Баю-бай, луна в окне
И корова на стене,
Баю-баю, шарик –
Летучий фонарик,
Баю-бай, медвежатки –
Пора вам в кроватки.
Баю-баюшки, звезды,
И воздух ночной,
И весь мир, укутанный ти-ши-ной!
Десять.
«Баю-бай, луна в окне и корова на стене…» – Магнус широко улыбается и передает им считалочку, чтобы выбрать, кто будет догонять.
Каждый замирает в предвкушении.
«Укутанный ти-ши-ной!» – палец указывает на Йена. Магнус, Алек и Микки разбегаются в разные стороны и мысленно покатываются со смеху.
На детской площадке всё, как всегда – тишину нарушает лишь звук бегущих по жухлой траве ботинок.
***
Алек выбегает на поляну и пытается унять быстро бьющееся сердце. Хотя бы сейчас, в этот момент, подожди. Не разрывай грудную клетку и не выскакивай из неё.
Для этого время скоро придёт.
Каждая мышца в теле резонирует тянущей болью. Ноги не чувствуются уже очень давно, с того момента, как теряется счёт времени. Он дрожит от быстрого бега, страха и… предвкушения? Да. Глупого и неуместного, но никуда не желающего уходить предвкушения.
Под ботинком хрустит и разламывается на две половинки тоненькая ветка. Одно неловкое движение нарушает тишину леса.
Одно неловкое слово рушит жизнь.
Какая грёбанная безысходность.
В центре поляны сломанной игрушкой застывает покосившийся домик с прохудившейся крышей. Когда идёт дождь, вода тоненькими холодными струйками просачивается в жилую комнату. В первый раз капли ударяют Алека прямо по макушке, а потом он приносит из дома небольшую оловянную чашку, чтобы капало туда, а не мимо.
Рука невольно дергается ко лбу, чтобы стереть несуществующие капли вместе со слишком живыми воспоминаниями.
За стуком сердца в ушах почти теряется тихий скрип, с которым открывается дверь.
– Что ты забыл здесь, Александр? – Магнус складывает руки на груди и с безразличием, доведённым до совершенства, оглядывает Алека с ног до головы. Ни один мускул не дёргается на его лице.
Но про Алека этого сказать нельзя. Он бежал так быстро, что почти избавился от правды, разрывающей грудную клетку. Но сейчас всё вернулось.
Он поднимает голову, делает шаг вперед и хрипло сообщает:
– Они знают, где ты.
Безразличие, доведённое до совершенства, идёт трещинами и разлетается на миллион осколков.
***
Тринадцать.
«Можете отключаться» – механический, ничего не выражающий голос Профессора врывается прямо в поток информации, поступающей в подсознание.
Алек открывает глаза, снимает очки, наушники и отцепляет от руки несколько примочек, которые соединены с компьютером в центре класса. Сегодня они пробежались по эпохе древности – по девятнадцатому и двадцатому веку – изучили литературу и искусство. Алек встает резче, чем нужно, и сразу же хватается рукой за спинку стула: после Подключения всегда немного кружится голова.
Это последний урок, поэтому он находит взглядом Магнуса и улыбается, посылая мысленное сообщение: «Идём?»
В уголках раскосых глаз собираются морщинки от широкой ответной улыбки, и в голове Алека звучит весёлое: «Идём».
Белый школьный коридор встречает их продезинфицированным воздухом, чистотой и тишиной. Ученики молча расходятся по домам, молча выходят из кабинетов, молча что-то обсуждают. Наверняка то, что они узнали сегодня в школе, других тем для разговоров было немного.
Но «молча» – это не странно. «Молча» – это правильно и так, как должно быть.
Когда-то давно весь мир погрузился в Войну. До неё случались гражданские войны, мировые, но эта оказалась настолько страшной, что её называли просто Война. За десятки лет многие погибли, больше половины планеты превратилось в выжженную ненавистью и тоннами оружия пустыню, и, чтобы такого больше никогда не повторялось, Земля начала жить по новым правилам.
Слушайся Старейшин, ничего не делай без их ведома, не думай о себе, строй семью с тем, кого для тебя выбрали, избегай телесных контактов, кроме самых необходимых. Не прикасайся ни к коже, ни к мыслям другого человека. И забудь про любовь. Роди и воспитай своё потомство таким же послушным и прозрачно-правдивым.
Делай всё на благо планеты.
А самое главное – молчи. Кто-то когда-то сказал: «Слова только мешают понимать друг друга», и оказался прав. Без слов намного проще. Дети, не имея возможности плакать, благодаря специальным зажимам, учатся стойко переносить свои неудачи. Нет заговоров и сплетен. Нет неуместных высказываний и случайных фраз, которые могут нанести обиду.
Нет поводов воевать.
Сейчас общение намного проще: тебе стоит только подумать, и с помощью вживленной при рождении в основание мозга программы то, что ты хотел сказать, дублируется у собеседника в голове. А еще и на Мировом Компьютере перед одним из Старейшин, который слушает все разговоры на планете и следит за тем, чтобы не появлялись неугодные.
В старинном учебнике истории, который очень редко и под большим секретом достаёт из-за пазухи школьный уборщик, это называют «тотальным контролем», но эти слова Алек понимает плохо. Ему намного ближе то определение, которое дается в школе – «Благословение Старейшин».
***
Магнус срывается с места, в два шага оказывается рядом и с размаха ударяет ладонями ему в грудь. Алек чуть не падает от неожиданности. Только что Бейн стоял в дверном проеме и почти не дышал, метался взглядом по продрогшей вечерней земле, пока осознание медленно просачивалось сквозь поры на коже внутрь, всасывалось в кровь, которая разгоняла его по всему организму. Алек не шевелился, даже руку боялся поднять: непонятно, что могло сделать хуже.
А в следующий момент Магнус уже вкладывает в удар всю силу, на которую только способен.
– Тогда что ты здесь забыл?
Очередной удар, ещё сильнее, чем предыдущий. Но Алек дергается не от него, а от диких эмоций, врезающихся в тело сотнями иголок.
– Ты должен быть в городе, рядом с отцом. Он защитит тебя.
Ещё удар.
Алека парализует. Никогда в жизни он не сталкивался с такими оголенными и натянутыми до предела чувствами. Как провода Главного городского компьютера, за которыми следят с десяток человек, ведь если их перетянуть, они лопнут и оставят Старейшин без доступа к разговорам.
***
Пятнадцать.
«Отстань от меня!»
«Сам от меня отстань!»
«Профессор сказал нам вместе готовиться к уроку, значит, мы должны…»
«Ничего мы не должны».
«Хей, вы же понимаете, что мы с Алеком тоже получаем ваши сообщения?»
Йен и Микки фыркают, обиженно сопят и отворачиваются в разные стороны, всем своим видом показывая, что не только делать совместный проект, но и разговаривать друг с другом они не намерены.
«Может, вы объясните, что у вас произошло?» – Алеку правда интересно, почему их друзья уже несколько дней косо смотрят друг на друга и даже появляться рядом не желают, но, видимо, это останется тайной, потому что Йен машет рукой и разворачивается на каблуках, чтобы уйти. Микки сплевывает на гладкий, тёплый, без единого лишнего камешка, асфальт, и идёт в другую сторону.
«Ему это с рук не сойдет».
«Да им обоим не сойдет» – Алек поправляет челку. В прошлый раз, когда Микки и Йен поругались, их вызвали к Старейшинам: ссоры в их мире любят не больше, чем разговоры вслух.
Они еще пару минут смотрят вслед уходящим друзьям, а потом переглядываются. И в этих взглядах информации больше, чем в любом из сообщений: они уже давно в совершенстве овладели искусством чтения по глазам друг друга.
Магнус чуть щурится, совсем немного, и слегка склоняет голову вправо.
Алек дергает уголки губ вверх и едва заметно кивает.
Они совершенно одинаково поправляют сумки на плечах и расходятся, чтобы через полчаса встретиться снова.
Их город, который зарегистрирован под двадцать восьмым номером, ничем не отличается от других таких же городов, разбросанных по всей уцелевшей поверхности планеты. На территориях, некогда сожженных Войной, даже не идут работы по восстановлению, ведь население Земли уменьшилось в несколько десятков раз, и им вполне хватает места. Всего зарегистрировано шестьдесят три Города и одна Столица, центр планеты, город Старейшин.
Алек знает Город 28, как свои пять пальцев: очень мало что может удержать десятилетних мальчишек от игр в догонялки или прятки в запрещенных местах, особенно когда отец одного из них – сам глава Карателей Роберт Лайтвуд, который иногда мог или прикрыть их, или просто закрыть глаза на безобидные проделки.
В одиннадцать лет Алек и Магнус забираются дальше, чем когда-либо, за черту города, к незаселённым домам. Именно тогда они и находят бункер.
Бункер был небольшим складским помещением с тремя комнатами, забытыми строительными материалами, и холлом размером семь на семь метров с круглым застеклённым окном на потолке. В двенадцать он становится их единственным убежищем, о котором они не рассказывают даже Йену и Микки.
Алек воровато оглядывается, хотя прекрасно понимает, что за границу жилых домов никто не выходит, и приоткрывает дверь ровно настолько, чтобы иметь возможность прошмыгнуть внутрь.
Магнус уже ждёт его.
– Ты задержался.
Сердце в груди делает двойной аксель с идеальным приземлением и начинает биться быстрее, сумка соскальзывает с плеча, и Алек улыбается, глядя на притворно нахмуренные брови друга.
Не сказать, что он слышал много живой человеческой речи, чтобы вслух, а не отголоском своего собственного голоса в сознании, но никто не смог бы разубедить его в том, что голос Магнуса ни с чьим не сравнится. Хрипловатый, но тягучий, как горький шоколад, который когда-то давно им давали в садике после обязательного дневного сна.
Ему приходится откашляться и вспомнить о существовании голосовых связок, чтобы ответить.
– Забежал домой по пути, предупредил родителей, что буду с тобой готовиться к выступлению с проектом на завтра.
– Профессор со своими заданиями всегда очень вовремя.
– Согласен.
Говорить неприятно, немного больно, и каждое слово даётся с трудом, но, в то же время, это ни с чем несравнимое удовольствие. Такое же, как легкое прикосновение руки к руке, когда Магнус подходит ближе. Такое же, как чужое теплое дыхание на щеке и мягкий поцелуй в краешек губ.
– Нам это тоже с рук не сойдет, – усмехается Магнус, повторяя свою же фразу, которую сказал получасом ранее.
И пусть признавать это страшно, но он прав.
Насколько бы не был уединенным бункер, насколько бы хорошо они не скрывались, насколько бы сами не понимали, что то, что они делают – неправильно, ничто не избавит их от кары закона высокомерных Старейшин.
Чёрт, за одну такую мысль их могли бы убить.
Хорошо, что Компьютер пока не научился читать мысли и довольствуется лишь сообщениями.
Но даже Компьютер не смог застраховать от появления чувств сильнее их самих, каких-то доводов и голоса разума, потому что от одной мысли всё прекратить бросает в дрожь. Потому что запретный плод сладок – вовсе не выдумки, они смогли в этом убедиться. Потому что не было на свете лучшего чувства, чем то, которое возникало при взгляде в раскосые глаза с шоколадными радужками.
Первым заговорил Магнус. Точнее, вскрикнул, когда Алек впервые его поцеловал. Около года назад был сложный день, тишина в просторном особняке давила слишком сильно, и Лайтвуд впервые убежал из дома на всю ночь, не забыв позвать с собой друга. Они пришли в бункер, а дальше… Алек не сдержался, и один слабый вскрик, почти хриплое дуновение ветра, снес ядерной волной все «правильно», «нужно» и «по-другому не бывает». Казалось, что умение говорить дремало в них очень чутко и распахнуло глаза сразу же, как выдалась возможность.
Магнус может часами сидеть и держать руку Алека в своей.
Алек тает от этих прикосновений.
Магнус может улыбаться счастливо и беззаботно, а потом произносить «Александр». Никогда в сообщениях, только вслух.
Алек уверен, что его собственное имя, слетающее с желанных губ – извращённый вид пытки.
Магнус может молчать и неловко опускать глаза.
Алек понимает без слов, когда нужно подойти и поцеловать.
– Александр?
Алек моргает и возвращается в реальность, в которой свет уже не поступает через круглое окно в потолке, потому что день несколько часов назад сменился ночью. Они успели завершить подготовку к защите проекта, отключились от электронной библиотеки и позволили тетрадкам с их многочисленными проводками пачкать уголки об далеко не самый чистый пол бункера.
– Красиво, правда? – Магнус полулежит на пледе, гладит примостившегося рядом Алека по коленке и глаз не может отвести от круглой серой луны.
Неважно, сколько раз они были здесь и видели это, луна восхищает его так, что Алеку впору начать ревновать.
– Красиво, – улыбается он. Потому что не ревнует. Потому что восхищается сам.
Их ноги переплетены, волосы перепутались между собой, ведь головы слишком близко, а руки привычно сцеплены в замок.
Алека внезапно озаряет.
– Небо похоже на циклопа…
Магнус удивлённо поворачивается к нему.
– Ну, оно огромное, и у него всего один большой глаз.
В бункере на пару минут становится тихо, пока Магнус не замечает:
– А звёзды – это его родинки.
***
Шоколадные радужки резко покрываются инеем.
– Я услышал тебя. Но это не меняет ничего из того, что я говорил раньше. Я не люблю тебя, Александр. Уходи.
Алека бросает в дрожь. В голове оживают слишком яркие картинки их последней встречи. Но сейчас он не верит ни одному слову.
– Уже слишком поздно.
Магнус поднимает полный ужаса взгляд.
– Что ты сделал?
***
– Как думаешь, а небу не обидно?
– Из-за чего?
– Ну, мы его с циклопом сравнили.
– Думаю, ему это льстит, - Магнус усмехается.
Он разворачивается к Алеку и склоняет голову к плечу. Привычное молчаливое – останемся?
Алек не думает и секунды – подается вперед, обхватывает чужие плечи и тянет на себя.
Останемся.
Не поцелуй, а какой-то затягивающий водоворот безумия. Это всегда так или только с теми, от кого сердце трепещет пойманной в клетку птицей? Едва губы касаются губ, становится понятным, почему прикосновения и любовные связи запрещены с человеком, не выбранным тебе Старейшинами для продолжения рода. На первом месте должно быть удержание мира, но губы на губах – и все катится в тартарары. Вся Вселенная сужается до конкретного и определенного человека, и ты понимаешь, что ничего не может быть важнее.
Тишина, обволакивающая планету, нарушается поступью животных в клетках, чириканьем птиц в лабораториях, счастливцами-насекомыми, которые избежали послевоенной мутации, и двумя мальчишками, посылающими все правила к черту.
Они всегда целуются с какой-то долей обречённости.
Магнус первым отрывается от губ и нежно проводит подушечкой большого пальца по острой скуле.
– Помнишь нашу детскую считалочку? Про луну.
– Помню, – Алек всё ещё находится в какой-то прострации после поцелуя, поэтому голос его звучит хрипло и приглушенно.
– Иди ко мне и слушай, – облокачивается на стену и тянет Алека к себе так, что его голова вновь оказывается на плече Магнуса. – Баю-бай, луна в окне и корова на стене, баю-баю, шарик – летучий фонарик…
Из груди Алека вырывается удивленный выдох, а руки сами собой собирают ткань белой футболки Бейна в кулак. Это уже не считалочка, это… Песня. Магнус тянет слова, и получается медленная, успокаивающая мелодия, которая разливается по всему небольшому помещению, заглядывает в комнаты и трогает проводки.
Они танцуют.
Проводки на полках, стройматериалы, двери и дверные ручки. В воображении Алека они танцуют.
Нельзя восхищаться человеком так сильно. Нельзя так сильно н у ж д а т ь с я.
Это и есть любовь?
***
– Ты… Почему? – голос Магнуса глухой и ничего не выражающий. Так компьютерные программы сообщают, что они не могут выполнить запрос.
Но тело говорит лучше голоса. Трясущиеся губы и сумасшедший взгляд выдают с головой.
– Зачем? Ты ведь знал, к чему всё идёт, – слышно, что эти слова даются ему в несколько раз тяжелее, чем те, самые первые, сказанные, кажется, множество жизней назад.