========== Фаза 1 ==========
Орихиме никогда раньше не напивалась до такой степени, но Рангику была непреклонна: «Сегодня тебе исполняется двадцать! Двадцать лет! Ты обязана отметить это знаменательное событие в самых лучших традициях!» — наставляла близкая подруга, переворачивая содержимое шкафа растерянной именинницы.
— Ох, так и знала, что у тебя нет ничего подходящего, — надула губки обворожительная блондинка.
А Орихиме только и оставалось виновато улыбнуться, не без сожаления взглянув на цветастую кучу тряпок, решительно вышвырнутых из гардероба на скромную узкую кровать.
— Но… — многозначительно протянула Мацумото Рангику. — Я это предвидела, — на этих словах её голубые глаза загорелись.
Женщина-ураган подорвалась с места и кинулась к пакетам, принесённым с собой.
— Ты только посмотри на это, — промурлыкала она, являя на свет маленькое чёрное платье.
В тот момент Орихиме смогла только выдавить негромкое «а», удивлённо вскинув брови. Платье было короткое и кружевное.
— Эм, немного похоже на пеньюар.
— Я знаю, — игриво подмигнула ей подруга.
Орихиме задумчиво рассмотрела вещь в руках женщины, потёрла между пальцами хрупкие кружева.
— Красиво.
Глаза Мацумото загорелись — в этот раз от радости: она всегда приходила в восторг, когда её хвалили.
— А я о чём говорю, милая?! Ты только посмотри! Оно просто создано для тебя. Идеально сочетается с твоими медно-рыжими волосами и карими глазами. О! Даже в сочетании с твоей светлой кожей смотрится превосходно. Надевай! Надевай скорее!
Кивнув, именинница скрылась в ванной. Платье из гладкого шёлка доходило до середины бедра; вместо лямок были широкие ленты, которые завязывались на шее. Орихиме покрутилась у маленького зеркала, приглаживая слой кружев, шедший поверх шёлка.
— Ты прекрасна, — хлопнула в ладоши женщина, когда Орихие показалась ей на глаза. — Ещё парочка штрихов — и ты будешь вообще идеальна, — решительно заявила она, и в её руках материализовались чёрные лаковые туфли на высокой шпильке, косметичка и расчёска. —Приступим…
***
Орихиме уже плохо соображала, когда вывалилась из душного бара, вибрирующего от музыки и пьяных криков. Прекрасные туфли тут же полетели на асфальт, и незадачливая пьяница потёрла глаза, не заботясь о прекрасном макияже: «Это смоки-айс», — поучительным тоном бормотала Рангику, рисуя стрелки на веках подруги.
Иноуэ огляделась, не узнавая места — да и вокруг всё плыло; она обернулась посмотреть на бар, но не в силах прочитать его названия слепо мотнула головой, сделала шаг и тут же налетела на что-то твёрдое, холодное и, кажется, металлическое.
Ох, лучше было не задирать голову: яркие взрывы в голове от света фонаря, ударившего в глаза, заставили пошатнуться.
— Ч-ч-ч-ч…что ты делаешь?
Орихиме не смогла даже удивиться, когда её схватили за руку и потащили обратно, подальше от ночного воздуха, и только спустя время в пьяной блондинке она узнала подругу.
Музыка густой волной обрушилась на уши и голову, полностью отключая механизмы мыслительного процесса, а потому теперь Иноуэ, окружённая тесной толпой, танцевала так раскрепощённо, как никогда в жизни, пока движение потока людей не вытолкнуло её — как удачно — к барной стойке. Орихиме вцепилась в деревянную поверхность, серьёзно опасаясь упасть под напором силы звуков.
— В-в-в-в… чёрт! Виски, — кажется, это говорила она.
— Тебе хватит. Бармен, не надо.
Жаждущая замотала головой, не уверенная в реальности этого хрипловатого голоса. Когда что-то тёплое легло на плечо, она мазнула взглядом в сторону, откуда до этого доносился голос. Рядом стояло что-то оранжевое с двумя белыми точками. Орихиме отрицательно покачала головой; пальцы же стали ощупывать это что-то.
— О! Гл-л-л…лаза серебряные, — каким-то чудом выдохнула она, — красиво.
— У тебя могут быть такие же.
Пьяная танцовщица зажмурилась, совершенно не понимая смысла предложения, а в голове, кажется, начали танцевать извилины её мозга.
— Тебе надо домой.
Орихиме очнулась, услышав знакомое слово.
— Домой?
— Да. Пойдём, я отвезу тебя. Где ты живёшь?
— Дома.
— Адрес назвать можешь?
Девушка задумалась. Адрес? А! Ну ясно же:
— Дом.
— Понятно…
Ей послышалось, или этот некто смеялся? Без разницы. Дом. И мягкая кроватка. Одной мысли об отдыхе ей хватило, чтобы начать клевать носом на ходу.
***
«Так себя чувствуют бедные зомби, когда их воскрешает плохие колдуны Вуду», — думает Орихиме, когда чувствуют горький вкус алкоголя во рту и слышит звон в голове.
«Это не мой потолок».
В её квартире он просто белый, с парой трещин, этот же с лёгкой позолотой. И без трещин.
«Просто кажется».
Иноуэ закрывает глаза и открывает их вновь, но ни единой трещинки не появляется. Теперь становится немного страшно.
Повернув голову в сторону, она застывает, не уверенная, что реальность перед глазами так уж реальна. Внутри дёргается тревожный звоночек, Орихиме откидывает одеяло, убеждаясь, что одета, и медленно, боясь произвести лишний звук, выдыхает.
— Не волнуйся, ничего не было.
Иноуэ вздрагивает, резко повернув голову к источнику звуку. В этот момент в её разум врезается хмурое лицо: тонкие рыжие брови, сошедшие к переносице, и тёмно-карие глаза с пульсирующими янтарными жилами.
— Эм, а что вчера было? — кое-как выдавливает она из пересохшего горла.
— Ты напилась, танцевала, и хотела напиться больше, хотя больше было невозможно, и я предложил отвести тебя домой, но адрес ты не помнила.
— Угу, — кивает незадачливая пьяница. — А почему мы в одной постели?
— Это была твоя инициатива. И, знаешь, я ожидал другой реакции.
— В смысле?
— Ты проснулась в одной постели с незнакомцем. Ну, не знаю. Крик? Возмущение? Стеснение?
Орихиме задумывается, поглаживая белые мягкие простыни.
— Но ведь ничего плохого не произошло.
— Действительно, — усмехается незнакомец. — Я, кстати, Куросаки Ичиго.
— Иноуэ Орихиме.
Новоиспечённый знакомый глубоко вздыхает, так что грудь подымается на значительные несколько сантиметров, встаёт с кровати и, разминая шею, произносит:
— Завтракать будешь?
Мысль о еде заставляет желудок сжаться, и девушка активно кивает, но попытка встать пресекается острой головной болью — словно какой-то великан сдавливает мозг своей огромной ручищей, — и вспышкой в боку. Орихиме морщится, прижимая руку к саднящему месту.
— Что случилось?
Молодой мужчина хмурится, и Иноуэ не может не подумать: «Он делает это часто, раз уже появилась морщинка».
— Ум, ничего. Просто старая рана.
Орихиме замечает, как на оголённых загорелых предплечьях Ичиго надуваются жилы, как грудь застывает под белой футболкой, как ходят желваки по лицу и глаза тёмно-карие, пронизанные янтарными царапинами, замирают на ней каким-то каменным грузом.
— Я врач, могу посмотреть.
Гостья отрицательно качает головой.
— Как хочешь… Пойдём завтракать.
***
Куросаки Ичиго был очень хорошим человеком. Он не только накормил Орихиме, вылечил от похмелья определённо волшебными таблетками, дал туфли вместо выброшенных ею возле бара, но и везёт её теперь домой. В ответ на горячие благодарности мужчина улыбается и говорит: «Я обязан о тебе позаботиться, раз уж подобрал в баре, и доставить домой в целости и сохранности».
— Спасибо, — в очередной раз бормочет девушка, боковым зрением замечая, как он ухмыляется, закатив глаза.
— Не за что, Орихиме.
Она кивает, преисполненная непонятно откуда взявшейся бурлящей энергией, выскакивает из чёрного «BMW» и бежит к входным дверям. Да уж, её дом значительно скромней.
— И больше так не пей!
— Хорошо. Обещаю, — немного подумав, отвечает Орихиме.
Ещё у дверей квартиры Орихиме слышит, как надрывается телефон, забытый ею дома. Опять. Найдя ключ под ковриком, она врывается в скромное помещение и бежит к охрипшему аппарату.
— Орихиме! Слава Богу! Где ты была?! Ты знаешь, сколько я тебе звоню? Я вся испереживалась! Уже жалела, что потащила тебя в тот бар! — звенит взволнованный голос Мацумото из трубки.
— Эм, прости меня, я только вернулась. Всё в порядке.
— Ты знаешь, который час?
Взгляд находит не единожды побывавшие на полу электронные часы. Двенадцать часов!
— И ты забыла в баре свою сумку.
— Она у тебя! Слава Богу!
Орихиме подскакивает на месте: там был кошелёк, с пусть скромной, но нужной суммой денег, и вдобавок Иноуэ нравился тот клатч.
— Я приеду забрать. Когда можно?
— Да хоть и сейчас.
— Еду, — торопливо кивает девушка и бежит к выходу, не тратя время даже на то, чтобы переодеться после вчерашней вечеринки.
В метро она чуть ли не танцует на месте от нетерпения. Необоснованная паника щиплет нервы. Головой Орихиме понимает, что времени ещё много, но ничего не может поделать с волнами страха, то накатывающими, то отступающими.
А ещё бок болит с каждым днём всё сильнее.
Она совершено не замечает и не слышит людей вокруг. Это настолько не характерно для неё, что Иноуэ тревожно обращает на это внимание и нарочно начинает разглядывать вагон метро, вглядываться в отражения на окнах и непроглядную тьму за ними.
Её станция. Наконец.
Рангику встречает удушающими объятиями, и Орихиме смиренно позволяет уткнуть своё лицо в пышную грудь.
— Ох, милая, где ты была?
Подруга толкает Иноуэ на мягкий кукольный пуфик, расположенный в её гостиной, что под стать Барби — много розового, блестящего и пушистого.
— Эм, в гостях, — осторожно начинает девушка, косясь на хозяйку. Наверное, не стоило говорить — теперь Рангику не отпустит, пока не вытрясет всё до мельчайших подробностей, её глаза уже ожидаемо загораются.
— У кого? — мурлычет она, многозначительно поглядывая на бывшую именинницу.
Орихиме вздыхает. Врать не хочется, но она думает, что стоит перенести этот разговор.
— Ничего такого, — обречённо начинает она, замечая, как воодушевлённое лицо подруги становится разочарованным.
Уже четыре часа! Четыре! Мацумото превзошла себя, она буквально вытягивала и выгрызала у Иноуэ мельчайшие подробности. Особенно её заинтересовал Ичиго Куросаки. Ожидаемо.
Орихиме врывается в свою квартиру, боясь взглянуть на часы, и бежит в комнату, на пути стягивая платье, что даже не удосужилась переодеть ранее, и напяливает брюки с рубашкой. Хватает пузатую сумку, благо, приготовленную заранее, и вылетает из дома.
Напоследок она мажет взглядом по цифровым часам. Четыре двадцать.
Электричка прибывает в пять, можно успеть, если бежать.
На платформе Иноуэ оказывается в шестнадцать пятьдесят восемь и запрыгивает в вагон. Про себя радостно восклицает: «Успела!»
Поезд трогается с места и ритмично покачивается на ходу. Орихиме прикрывает глаза, погружая мягкие кресла, белые стены и множество пассажиров во тьму.
Чух-чух.
Она едет за город.
Воздух здесь другой, более насыщенный. Кислорода так много, что удушает, а запахи густые и вязкие, оседающие на языке сладостью, горечью или солью.
Это пригородное поселение вблизи леса — городок пронизанный тёплыми лучами солнца и ароматом хвои.
Орихиме крутит педали велосипеда, взятого на прокат (деньги из клатча пригодились), рассекая пыль на просёлочной дороге, ведущей к густому лесу. Порывы лёгкого ветра бьют в лицо. Они насыщены древесным запахом и пихтой.
Уже половина седьмого, скоро стемнеет. Надо торопиться.
Велик Иноуэ роняет на короткую поросль травы, присыпает землёй и иглами, сумку, царапая руки, прячет на дереве, затем идёт вглубь леса, погружаясь в воздух, густой и насыщенный, будто желе из хвои и земли.
Дальше, дальше.
Уже темно, но Орихиме всё прекрасно видит. И Боги, как это непривычно и неправильно.
Внутри что-то начинает кипеть. Лопаться.
Иноуэ вспоминает Рангику. «Это опасно», — журила она, прознав о ночных походах в магазин.
Лёгкие скручиваются и сжимаются, как фрукты в соковыжималке.
Орихиме отмахивалась от опасений подруги, лишь улыбаясь и кивая.
О чём жалеет последние пару месяцев.
Ноги подворачиваются, Иноуэ хватается за ствол дерева, отчаянно пытаясь вдохнуть.
Руки дрожат и пальцы изламываются, Орихиме с трудом стягивает рубашку, брюки и нижнее бельё.
Тело вспыхивает — агония раскалённым свинцом наливается внутри: в лёгких и крови, — и его ломает. Выворачивает. Иноуэ падает на мягкую землю и ударяется о тёрпкий запах пихтовых иголок и зелёной травы, о влажный запах земли.
Мир утопает в красном и чёрном, а потом ярко вспыхивает белым.
Судороги скручивают мышцы в лопающемся напряжении, а в голове раздаётся хруст собственных костей, выскакивающих из суставов. Орихиме катается по земле с криком, застрявшем в горле, и захлёбывается.
Она плохо соображает, а потом почти ничего не помнит.
Просыпается Орихиме от дикой боли.
В последний раз такое было, когда её подстрелили (не стоило бегать по городу в виде волчицы), и пришлось доставать блядскую пулю самой. Пуля жгла пальцы и всё внутри так, что впору было терять сознание, но обратиться в больницу было невозможно, и Орихиме удерживала себя в сознании только благодаря силе воли и страху быть пойманной.
Иноуэ тогда наглоталась обезболивающих, запив всё водкой и залив рану ей же, ругаясь как сапожник (страшно представить, как отреагировал бы брат, услышав такие слова от сестры), расширила пулевое отверстие ножом, облитым остатками алкоголя, и дрожащими пальцами достала огненный сгусток.
Так Орихиме поняла, что научиться по гуглу зашивать раны возможно, а всё серебро из дома лучше выкинуть. Хотя разумнее продать.
Она стискивает зубы и тянется к горящему плечу, чтобы схватить — и, может, хоть как-то унять боль, но лишь коснувшись, скулит. Потом рассматривает пальцы, покрытые алой кровью.
«А по фильмам на оборотнях всё заживает быстро», — разочарованно огорчается она.
Надоело.
Сквозь паутины веток Иноуэ наблюдает за небом, таким светлым, что оно кажется белым. Солнце только-только взошло.
— Проснулась.
Орихиме вздрагивает всем телом и шипит от боли, но приподымается (инстинкты не позволяют лежать на месте, когда кто-то рядом). Что-то гладкое скользит по коже, и она с удивлением замечает, что укрыта белоснежной простыней, уже отмеченной кровью. Трясущейся рукой Иноуэ прижимает ткань к телу.
«Больно. Больно. Почему так больно?!»
Она уже плохо различает человека перед собой, но узнает по хрипловатому голосу. Куросаки Ичиго.
Облако терпкого мускусного запаха задевает её ноздри, и Орихиме леденеет изнутри.
— Не шевелись.
Что-то горячее, мокрое и мягкое касается раны — и волчица выдыхает, благосклонно и облегченно — боль тает сахаром на языке.
— Ч-ч-что ты делаешь?
— Зализываю рану, иначе долго не заживёт.
Орихиме едва способна удивиться, но она слишком хорошо помнит жгучую боль, ей наплевать на методы: если станет легче — то хорошо, и не важно, почему.
Иноуэ пытается разглядеть в рыжем пятне перед собой Куросаки Ичиго. Рисует перед глазами его топорщащуюся во все стороны апельсиновую шевелюру, загорелую кожу и плотно сжатые губы, но всё тонет в тумане, вязком и липком, оседающим в лёгких тяжестью, и последнее, что она чувствует — это гладкая ткань, скользящая под пальцами, и горячее крепкое тело под ней.
Она бежит, низко прижимаясь к сырой земле. Ищет, ищет.
Распахнув глаза, Орихиме видит золото — опять — и чувство дежавю расцветает внутри. Сверху возникает нахмуренное лицо Куросаки.
— Ты как?
Во рту пустыня и бороздят перекати-поле, но Иноуэ удаётся выдавить:
— Нормально.
— А теперь ты мне всё расскажешь.
Его голос звучит напряжённо и требовательно, его глаза — тёмные и внимательные — замерли на ней, и Орихиме некомфортно, достаточно, чтобы инстинктивно отодвинуться в сторону. Он это замечает — взгляд смягчается, а сам Ичиго обреченно выдыхает.