной, Хосок устанавливал свои порядки: подпортил нервы новым подданным, подняв налоги, чтобы покрыть перестройку защитных ворот и разрушенных бастионов. Тяжёлые пушки знатно подпортили оборонные стены, и Хосок пытался поскорее всё исправить, чтобы не оставлять столицу незащищённой.
Юнги же маялся глупостями, читал и прогуливался по саду, радуясь приятным воспоминаниям, связанным с ним. Двое стражников защищали его от гнева простого люда, но он не боялся выходить из дворца, а когда его чуть не закидали камнями — лишь понимающе кивал, не взирая на глупость простолюдинов.
Но однажды его оповестили о том, что королева во дворце. Он, не разбирая дороги, тут же метнулся к тронному залу, где обычно восседал король, решая дела государственной важности. Вежливо поклонившись, Юнги направился к королю, впиваясь в него взглядом.
— Это правда? Моя мать здесь? — требовательно спросил, заставив Хосока поморщиться и отставить толстый фолиант.
— Как раз хотел позвать тебя, но слухи расползаются быстрее моих указов. Прискорбно, — безразлично сказал Чон. Он подозвал к себе слугу и, велев привести Её Величество, устроился удобней.
Королева кричала и брыкалась, забывая о своем воспитании, крупные слёзы стекали по её красивому лицу. Несколько раз пыталась укусить стражников, что вели её, цокая каблуками по плитке. Эхо разносилось на весь зал. Шлейф платья колыхался, и Юнги сорвался с места, подбегая к матери, пытаясь вырвать её из рук слуг. Но его за плечи оттащил Хосок, пальцами больно впиваясь в нежную кожу — предупреждая, что не стоит рыпаться. Юнги сглотнул вязкую слюну и упал подле трона, а Чон опять сел на свое место.
— Ваше Величество, — один из слуг поклонился, заговорил после кивка короля: — Королева пыталась покончить с собой, выпив яду.
Юнги вскрикнул и приложил ладошку ко рту, не веря словам стражника. Мужчина продемонстрировал небольшую колбочку с раствором, и принц тяжко вздохнул, зарываясь ладонями в волосы.
— Что? — вскрикнул Хосок, подрываясь с трона, хватая бутылочку. — Так это вы? — спросил король, качая головой. — Юнги, тебя хотела отравить собственная мать, — тихо произнёс он. — Такая же бутылочка была у того иностранного купца. Я не обратил тогда должного внимания на оформление, а стоило бы. Это она, Юнги.
— Что? О чём вы говорите? — переспросил Юнги, вставая с прохладной плитки.
— Подтвердите мои слова, ну же, — громко произнёс Чон, обращаясь к королеве.
— Юнги, мой мальчик, — взвыла королева, вырываясь с рук, падая на колени, — я так хотела спасти тебя, но… Я не знала другого способа, — просипела она, склоняясь к полу. — Прости меня, я всего лишь хотела облегчить твои страдания, — она заходилась рыданиями, причёска распалась, длинные волосы обрамляли её плачущее лицо.
— Матушка, ну как же так, — всхлипнул Юнги, подходя к матери, падая перед ней на колени. — Мне было так плохо, как же так, — из глаз потекли слёзы, Мин ухватился за руки королевы, прижимая их к своему сердцу.
— Прости меня, мальчик мой, — просипела женщина, сжимая Юнги в объятьях.
Он так давно не чувствовал теплоты мамы, что сейчас был готов перегрызть глотку любому, кто бы помешал им. Так приятно чувствовать её тёплые пальцы в своих волосах, поглаживающие в давно забытой манере. Юнги всхлипывал, обнимая маму за плечи, не веря её словам. Как же она смогла так поступить: осмелиться приказать забрать жизнь её сына, заставить его страдать? Юнги не сдерживал истерику, а сердце, которое должно было уже стать чёрствым, в очередной раз обливалось кровью.
— Достаточно, — громко сказал король, заставляя Юнги вздрогнуть.
Принц сильнее ухватился за плечи матери, боясь разжать пальцы. Но слуги оторвали его от неё, отталкивая.
— Отведите королеву в её покои, — приказал Чон, подходя к лежащему на полу Юнги. Мальчишка свернулся клубочком, жалобно скуля, и Хосок помог ему подняться, подхватывая за талию.
Он попросил служанку отвести его в покои принца и, не выпуская дрожащее тельце из рук, медленно проследовал за ней. В бывших комнатах Юнги было мило и уютно, простенько и не вычурно. Хосок опустил парня на большую кровать и позволил ему обнять себя, дал Юнги возможность уткнуться себе в шею, слюнявить кожу и раздражать её солеными слезами. Хосок прижимал хрупкое тело, поглаживая чёрную макушку, понимая, как тяжело ребёнку, которого хотела убить собственная мать.