На записи я выскочила за дверь, и доктор, не поворачиваясь в сторону кровати, тут же её захлопнул.
И тут произошло нечто странное.
Шерлок подтянув колени, приподнялся на кровати. По затылку было видно, что он уставился на дверь. Просидел так около полуминуты, потом медленно поднял руки, вцепился в кудри и уронил голову, чуть было не вырвав себе клок волос. Детектив застыл, казалось на века, но цифры на записи показали, что на три с четвертью минуты. И за это время до динамиков камеры долетел один тихий прерывистый вздох. Мучительно хотелось увидеть выражение его лица. Наконец, Шерлок отмер, откинулся на подушки, но теперь лицо было непроницаемым, став лишь немного мрачнее, что усиливалось гримом «умирающего». Джон промотал запись вперёд, причём Холмс чуть быстрее реального перемещал руки по одеялу. Когда снова пошло нормальное воспроизведение, где-то издалека послышались голоса («это пришли мы с Николсом» – догадалась я). Шерлок поспешно вскочил с постели и направился к углу, где находилась камера. Объектив показал его лицо крупным планом. Сыщик протянул руку, затем замер и, вскинув бровь, посмотрел куда-то чуть выше и левее. На лице удивление сменилось раздражением. («Не знал, что камера была включена» – поняла я). Затем быстро вернулся на место. Джон остановил воспроизведение.
Это… Это действительно то, о чём я подумала? Увиденное было сухим, но всё же проявлением чувств и беспокойства, очень похожим на …
Неравнодушие?
Неужели Шерлок в самом деле не бесчувственное бревно? Неужели он действительно переживал из-за увиденной сцены отчаяния? Возможно ли, что ему не безразличны мои страдания? Запечатлённое на этих кадрах было настолько необычно, что я боялась неправильно это истолковать. Господи, могла ли я жестоко ошибиться в Шерлоке, наговорив ему мерзостей и выставив вон? Ведь даже в собственных надеждах я не в силах как следует разобраться. Если так, то я – чудовище! Сомнения раздирали меня пополам.
– Я не пытаюсь повлиять на твоё решение, Молли, – тихо произнёс Джон, выводя меня из транса. – И Шерлок, скорей всего, убьёт меня, если узнает, что я показал тебе видео. Лестрейд совершенно случайно обнаружил эти кадры. Я просто хотел, чтобы ты их увидела, и всё. – Джон… я… спасибо, что показал мне это, – проговорила я севшим голосом. – Да, и… Шерлок не появлялся ни вчера, ни сегодня. С ним всё в порядке? – Он сейчас в каком-то маленьком городишке недалеко отсюда, кажется, в Анерли*. Поехал к давнишнему клиенту собрать материалы для собственного архива. Сказал, что пробудет там до конца недели. – Понятно. Спасибо. – Не за что.
С минуту в ординаторской висела тишина, прерываемая лишь шумом кондиционера и звуками суеты из коридора. Наконец, Джон прервал молчание, тактично покашляв:
– Обеденный перерыв скоро заканчивается. Я, если не возражаешь, пойду. – Да, конечно, до свидания, Джон.
А мне необходимо собраться заново по кусочкам, на которые меня разбили мысли о Шерлоке и его противоречивом поведении.
С одной стороны был холодный циничный Шерлок, который не способен на перемены и думает лишь о себе. А с другой – призрачный волшебный Шерлок, подверженный страсти, заботливый, покупающий мне угощение, ценящий помощь и прислушивающийся к моим словам. В которого мне теперь верить? Со стороны могло показаться, что я уже не желаю отношений с сыщиком и выдумываю оправдания, только это не так. На самом деле я безумно хотела, чтобы «второй» Шерлок оказался истинным, но боялась вновь ошибиться. Я большая трусиха. Детектив и так доставил мне много боли, но моё сердце не выдержало бы нового удара. Поверив в Холмса ещё раз, я бы уже не перенесла разочарования. Оно сломило бы меня окончательно.
Вечером после работы я не отправилась домой, а зашла по дороге в супермаркет на Нортумберленд-стрит за специальным кормом для Тоби, который продавался только там. Уже в очереди у кассы я заметила миссис Хадсон впереди. После того, как расплатилась, я подошла к женщине и поздоровалась. Она удивилась и обрадовалась встрече. У домовладелицы были тяжелые сумки, и я вызвалась ей помочь. Миссис Хадсон от души поблагодарила меня и посетовала, что её мальчики совсем ей не помогают.
Вечерний воздух был чистым, хоть и прохладным, и мы решили пройтись пешком. Слава богу, миссис Хадсон не пыталась заговорить со мной о Шерлоке, и мы болтали на отвлечённые темы. Но быстро мы поняли, что прогулка пешком оказалась не слишком хорошей идеей – погода начала портиться. Тучи над головой всё собирались и собирались, пока, наконец, не пролились на землю первыми крупными каплями. Оставшиеся метры до двери с табличкой «221 В» мы буквально пробежали, при этом я умудрилась наступить в лужу и промочить туфли насквозь.
Зайдя в квартиру, мы сбросили с себя намокшие пальто, и я помогла женщине занести пакеты с едой в её комнату на первом этаже и уложить всё в холодильник, после чего взглянула в окно. Гроза разыгралась не на шутку, так что даже деревья сгибались от ветра.
– Дорогая, тебе стоит остаться, пока дождь не закончится. Если захочешь, можешь даже переночевать здесь. – Спасибо, миссис Хадсон, но я, наверное, вызову такси, – замялась я. – Удобно ли оставаться…?
…после всего, что было между нами с Шерлоком.
– Глупости, милая. Да и при такой грозе просто опасно ехать в машине. Мальчиков сегодня дома не будет, Джон на ночном дежурстве, Шерлок уехал. А мы устроим девичьи посиделки! – оживилась домовладелица.
На её небольшой кухоньке было так уютно и светло, сама женщина казалась такой счастливой, что нашлась компания в моём лице. А на улице сверкало, и порывы ветра со звоном бросали брызги на стекло, потоки стучали по козырьку, то наращивая темп, то чуть затихая. И я убеждала себя, что можно не опасаться встречи с детективом.
– Хорошо, я останусь, – с облегчением сдалась я. – Только сниму промокшую обувь.
Я вышла в прихожую, скинула туфли, и уже надевала мягкие ворсистые тапочки для гостей, как вдруг дверь распахнулась, и, к моему ужасу, сквозь пелену дождя и ветра в прихожую вошёл Шерлок. Наши взгляды встретились – я застыла с полуодетой тапочкой, он – с растрепавшимися блестящими, словно от росы, кудрями.
Боже, что он подумает, застав меня в своей квартире!? Зачем я вообще сюда пришла?
Но во взгляде Шерлока не было и тени враждебности, лишь удивление и растерянность.
Спустя несколько мгновений я отвела взгляд. Шерлок, наконец, захлопнул дверь и, отряхиваясь, снял пальто, отчего вдруг напомнил мне взлохмаченного пса.
– О, дорогой, ты уже вернулся… – показалась из своей комнаты растерянная миссис Хадсон и с извиняющимся видом посмотрела на меня. – Да. Дел оказалось меньше, чем я предполагал, – Шерлок перевёл взгляд с меня на свою хозяйку. – Тогда я, наверное, вызову такси, – я направилась к двери. – Ну что ты, девочка! Девичник всё ещё в силе. Мы запрём дверь и будем болтать всю ночь, – попыталась разрядить обстановку домовладелица. – Я поставлю чайник.
Я попыталась было протестовать, но, к моему изумлению, вмешался Шерлок:
– В вашей комнате, миссис Хадсон, сломан камин. А у Молли промокли ноги. Я разведу огонь в гостиной.
И проходя мимо меня, шепнул в самое ухо: «Не стоит из-за меня подвергаться риску заболеть».
Домовладелица застыла в проходе, Шерлок исчез наверху. Я колебалась ещё некоторое время, затем приняла решение и стала подниматься по ступенькам. Войдя в гостиную, я увидела, как Холмс сидел на корточках возле камина и огромной спичкой поджигал сложенные дрова.
– Присаживайся, – махнул он рукой в сторону коричневого кресла и при этом даже не посмотрел на меня.
Я опустилась на мягкое кожаное сидение и протянула ноги к разгорающемуся огню. Молчание было сейчас настолько невыносимым, поэтому я тихо проговорила:
– Джон сказал, что ты был у давнего клиента в Анерли. – Вообще-то это была клиентка, – ответил Шерлок, созерцая каминную решётку. – Женщине лет за восемьдесят, но она с удивительно хорошей памятью, сотней шалей и игуаной в стеклянном аквариуме.
Я невольно улыбнулась, представив себе эту картину. Атмосфера разрядилась ещё немного. Устроившись в кресле поудобнее, я украдкой стала рассматривать обстановку комнаты: красный ковер с витиеватым узором, такого же цвета массивное кресло напротив, круглый столик на одной ножке и книжный шкаф из красного дерева. На полировке мебели отражались красные всполохи огня. Шерлок подправил кочергой дрова и уселся в кресле напротив. Сложив руки домиком у подбородка, он принялся отстранённо смотреть на огонь, и я последовала его примеру.
Наблюдая за взметающимися от поленьев оранжевыми искрами, я подумала, что сидеть вот так, рядом с Шерлоком в этой кроваво-карминовой квартире, когда за окном ведёт первобытный хоровод буря, было невыразимо уютно. Раньше я не замечала здешнего уюта, возможно, потому что предыдущие посещения этой квартиры приносили мне лишь печаль и разочарование.
– Молли.
Я вздрогнула от неожиданности. Шерлок даже не пошевелился, даже не повернулся, когда заговорил со мной спокойным холодным тоном:
– Я обидел тебя. Мне нет оправданий.
Я уставилась на него во все глаза.
– Я не прошу у тебя прощения, потому что не заслуживаю его.
Не может быть…
Он, наконец, обернулся, и я потрясённо заметила, что за маской холодной решимости на лице скрывается рвущаяся наружу горечь и мука.
– Я вряд ли сделаю твоё существование лучше, скорее, испорчу его. То, что ты сказала обо мне позавчера… – …было омерзительным. Прошу, не вспоминай! – Нет, это было правдой. Ты никогда не сможешь чувствовать себя по-настоящему хорошо со мной, а я не хочу, чтобы ты страдала. Поэтому я больше никогда не заговорю с тобой о чувствах. Обещаю.
Боже, полный решимости ледяной тон, но сколько в нём боли, как и в сверкающих зелёных глазах!
«Глупый! Глупый! Глупый! Ты действительно готов отказаться от личного счастья при первом же препятствии? Как же ты неопытен!»
Каким-то шестым чувством я ощущала, что Шерлок сейчас не лукавит в надежде вызвать во мне жалость, а говорит совершенно искренне.
«Ты говоришь, что не сможешь сделать мне хорошо, но только лишь с тобой, пускай и не без страданий, я ощущаю подлинное всепоглощающее счастье! Ты всё ещё испытываешь влечение ко мне? Даже после тех мерзостей, что я бросала тебе в лицо в пылу ссоры? Это мне нет прощения!»
В один миг всё стало ясно и удивительно легко. Шерлок действительно изменился, и всё то хорошее, что замечала в нём я и окружающие было однозначным доказательством этой чудесной истины!
Как будто огромный кусок скалы упал с сердца, допуская туда солнечный свет облегчения и прозрения.
Для Шерлока Холмса всё, что связано с романтикой, в новинку, поэтому он и говорил такие странные вещи во время признания! Да он наверняка даже целоваться не умеет, не то, что делать предложения.
«Бедный, как тебе, должно быть, было больно… Теперь я знаю, что ты и вправду видишь во мне человека, подругу, к которой ты относишься с уважением, доверием и страстью».
Меня топило не дикое ликование, а лишь согревающая душу ясность и радость. А что касается той особенно горькой обиды… то какая же я женщина, если не могу простить любимого мужчину, даже если он сам себя не прощает? Ведь теперь, наконец-таки, всё встало на свои места, и мой Шерлок ради меня на самом деле преобразился!
«Как же я могла сомневаться в твоём благородстве, ведь два года назад ты пожертвовал своей репутацией и рисковал жизнью, чтобы спасти друзей».
Я поднялась с кресла и сделала шаг. Шерлок как-то обречённо опустил голову, думая, что я направилась к выходу.
«Неужели ты действительно решил, что я так просто уйду и лишу нас обоих возможности совместного счастья? Ты решил, что я оставлю тебя тут одного страдать, мой милый? Никогда!»
Я обогнула его кресло и зашла со стороны спинки. Заключила его кудрявую голову в ладони и медленно потянула к себе. Шерлок послушно откинул голову. На лице было написано такое недоумение, что я невольно улыбнулась:
– Глупый.
Он недоверчиво вскинул бровь, и этот жест показался таким забавным на перевёрнутом лице.
– Глупый, – повторила я, – если решил, что я уйду. Забудь о том, что было.
Я не знала, о чём ещё сказать: о своих чувствах, метаниях, облегчении или счастье. Но я совершенно точно знала, что надо сделать вместо тысячи пустых заверений. Я медленно опустила своё лицо к его и в последний момент, перед тем как утонуть в зелёном омуте, заметила вспышку радости в его глазах.
Наши губы соприкоснулись.
И не стало ни гостиной, ни Бейкер-стрит, ни туманной Англии, ни всего земного шара. Мир растворился и сконденсировался вновь в одной единственной точке, где соприкасались наши тела. В абсолютной черноте под плотно сжатыми веками я видела лишь пару горящих признательностью и желанием изумрудных глаз, сияющих, словно туманность Лагуна в черноте космоса*. Да, мы были одни в мерцающей вселенной, иначе как объяснить невесомость во всём теле? Из всех ощущений осталось лишь осязание родных губ, дарящее жар взрыва сверхновой. В это мгновение на небосклоне родилась новая звезда, осветившая наш поцелуй с небес.
На краткий миг я ощутила сильный рывок, возвращающий меня на Землю, и чьи-то руки каким-то образом перенесли меня на кресло. Шерлок резко сжал меня в объятиях и тут же ослабил хватку, давая мне возможность высвободиться, если я того хочу. Но я лишь теснее прижалась к его груди, ощущая щекой шёлк рубашки и бешеный стук любимого сердца. Казалось, это самое правильное в мире – сидеть у моего Шерлока на коленях и прижиматься к нему, склонив голову на грудь.
Стоп. Моего? Ну, вот, теперь я заразилась собственничеством от детектива. Тот ласково коснулся губами волос у меня на макушке и уже бережнее приобнял за плечи. От этого покровительственно жеста у меня стали слипаться глаза – за последнюю неделю было слишком много эмоционального напряжения. Разобраться с тем, что сейчас произошло, можно и завтра.
Из полуприкрытых век я наблюдала за оранжево-красными искрами, вспыхивающими и тут же гаснущими в камине. На смену душевному облегчению пришёл сон, который одолевал меня со страшной силой. Последней связанной мыслью, пришедшей в уже наполовину затуманенный разум, было то, что я, не верящая в астрологию, слишком часто сравнивала чувства с космическими объектами. Наверное, решила я, окончательно проваливаясь в дрёму, это из-за частых походов в планетарий в детстве. А во сне привиделось созвездие Девы, но вместо звёзд в нём были изумрудные глаза Шерлока.
POV Шерлока
Мозг медленно пробудился.
Слабый сероватый свет пробивался сквозь веки.
Ощущалась непривычная тяжесть чужого тела на своём.
Открыл глаза. За окном виднелась предрассветная дымка. Сейчас где-то около шести-семи часов утра.
Молли крепко спала, прикорнув на моей груди, и я мог ощущать её почти бесшумное дыхание. Как странно. Впервые в жизни я проснулся, обнимая другого человека. Между нами не произошло ничего эротического, за исключением поцелуя, но, тем не менее, я ощущал глубокую интимность момента.
Попробовал чуть пошевелиться в кресле. Спина и плечи ныли, конечности слегка онемели из-за долгой неподвижной позы. Но, главное, что Ей было сейчас удобно, и я не стану перемещаться, чтобы не нарушить её сна.
Я пришёл к Молли в тот вечер, не усомнившись в её согласии. Вернее сказать, мысли мои были заняты лишь собственными чувствами. Поэтому отказ был настолько неожиданным ударом, что лишил меня самоконтроля. Я пребывал в кошмарной ожесточённости чувств, меня захлёстывала ярость вперемешку с негодованием, и в тот момент уместным решением мне показалось залить рану в душе тем обезболивающим, к которому часто прибегают обычные люди – алкоголем. Это было малодушием, и я не собираюсь более вспоминать об этом позорном инциденте, а, тем более, повторять.
Только охладев немного, я вновь обрёл способность беспристрастно мыслить. Я прокручивал в голове все происшедшие события, обдумывал сказанное девушкой, и постепенно, мучительно медленно приходил к выводу, что моё поведение было отвратительным, что все жестокие выражения Молли в мой адрес были вполне заслуженным. Не буду описывать всё, что я тогда прочувствовал. Скажу лишь, что это было невыразимо тяжело: снова и снова возвращаться мыслями в квартиру девушки, и каждый раз отмечать очередную деталь, которая могла оскорбить Молли, и признавать свою неправоту. Никогда не забуду её упрёка: «Ты не достоин моего уважения». Как эти слова мучили меня, хотя лишь спустя некоторое время мне хватило ума распознать их справедливость. Но самыми ужасными, пожалуй, были мои слова про Мориарти. На самом деле я нисколько не хотел попрекать девушку давнишними отношениями. По сути, если б я прозрел раньше, значительно раньше, то не было бы никаких джимов, николсов и рыжих парней.