– Прочь с моих глаз, смертный! – высокий муж выбросил вперёд руку в указующем жесте и сверкнул неземными глазами.
Одет он был в просторный длинный гиматион[1], окутывающий стройное тело мягкими складками. Один конец ослепительно белой материи был переброшен через левое плечо, правое же было обнажено. Мраморной бледностью кожи оно уступало, разве что, изваянию Венеры Медицейской [2]. Мужчина нервными пальцами подхватил полы накидки и сделал шаг в сторону неприятеля. Его великолепной фигуре мог позавидовать любой из богов Олимпа. Волосы красавца были перехвачены узким ремешком, так что точёные смоляные завитки располагались ободком вокруг головы.
– Выслушай меня, - спокойным, но властным голосом ответил ему другой мужчина. Он был также высок ростом, и от его фигуры веяло надменностью и аристократизмом.
– Не желаю в сотый раз выслушивать твои бредни! Я требую, чтобы ко мне вновь явилась Терпсихора с моей лирой.
Подумав, что Терпсихора ещё не доделала для него недельный отчет, Майкрофт, а это был он, с максимальным терпением вопросил:
– Как ты думаешь, почему у тебя страсть к музыкальным инструментам?
– Почему у Аполлона, бога красоты и покровителя искусств, страсть к музыке? – Шерлок раздражённо сморщил нос, - Это также очевидно, как то, что ты накануне принимал ароматическую ванну, два часа назад съел несвежее пирожное, припрятанное на чёрный день, и мучаешься запорами.
– Совершенно верно. И откуда же ты всё это знаешь? – с надеждой спросил Холмс старший. В ответ на оскорбления брата он и бровью не повёл.
– Что значит, откуда?! Я БОГ, мне известно всё и вся.
Майкрофт беспомощно застонал и направился к выходу, шлёпая сандалиями по каменным плитам.
Уже две недели Майкрофту Холмсу приходилось терпеть подобный кошмар. Шестнадцать дней назад его непутёвый братец попал в плен к преступной группировке с Ближнего Востока, которую упорно выслеживал. Когда Шерлока вызволили из лап врагов, он находился в бессознательном состоянии. Придя в себя, сыщик заявил, что он Аполлон, бог Олимпа, и потребовал к себе соответственного отношения. Очевидно, преступники с помощью химических препаратов повредили его рассудок и мировосприятие. Целую неделю Шерлок обитал в отделе Древней Греции и Рима Британского музея, где чувствовал себя как дома. Холмс старший обеспечил исполнение этой прихоти своего братишки. «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». Тем более что новоиспечённый Аполлон весьма бурно реагировал на плоды технического прогресса. Когда безумный детектив в очередной раз с криком «Демоны!» отпрыгнул от работающей бытовой техники, Майкрофт решился на некоторое переустройство зала для жилья.
Все попытки лучших специалистов вернуть Шерлоку Холмсу утраченный рассудок обернулись провалом. Майкрофт уже был готов волосы на себе рвать (естественно, не в присутствии подчинённых), как вдруг возможное решение пришло само собой. Как-то Аполлон потребовал принести ему лиру, дабы усладить божественный слух струнной мелодией. Антея, ответственная помощница, в образе музы танца Терпсихоры прошла с музыкальным инструментом к нему в покои. Вернувшись от безумца через полтора часа, девушка сияла непозволительной удовлетворённостью. Та же история повторилась и с Молли. Печальная Мельпомена[3] вызвалась помочь Шерлоку в проведении эксперимента о влиянии звуков лиры на скорость прорастания семян. Вышла девушка от развалившегося на лежанке брюнета встрёпанная и глупо хихикающая.
Майкрофт нашёл возможный выход, но до последнего не хотел его использовать. После последней тщетной попытки вразумить брата он, наконец, решился. Расположившись на заднем сидении чёрного роллс-ройса, Холмс старший вынул складок фароса[4] мобильный и набрал номер доктора Ватсона.
***
– Как вы смеете предлагать мне подобное?!! – бесновался Ватсон в одном из кабинетов клуба «Диоген».
– Это единственный выход, - с ледяным спокойствием парировал Майкрофт.
– Да как у вас язык повернулся сказать «Займитесь сексом с Шерлоком Холмсом»?!! Сначала вы меня к нему не пускаете, а потом толкаете на такое?!
– Джон, успокойтесь, сядьте и выслушайте меня, - правительственный чиновник склонил голову набок и терпеливо разъяснил, - Антея сообщила мне, что в процессе занятия любовью Шерлок поинтересовался, не стал ли его брат премьер-министром Британии. Однако во время моих визитов он меня не узнавал. Молли же сказала, что во время оргазма детектив назвал её по имени и пробормотал что-то про Бартс, но, отдышавшись, стал снова величать её Мельпоменой. Вероятно, препараты, повредившие его мозг, повлияли также на сексуальную активность.
– Так вызовите для него женщину-профессионалку, - упорствовал доктор.
Он ещё не отошёл от шокирующего предложения, и теперь с интересом разглядывал Майкрофта в эллинском прикиде. Поверх светло-серого хитона[5] до пят был наброшен пурпурный фарос, скреплённый золотой булавкой. Ноги британского правительства облачились сандалии с кожаной подошвой, обвивающие переплетёнными ремешками щиколотки.
– Нет, - продолжил тем временем Майкрофт. - С незнакомцами подобное не сработает. Я тщательно изучил это явление и пришёл к выводу, что для обретения рассудка моему брату требуется сильнейшее воздействие сексуального характера. Если бы покойная мисс Адлер была сейчас с нами, я бы обратился к ней, но, увы, это невозможно. Поэтому наилучшим решением являетесь вы, Джон. Для Шерлока секс с мужчиной в положении «снизу» будет достаточно ярким физиологическим и эмоциональным всплеском.
– То есть я должен буду трахнуть Шерлока со всей силы, чтобы обеспечить ему необходимую встряску? – Джон с отчаянием посмотрел на Майкрофта.
– Не откажите в любезности. Вы его лучший друг, и настало время доказать это. Помогите Шерлоку вернуться.
– Я согласен, - доктор с размаху кивнул головой, будто опуская её на плаху.
– Прекрасно, - объявил Майкрофт, вставая, - Я в вас не сомневался. Одежду вы найдёте в этом шкафу, - он взмахнул рукой, указывая на высокий платяной шкаф у стены.
– Но… - забеспокоился Ватсон, - захочет ли меня Шерлок?
– Он что-то нашёл в вас раньше, найдёт и теперь. И, главное, Джон – вы должны сделать секс максимально интенсивным. Запомните это.
***
Ровно через час Джон Ватсон в облике Диониса[6] стоял на пороге музейного зала, посвящённого искусству Древней Эллады, и созерцал удивительную картину. Стены огромного светлого зала были задрапированы плотной тканью аметистового оттенка. Вдоль них стояли прозрачные витрины с бронзовой и стеклянной посудой с Древнего Кипра, а также изделия ликийской керамики, отражавшие в своих рисунках сюжеты мифов и легенд. С разных сторон на вошедшего взирали портреты героев и императоров в камне. Статуи из великих храмов словно бы предлагали оценить их красоту. Довершали впечатление скульптурные композиции Парфенона, изображавшие битву с кентаврами, и искусно выполненные капители греческих залов[7]. Джон на миг поверил, что и в самом деле находится в жилище олимпийца.
И посреди всего этого великолепия вальяжно расхаживал кудрявый Аполлон, заложив одну руку за спину, а пальцами другой зарывшись в глубокие складки белоснежной материи.
Джон осторожно покашлял, привлекая к себе внимание. В прохладной тишине зала этот звук разнёсся гулким эхом. Шерлок круто развернулся лицом к гостю. Ватсон предстал перед ним в коротком небесно-голубом хитоне, перехваченным на талии широким золотым поясом. Полы хитона свисали мелкими ровными складками, напоминающими канелюры храмовых колонн. Холмс опустил взгляд чуть ниже и отметил треугольные коленки и мускулистые икры. С плеч доктора струился изумрудного цвета хламис[8], перехваченный на шее булавкой и не скрывающий широкую грудь, обтянутую тонкой материей хитона. Овсяные волосы Джона украшал лавровый венок. Ватсон лучезарно улыбался, и от него, казалось, исходило сияние. Он будто принёс с собой в надменный зал запах солнечного ветра и полевых цветов. Если бы над его головой загорелся нимб, то в том не было бы ничего удивительного.
Ватсон выглядел безмятежно, но один бог знает, каких усилий ему это стоило. Внутри у доктора всё переворачивалось от волнения. Что же станет с их дружбой? Сможет ли он потом смотреть в глаза детективу? Вдруг всё пойдёт прахом? Но Джон обязан помочь Шерлоку выкарабкаться из лабиринта отравленного рассудка. Это и будет доказательством его истинной дружбы.
– Дионис! – воскликнул полубезумный сыщик, сразу принимая гостя за своего собрата.
Шерлок, раскинув руки, кинулся к доктору и, обняв за плечи, увлёк вглубь своих покоев. Джон по дороге чуть не налетел на Ионическую колонну с Акрополя и аккуратно обогнул драгоценную витрину с Портлендской вазой[9].
– Моё исследование дало удивительные результаты! – повествовал Шерлок, - Исполнение адажио[10] на арфе и лире значительно увеличивает скорость прорастания зёрен пшеницы, а также стимулирует рост молодых всходов. Однако случайный набор струнных звуков никак не отражается на всхожести семян!
Ватсон посмотрел на ящик с землёй, из которого весело торчали молодые ростки пшеницы.
– Это очень интересно, - словно с помешанным, согласился с другом Джон, - Может быть, мы отметим успешное завершение эксперимента? – доктор криво улыбнулся и извлёк из холщовой сумки оплетённую бутылку дорогого красного вина.
Холмс глянул на спиртное с неодобрением, но всё же пригласил гостя за стол. Они уселись на массивные табуреты, ножки которых формой напоминали рога критских быков. Столешница ломилась от всевозможных яств: гранатов, винограда, апельсинов, миндаля, хурмы и маслин. Кто-то (вероятнее всего, Майкрофт) очень заботился о здоровом питании детектива.
Джон откупорил бутылку и плеснул немного им в чашки. Шерлок в свою, перед тем как пить, добавил воды из глиняного кувшина.
– За Зевса!!! – гаркнул сыщик на весь музей.
Ватсон, уже успевший пригубить вино, звучно поперхнулся.
– За Зевса!
Джон сделал глоток и потянулся к блюду с миндалём, по дороге наткнувшись взглядом на пузатую амфору посреди стола. Медно-оранжевые фигурки, изображенные на чёрном сосуде, сплелись в весьма недвусмысленной динамичной позе. Парень с девушкой предавались бурной страсти посреди рощи. Покраснев, Джон отвернулся. Неудивительно, что в такой обстановке у детектива проснулись сексуальные желания.
Несколько минут «два бога» просто молча лакомились пищей. Ватсон потягивал ароматный рубиновый напиток и исподтишка разглядывал Шерлока. Напиваться он не собирался, но немного вина помогло ему расслабиться. Для мужчины Холмс был весьма привлекателен. Породистые скулы арабского скакуна, по-кошачьи раскосые глаза, грациозные движения белых рук; сочные губы, парой лепестков магнолии притаившиеся на бледном лице.
И вдруг для Джона всё происходящее стало казаться не таким уж диким. Доктор подумал, будь он другой ориентации, посчитал бы, что ему очень повезло. На дне души Джона шевельнулась заинтересованность. И, вообще, ему было грех жаловаться! Бедному Шерлоку предстояло быть трахнутым со всей силы, а он, Ватсон, получит лишь удовольствие.
Отставной капитан вновь обратил взор на Холмса. Тот, подцепив перламутровым ногтем маслину, поднёс её ко рту, катнул иссиня-чёрный плод по губам и увлёк в рот кончиком вёрткого языка. Джон решил, что пора приступать к делу. Он воровато протянул руку к груди Шерлока и коснулся вышитого бортика гиматиона.
– Какой изысканный орнамент, - протянул горе-соблазнитель. Орнамент и вправду был красивый и замысловатый, исполненный в виде крючковидных стилизованных волн.
Шерлок застыл, уставившись на пальцы доктора. Через тонкую льняную ткань он почувствовал исходящее от них тепло. Джон долго не отнимал руки, а когда, наконец, отвёл, ощутил, удивляясь самому себе, лёгкое разочарование и желание снова прикоснуться. Холмс вскинул голову и устремил пытливый взгляд на искусителя. Ватсон старательно отводил взор. Ему вдруг сделалось жарко, и, расстегнув золотую булавку, он сбросил на пол короткий плащ.
Шерлока чрезвычайно заинтересовал этот светловолосый и светлоокий красавец. Лишь только он увидел того на пороге, в душе сыщика встрепенулось странное, доселе неизведанное чувство, будто вошедший был ему кем-то родным, добрым другом. Сейчас в Холмсе стали просыпаться, вдобавок, менее безобидные чувства. Узнать по отличительным признакам одежды, пальцам, походке и манере держаться о том, что его гость – бог виноделия, а также увлекается врачеванием и участвовал в великой войне с титанами, не составило труда. Гораздо сложнее было проанализировать источник странной тёплой ауры, исходящей от Диониса. И то, что это обаяние в глубине ледяной души, где-то очень глубоко, находило отклик.
Шерлок ещё не до конца разобрался в своих желаниях по отношению к блондину, но отпускать того просто так точно не собирался. Решив для начала пофлиртовать, поиграть с новым интересным субъектом исследования, Шерлок поднялся с места, прихватив миску с оливковым маслом. Прошёл мимо своего Диониса и как бы случайно пролил несколько капель ему на плечо.
– Оу, - детектив изобразил растерянность и ловко поддел указательным пальцем фибулу[11] из слоновой кости, скрепляющей одеяние на плече. Концы голубой материи плавно опали, обнажая загорелую мускулистую левую грудь доктора.
– Чтобы ткань не запачкалась, - пояснил Шерлок на недоумённый возглас Джона.
Длинные ловкие пальцы тем временем заскользили по его торсу, мягкие подушечки ласкали, размазывая масло по мышцам. Джон бы должен испытать облегчение от того, что детектив сам проявил инициативу. Но в его душе буйствовали, сменяя друг друга, совсем другие чувства. Паника, сладострастие и дикий восторг! Ватсон приподнял веки и заглянул прямо в зелёные очи своему безумию.
Одно единственное, но бесконечное мгновение они смотрели в глаза друг другу. Стрела Купидона, длинная, острая, пропитанная лакомым ядом любви, пронзила их сердца насквозь. Насадила на древко, соединив, заключив два существа между наконечником и пушистым оперением. Один миг из миллиардов мгновений жизни Джона и Шерлока стал решающим. Никаких раздумий, метаний, решений, прелюдий. Мгновенное зарождение и ослепительная вспышка. И оба сразу осознали это и в себе, и в партнёре. Осознали, что задохнутся, если немедленно не растворят любимого в своём неистовом желании и не растворятся сами. «Так поражает молния, так поражает финский нож!»[12].
Шерлок провёл пальцами ниже, спускаясь к прессу. Джон нетерпеливо рванул вторую фибулу, оголяя грудь. Холмс опустился на одно колено, правой рукой пытаясь содрать с Джона пояс, а левую не в силах оторвать от желанной плоти. Ватсон старался помочь, но только мешал. Вставший член доктора приподнимал полы хитона, оставляя на ткани мокрое пятнышко. Любовники за время ласк не сказали друг другу ни слова – всё было понятно и так.
Джон нежно проследовал ладонью по затылку брюнета. Холмс приблизил к нему своё лицо, обдал жаром дыхания, но, дразня, не коснулся, а проплыл дальше, оставляя пока пояс в покое и беря в руку гроздь винограда. Ватсон же судорожно шарил голодными пальцами в складках гиматиона, желая добраться до родного тела. Но приостановился, когда Шерлок оторвал один нефритовый шарик от грозди и раздавил его о губы доктора. Сладкий сок потёк по подбородку, и Холмс тут же слизал его. В ответ раздался низкий стон дока. Джон прижался губами к острой скуле и одновременно добрался, в конце концов, до гладкой спины.
Шерлок поднёс ко рту ещё несколько виноградин, и влюблённые вместе раздавили их, терзая с мякотью и губы друг друга, сплетаясь языками, проникая глубже. Джон любовно погладил выступающие рёбра и призывно коснулся пупка. Наградой ему был горловой стон детектива.
Не в силах более терпеть, блондин рванул надоевшее длинное одеяние, но запутался в нём. Тогда Шерлок резко отстранился и в секунду сбросил с себя накидку, демонстрируя сильную эрекцию. Джон вскочил с табурета, опрокидывая его, и оперативно разобрался с поясом и хитоном, зашвырнув их подальше. Подлетел и сгрёб в охапку вожделенного Аполлона. Развернулся к столу с ним в обнимку, резко поставил Холмса спиной к себе и заставил наклониться. Шерлок схватился за края невысокой столешницы и чуть прогнулся. Имея в далёком и совсем недавнем прошлом только гетеросексуальный опыт, он лишь в общих чертах представлял себе, что будет дальше. Но, возможно в первый раз в своей жизни, решил безоговорочно довериться партнёру. Любовь, Аид его побери, сделала из него доверчивого глупца!