– Достань ногу из песка, не то вновь подхватишь простуду, – произнесла старшая Хупер, не отрывая взгляда от газеты.
Мо не пошевелилась, поглощённая работой, но когда тётя сделала попытку встать, тут же подобрала вторую ногу.
– Тётя, мы сходим сегодня вечером в больницу? Ты ведь обещала, что позволишь мне навестить его. Ему там плохо, но наш визит может его здорово подбодрить.
Старшая Хупер неохотно оторвалась от колонки политических новостей:
– Я ведь уже дала согласие, хоть мне всё это не по душе.
Мо просияла, и Вирджиния снова вернулась к газете, полулёжа на белом махровом полотенце. Другое полотенце укутывало её смуглые плечи и спину, плоскую грудь обтягивала белая майка на бретельках. Короткие брюки капри открывали мускулистые голени. Везде, где виднелась голая кожа, поблёскивали капли воды, и также в копне тёмно-каштановых волос. Вирджиния отважилась искупаться в майских водах и дважды доплыла до Бежевой скалы, находившейся неподалёку. Когда женщина выходила на берег, какой-то незнакомый старик в соломенной шляпе с восхищением пожал ей руку. Старшая Хупер лишь небрежно хмыкнула в ответ – грех упускать погожее утро. В Истборне начался период непогоды, пасмурные дни сменялись ночными грозами, солнечные тёплые часы таяли на глазах. Весна явно решила повременить с уходом, напоследок перед июнем собравшись угостить всех водой допьяна. Туристы спешили покинуть ставший негостеприимным городок, а новая волна отдыхающих пока не прибыла. Пляж пустел на глазах. Там, где раньше прогуливалось не меньше полудюжины семей с шумными ребятами, сейчас насчитывалось от силы человек пять, включая Мо с Вирджинией. Благообразного вида мужчина в летах выгуливал рыжего сеттера; упитанный конопатый юноша играл сам с собой в шахматы, разложив доску на валуне; а старик в соломенной шляпе, тот самый, что пожал старшей Хупер руку, насвистывая что-то, чинил удочку.
– Не понимаю, что ты нашла в этом мальчишке? – произнесла Вирджиния вслух, складывая газету и теперь пристально разглядывая племянницу.
– Он похож на одного персонажа из романа, – отозвалась Мо, вытирая о платок перепачканные пальцы. – Тётя, мне опять надо, ну, отлучиться.
– У тебя что, недержание?
Мо взглянула на тётку испуганными повлажневшими глазами, губы обиженно дрогнули, и Вирджиния тут же пожалела о своей резкости. Порой ей стоит следить за языком. Старшая Хупер скинула с плеч мокрое полотенце, поднялась и направилась к племяннице. Встав на колени, отряхнула девочке подошвы от песка, натянула ей на ноги белые в зелёную полоску гольфы и застегнула сандалии. Мо вспрыгнула с табуретки и помчалась к гроту, на ходу оправляя подол клетчатого платья из плотной ткани. Тётка согласилась на эту прогулку только при условии, что Мо оденется как следует. Недомогание, подхваченное в памятную ночь грозы, гнев тётки, инцидент в оранжерее, горе от невозможности видеться с товарищем – всё это подкосило здоровье и душевное состояние Мо.
После случившегося в оранжерее Мо удалось незамеченной вернуться в пансионат и перевести дух. Но в следующую же ночь девочка проснулась от ощущения, будто всё её тело окунули в ледяную прорубь. Лодыжка девочки, торчащая из-под одеяла, замёрзла до боли. Глотнув воды, Мо нырнула с головой под одеяло и сжалась под ним в комок, судорожно притянув коленки к груди. Едва девочке удавалось провалиться в дрёму, как сон тут же прерывался странными тревожными видениями. Причём чувство беспокойства было непонятным образом связано с происшествием в оранжерее. Мо вновь и вновь держала в руках цепь, отводила руки в замахе, словно выполняла тяжкую постылую работу. Позже Мо решила, что это был не сон, а бред, ведь не может же один и тот же сон повторяться сотню раз подряд. Измученная частыми подъёмами, девочка взглянула на часы, надеясь, что уже где-то пять часов, и уже скоро надо будет идти на завтрак. Взглянула и ахнула. Часы показывали только без пяти двенадцать. Ещё вся чёртова ночь впереди! Ближе к утру Мо, наконец, перестала мёрзнуть, а напротив, начала согреваться. К тому времени, как надо было спускаться в чайную, кожа Мо стала горячая как бока кипящего чайника. Девочка думала, что не встанет, даже если ей пообещают на завтрак орехово-ананасовый торт и сливки в придачу, но в 9 часов, как положено, поднялась и приплелась к остальным постояльцам. Вирджиния тут же заметила состояние племянницы, и с того дня домашний арест настал для обеих.
Вирджиния выхаживала племянницу, отходя от её постели только, чтобы взять еды или принять душ. Завтракала, обедала и ужинала тётка в мансарде, ночевала в кресле, днями читала книги или сводки новостей. Старшая Хупер по-своему проявляла заботу о Мо, пристально следя племянницей перед тем, как вернуться с ней в Лондон и передать её с рук на руки взволнованным родителям, чем доводила Мо до отчаяния, граничащего с истерикой. У девочки не оставалось ни единого шанса тайно увидеться с Шерли до своего отъезда, а встретиться с ним открыто Вирджиния никогда бы не позволила. Не только в Истборне наступили холода – тучи набежали и на отношения между Вирджинией Хупер и Амандой Холмс. Непреклонная Хупер высказалась строго против тесных нездоровых отношений между её племянницей и Шерли, которым, по её выражению, вовсю потакала Аманда. Миссис Холмс со свойственным ей простодушием не понимала недовольства старшей Хупер и со свойственной ей вспыльчивостью рассорилась с Вирджинией. В итоге Мо было запрещено видеться с Шерли, и все попытки девочки выбраться из мансарды или связаться с другом оказывались тщетны. Последний день месяца, когда Мо придётся покинуть Истборн, стремительно приближался, и девочка уже подумывала о спичках и о сожжённом к чертям пансионате, когда внезапно спасение само ей упало в руки. Точнее, выскочило из кустов и уселось тяжёлым рыжим шерстяным кулём ей на ноги, слизывая шершавым языком слёзы радости со щёк девочки.
Случилось так, что Вирджиния однажды вывела немного окрепшую Мо на прогулку перед пансионатом. Однако не успели они отойти от крыльца, как из кустов розы вылез всклоченный рыжий сеттер с косынкой на шее, повязанной на манер шейного платка. Но Мо узнала бы Редберда и всяких без опознавательных знаков. Несмотря на тётины крики «Фу» и «Прочь!» пёс развалился на крыльце, подставляясь под ласковые руки Мо, тычась мокрым носом ей в подбородок. Вирджиния, видя, что животное неопасно, успокоилась, но всё же не была настроена весь день провести на крыльце, подталкивая племянницу вместе с собакой в сад. Мо, изголодавшаяся по обществу Шерли, была рада даже его псу, (тем более что её мама никогда не разрешала ей иметь собаку, считая всех их «большими, грязными и злыми зверями»). С другой стороны, если тётка догадается, что собака принадлежит Холмсам, она может её прогнать, чего доброго заподозрит, что Шерли пытается передать с помощью пса записку. Стоп, а если и вправду так и есть? Мо шарила ладонями по шерсти пса, но ничего не находила. Вирджиния начинала терять терпение, и Мо схватилась за косынку, которая могла выдать Редберда. Но как только девочка развязала узел, Ретберд вскочил, едва не опрокинув её, и бросился по гравийной дорожке, оставив в руке Мо одну пёструю косынку. Девочка тогда всё утро вертела её, изучала втайне от тётки. Простенький морской узор изображал ракушки, водоросли и камни, а чернильные пятна на ткани с трудом складывались в криво написанное «послезавтра утром на пляже в гроте».
Накануне назначенного дня Мо старательно изводила Вирджинию, убедительно разыгрывая приступы головокружения и жестокой хандры. Впрочем, сильно притворяться девочке не приходилось: Мо ослабла, побледнела и совершенно извелась в замкнутом пространстве без солнца и морского ветра. Прогноз на следующий день был обнадёживающий, и старшая Хупер после робкого намёка согласилась сходить на пляж, тем более у Мо спала температура, да и сама Вирджиния была не прочь проветриться после вынужденного затворничества.
И вот наконец Мо вырвалась на волю с надеждой увидеться с Шерли. В душе девочка всё время верила, что Шерли обязательно ухитрится и найдёт способ встретиться с ней всеми правдами и неправдами. Верила, что её долгое отсутствие и молчание подстегнут мальчишку к действиям, даже могла себе представить, как он рыщет в кустах под её окном, ожидая возможности подняться к ней. Но, выглядывая на улицу каждый день, Мо видела лишь нескольких знакомых постоялиц, почтальона да какого-то приблудного пьяницу у забора. Шерли, наверняка, так же, как и Мо, сидел под домашним арестом и строгим оком Аманды Холмс. Но сейчас сумел выбраться и ждёт Мо в гроте на пляже!
Вот только мальчишка в своём послании забыл уточнить, в каком именно гроте назначает встречу. На пляже, больше всего облюбованном туристами Истборна, настоящего грота не было, зато находилось несколько крохотных тесных пещер, образованных крупными валунами. Мо под предлогом сбора камней уже обошла два грота, и, начиная волноваться, приближалась к третьему, находившемуся совсем рядом с кромкой воды, где можно было легко скрыться от чужих глаз. Есть что-то магическое в числе три – почему-то именно на третью пещеру Мо возлагала большие надежды. Тем более, если она ещё раз отпросится в туалет у тётки, та, чего доброго, отведёт её к врачу или, того хуже, обо всём догадается.
По дороге Мо бросила взгляд на мужчину с сеттером, прогуливавшегося по пляжу. Тот как раз смотрел на часы и говорил что-то конопатому юноше, занятому игрой в шахматы. Молодой человек в ответ мясистым пальцем указал на доску, и мужчина согласно кивнул, видимо, разрешив закончить партию. Толстая, как ливерная колбаса, веснушчатая рука протянулась к шахматной фигуре и убрала её с поля, поверженную. Подросток с полминуты заинтересованно рассматривал тёмную фигурку, будто прикидывал, нельзя ли «съесть» её по-настоящему. Мо прыснула – на языке у неё уже вертелась шутка, которой она обязательно поделится с Шерли. Минут пять-семь у них, по крайней мере, будет.
Приближаясь к своеобразному «шалашу» из огромных камней, каждый из которых был больше Мо, юная художница заметила в траве у входа ещё один белый овальный камень. Какой забавный, подумалось Мо, отличное пополнение коллекции. Девочка протянула к нему руку, но под её лёгким прикосновением камень внезапно помялся. Совсем чуть-чуть, но Мо испуганно отпрянула. Камень действительно оказался птичьим яйцом. Девочка обошла гнездо в траве стороной, в душе надеясь, что она не сильно повредила птенцу, наклонилась пониже и юркнула в грот.
Третья пещера оказалась немного больше, чем предыдущие. Внутри было сумрачно и прохладно, мокрый песок лип к сандалиям, под подошвами поскрипывали мелкие ракушки. Мо твёрдо решила во что бы то ни стало дождаться товарища на этот раз – в конце концов, у Шерли тоже не так много времени. Его отец собирался вот-вот увести семейство с пляжа, а брат не мог тянуть время бесконечно.
В ожидании девочка забрела в угол грота и осторожно взялась за подол платья – всё-таки она выпила действительно много апельсинового сока.
– Фу, могла бы подождать, когда я уйду, – донеслось из глубины.
Мо вздрогнула и вскочила, спешно оправляя подол. Укоризненно посмотрела в тёмный угол:
– Шерли! Надо было, между прочим, сразу голос подать.
Взлохмаченная шевелюра Шерли показалась из узкой расщелины между камнями в глубине грота. Его долговязая фигура и неожиданно изящное движение, с каким подросток разогнулся, выбираясь из тесного укрытия; его настороженные и в то же время любопытные глаза, как у зеленоокого зверёныша, – все его черты, такие знакомые (такие родные?) заставили Мо понять, насколько она соскучилась по товарищу.
Шерли неловко замер, глядя на подругу. У приятелей скопилось столько новостей, которые не терпелось выплеснуть, но оба, как придурки, молчали.
– Я… я знаю, что ты невиноват …, – начала Мо и осеклась, но нашла в себе силы продолжить. – Ты не нарочно убил ту старуху, Мэйбл. Ник мне рассказал.
– Ты виделась с Ником?!
Морские глаза Шерли сверкнули от вскипающего негодования.
– Конечно, виделась, – растерялась Мо. – Должна же я была разобраться в вашей истории. На следующий вечер после той грозы я сбежала и условилась встретиться с Ником в оранжерее и прихватить свой альбом. После той встречи я надолго заболела и так боялась, что тётка увезёт меня в Лондон раньше, чем мы с тобой увидимся…
– Не заговаривай мне зубы. Ты встречалась с Ником, и вы натворили всё то, о чём галдят сейчас в газетах и на улицах? – не унимался Шерли. Мальчишка надвигался на Мо, угрожающе глядя на неё сверху вниз.
– Да, и что такого? – созналась Мо и мятежно вскинула голову. – Я, между прочим, собиралась всё тебе рассказать во всех подробностях, ничего не скрывая, в отличие от тебя.
– Да нужны мне твои детали, – отмахнулся Шерли, приперев Мо к каменной стенке. – Ты шастала к беглецу из Клинктона без меня!
Мо остолбенела. Неужели Шерли ревнует?! Вот интересно только, кого к кому? Ревнует чокнутого приятеля-убийцу за то, что тот нашёл себе дурочку-соучастницу вместо Шерли для новых “приключений”? Или ревнует саму Мо за то, что она теперь показывает другим свой альбом?
– Не вздумай больше одна ходить к Нику, – убийственно прошелестел низкий голос Шерли.
– Не вздумай мне указывать, – обиделась Мо.
– А как же иначе – вдруг тебя угораздит сгинуть где-нибудь, что мне тогда прикажешь делать?
Эх, и почему они всегда сначала ругаются, прежде чем Шерли скажет нечто путное? Мо настолько устала и осмелела, что решила тоже совершить нечто дельное. Встала на цыпочки и чмокнула долговязого мальчишку в точёный нос.
– Фу, болото разводишь, – Шерли отвернулся, но Мо заметила на его губах довольную улыбку.
Мальчишка явно оттаял и опустился на песок, а Мо, отлучившись на минуту из пещеры (всё-таки сок давал о себе знать), уселась напротив него и выложила, наконец, мысль, которую вынашивала целую неделю:
– Мы помогали Нику скрываться от полиции, нашли для него кров и еду, значит, мы ответственны за его выходки. – Мо задумчиво водила пальцем среди песчинок и ракушек, излагая свои переживания. – Ты спросишь, почему меня тревожит Ник? Тут и думать нечего. Ник заставил тебя пойти с ним на преступление, и кончилось тем, что погибла женщина. Ник вручил мне в руки цепь, и случилось так, что трое ребят оказались в больнице.
Шерли кивнул с хмурым видом, не перебивая явно заготовленную речь Мо. Девочка же спешила воспользоваться столь редким моментом:
– Так, почему нам стоит волноваться, разобрались. Теперь остался вопрос, кто такой Ник? Нам он говорил, что работал садовником в поместье, вот только… – Мо припомнила недавний эпизод с Ником в оранжерее, – вот только сам не может отличить лютик от орхидеи. Ник поведал нам красивую историю с трагическим концом, а мы поверили ему на слово.
Мо вздохнула перед тем, как сформулировать главную проблему:
– Что нам теперь делать с Ником? Пойти в полицию – подло. Не пойти – оставить горожан в опасности. Шерли, наверное, разбираться придётся тебе, потому что у тебя здесь дом, а меня скоро увезут. Но я всё-таки хочу тебе помочь, только вот ума не приложу, как нам поступить?
– Постой-ка, – с подозрением сощурился Шерли, – а как ты узнала, что у нас особняк здесь? Я тебе не говорил. Успела поболтать с Майкрофтом, что ли?
– А вот и нет. Сама догадалась, – Мо надулась от гордости. Впервые ей было чем удивить Шерли. – Помнишь, в тот день, когда мы с тобой только познакомились, ты и твоя мама рассуждали о том, кто подстрелил альбатроса. Вы оба сказали, что это отдыхающие, причём твоя мама произнесла «эти приезжие». Выходит, вы сами не туристы, верно? Потом, ты ни разу не упоминал ни отеля, ни пансионата, в которых обычно останавливаются отдыхающие, и никогда не вздыхал, что тебе придётся уезжать. Твой плот с парусом уже потрёпанный, значит, ты смастерил его не в мае, а раньше. Да вдобавок когда ты рассказываешь о себе, очень часто упоминаешь побережье.
– Хорошо, – кивнул Шерли в ответ на её объяснение с рассеянной добродушной улыбкой. – Теперь, если меня действительно упекут в психиатрическую клинику за то, что много знаю, то я точно буду там не один.
– Дурак, – Мо толкнула Шерли, и оба они расхохотались, повалившись на влажный песок грота.
– Так вот, насчёт того, кто такой Ник, – начал Шерли, отсмеявшись. – Я, представь себе, тоже об этом думал и нашёл кое-какие сведения о той семье, в которой работал Ник. Помнишь, Ник рассказывал, что хозяином поместья, где он якобы служил садовником, был некий Освальд Хамфри?
– Помню, конечно! О племянниках Хамфри, маленьких Вайолет и Питере, Ник все уши прожужжал. По его словам, Ник с детьми были неразлучны. Вот только старая мать Освальда потворствовала всем прихотям внуков и, брр, разрешала пробовать алкоголь и даже опий, – Мо с ужасом передёрнула плечами.