Он преодолевает длинный коридор, проходит мимо четырех спален и тихо проскальзывает в щель полуприкрытой двери самой отдаленной комнаты. Останавливается перед тремя кроватями, на которых спят дети: по четверо на каждой.
Магнус знает такие группки людей. Они гордо именуют себя общинами. По факту же – несколько семей, объединившихся в глупой попытке удержаться за жизнь чуть дольше. Но чем-то это даже хорошо – так не теряется понятие семьи и друзей, дети не начинают дичать, и, наверное, кто-то из родителей даже учит их читать и писать.
Подобие жизни.
На первой же от двери кровати лежат два мальчика: один светленький, прижимающий к себе помятую и заштопанную несколько раз плюшевую утку, второй темненький, даже во сне его брови нахмурены, а в маленьких ладошках он сжимает книгу. И две девочки. У одной из них удивительно-рыжие волосы.
Дальше проходить Магнусу нет смысла.
Он подходит к изголовью и сам не понимает, почему медлит. Опускается на колени и смотрит. Смотрит на умиротворенные во сне лица детей, на гладкие лбы, без намека на морщинки. Смотрит на тех, кто не видел обычной жизни, и уже и не увидит никогда.
Смотрит на плотно сжатые губы темноволосого мальчика и на слишком знакомую книгу в его ладонях. В левом уголке синей пастой выведено «Александру от мамы и папы».
Магнус думает, что эта не та литература, которая должна интересовать в столь юном возрасте.
Девочка сухо и надрывно кашляет. Тянуть больше нельзя. Он встает и протягивает руки, в которые тут же, повинуясь немому приказу, скользит маленькая душа, почти не повидавшая мир.
Он прижимает к груди свою ношу и выходит из комнаты так же бесшумно, как и зашел. Лишь оборачивается на пороге, задерживая взгляд на Александре. Сам не понимает, зачем делает это. Ему вдруг становится грустно, и он словно наяву видит, как наступает утро, и дом наполняется глухими рыданиями и тянущей скорбью тишиной.
Тело медленно остывает.
Дети будут скучать по девочке с удивительно-рыжими волосами.
***
Во второй раз Магнус видит его уже спустя два месяца. Алеку все еще семь. Он играет с Джейсом в комнате на первом этаже.
У него умирает отец.
У Магнуса в груди поселяется иррациональное желание сказать мальчику, что ему жаль.
***
Книгу Алеку вслух теперь читает только мама.
Магнус не подслушивает. Просто проходит мимо и не может удержаться, чтобы не заглянуть в окно.
***
Он сам не замечает, как вдруг становится частым гостем в этом доме не по долгу службы, а просто потому, что хочет быть здесь. Нет смысла говорить, что это не связано с Александром, ведь обычно Магнус не может отвести взгляда от темной макушки, вьющихся на кончиках волос, выпяченного вперед подбородка или высунутого от напряжения языка, когда мальчик чем-то увлекается.
Когда Магнуса вновь тянет в детскую, он впервые не хочет идти туда.
Уже сам привык к каждому из детей, которые все еще разбавляют увядающую жизнь на планете яркими красками.
За прошедший год здесь умерли лишь двое: Валентин – отец той рыжей девочки, не вынесший потери, и Ходж Старквезер, бывший в общине за старшего. За ними приходила Тэсса.
У Магнуса чувство дежавю, когда он проходит мимо четырех спален и заходит в самую дальнюю комнату, только на этот раз не останавливается перед тремя кроватями, а сразу проходит дальше, к спящему в объятиях своей сестры кучерявому мальчику. Тот причмокивает губками во сне – совершенно не выглядит больным, и это, наверное, одна из самых страшных черт этого вируса – он убивает изнутри, без каких-то внешних проявлений. Никто не знает, когда человек уйдет.
Мальчика зовут Саймон. Его очки с треснутыми стеклами лежат на покосившейся тумбочке, старающейся во что бы то ни стало удержать равновесие на оставшихся у нее трех ножках.
Магнус не медлит, протягивает ладони к хрупкой фигурке, слушает последний вдох и грустно улыбается, чувствуя, как освободившаяся от болезни душа касается кончиков его пальцев.
Он оборачивается и замирает, натолкнувшись на взгляд ярко-голубых глаз проснувшегося Александра.
– Ты ведь жрец, да? Как в моей книжке.
Магнус ведет плечами. Жрецы, приспешники смерти, дети сатаны — как только их не называли… Признается сам себе, что «жрец» нравится ему больше всего, и проверяет тонкую ниточку связи, идущую к душе Саймона в его руках. Он точно не мог ошибиться, так почему же Александр видит его?
– Я буду скучать по нему, – шепчет мальчик, которого, кажется, эта ситуация совсем не удивляет. – Саймон постоянно носился со своими старыми книжками с картинками. Мой папа называл их комиксами.
Магнус молчит. Подозревает, что сам является виновником того, что Алек видит его, ведь желания имеют очень коварную черту – сбываться. Он не позволяет себе заговорить с человеком. Переминается с ноги на ногу, чувствуя, как душа в руках тяжелеет.
Мальчик встает с кровати и аккуратно, чтобы не скрипнул пол под ногами, подходит к Бейну, останавливаясь в метре от него. Протягивает руку, но не касается.
– Тебе надо идти? – поднимает глаза на яркий свет души и щурится.
Магнус медленно кивает головой, начиная чувствовать жжение в пальцах.
– Тогда иди, – Александр отступает и освобождает проход к двери. Поджимает пальцы на ногах, когда Магнус проходит мимо. Прежде чем за Бейном закрывается дверь, он вдруг окликает его: – Мы ведь скоро встретимся снова?
Магнус оборачивается и снова кивает.
***
Маленькие розовые пяточки, пухленькие щечки и палец во рту. Максу Лайтвуду полтора года, и он – последнее, что оставил после себя Роберт.
В детской нет никого, кроме малыша в кроватке и склонившегося над ним Магнуса. Яркое солнце проникает сквозь заколоченные окна и грязные шторы, сейчас раздвинутые в разные стороны. Кто-то из детей играет внизу, кто-то помогает родителям по дому, кто-то бегает на улице.
А кто-то заглядывает в раскрытую дверь и подходит к Магнусу, с интересом наблюдая за ним:
– А я думал, что у вас должна быть черная длинная ряса и коса через плечо.
Бейн фыркает. Его забавляет представление людей об их внешнем облике – плащ, коса, морщинистая кожа и длинный скрюченный нос с бородавкой на самом кончике.
– Ты же здесь не потому, что пришла моя очередь? – мальчик подходит еще ближе, останавливаясь рядом с кроваткой и бросая взгляд на мирно спящего брата.
Магнус качает головой и проводит тыльной стороной ладони по щеке малыша, спящего на почти белых простынях. Алек резко поднимает голову.
– Но… Но почему? Почему не я? Он ведь такой маленький, – он непонимающе смотрит на Магнуса, и, сам не осознавая, старается закрыть Макса собой.
Бейн медленно опускает взгляд.
Максу Лайтвуду никогда не исполнится два года.
***
Изабель и Джейс умирают с разницей в пару дней.
Магнус возвращается каждую ночь и сидит рядом с тихо плачущим мальчиком, впиваясь ногтями в колени от желания провести рукой по худому плечику и успокоить.
Алек ложится так близко, что наверняка почувствовал бы ткань брюк Магнуса, если бы тот был осязаем.
***
Вопрос «Теперь моя очередь?» Магнус слышит ровно двадцать три раза.
Алеку исполняется восемнадцать.
Последней уходит Мариза.
***
Магнус медленно ступает по прогнившим доскам опустевшего дома. Он знает, куда ему идти. Его тянет к последнему живому здесь человеку.
– Ну теперь-то точно моя очередь, – криво усмехается Александр, зарываясь пальцами в волосы. Он смотрит на Магнуса голубыми глазами, немного нервно, но все же улыбается, старается показать, что ждал.
Бейн и врагу бы не пожелал остаться последним из всей своей семьи.
С каждой смертью и с каждым вопросом: «Теперь моя очередь?» из Александра словно уходила жизнь. Каждый раз его улыбка при виде Магнуса становилась все шире и шире, пока не пропадала от осознания, что тот вновь пришел не за ним.
Каждый раз, когда Магнус приходил просто так, Алек словно это чувствовал. Подгибал под себя ноги, сидя на маленькой детской кровати, где когда-то он помещался с Изабель, Клэри и Джейсом, и ждал, когда Бейн сядет рядом. Он мог часами рассказывать что-то, не ожидая ответа, мог просто молчать, мог проводить ладонями в миллиметрах от тела Магнуса, убеждая себя, что чувствует покалывание в ладонях не из-за самовнушения. Мог просто плакать, выплескивая всю боль, что охватывала сердце.
Алеку восемнадцать. И он очень красив.
– Твоя очередь, – соглашается Бейн, и смотрит в удивленно распахнутые глаза Алека. Это первый раз за все время, когда он говорит с человеком.
– Наконец-то, – расслабленно выдыхает Александр и прежде, чем Магнус успевает опомниться, оказывается рядом и припадает губами к губам.
Бейн замирает. Он может поклясться, что ощущает что-то, легкое прикосновение ветра, хотя такого просто не может быть.
– Ты был единственным, к кому я мог привязаться, – шепчет Александр и прикладывает к своим покрасневшим щекам холодные ладони, а потом смотрит с вызовом. – Давай уже.
Магнус понимающе улыбается. Он вытягивает ладони вперед и затаивает дыхание. Время Алека пришло, но что будет делать он сам без своего мальчика?
– Пора, жрец.
Тело Алека падает к ногам Бейна, а его душа, на удивление прохладная, приятная, ласковая тоненькой струйкой скользит вверх. Магнус едва успевает подхватить ее.
Ему слишком хорошо и больно одновременно. Ему никогда не было так сладко держать в руках чью-то душу, и он не сразу замечает скатывающиеся по щекам слезы.
Он должен развернуться и уйти. Алек прожил сложную жизнь, и, как никто, достоин перейти за черту, где ждет его семья, но Магнусу наплевать. Пальцы жжет, душа тяжелеет, но он не хочет отпускать ее от себя.
Магнус Бейн – чертов эгоист.
Внезапно жжение пропадает. Тело охватывает легкость, и он чуть не вскрикивает.
– Что ты делаешь, Александр? – шипит он, удерживая пытающуюся ускользнуть из рук душу. – Что ты делаешь? – повторяет он, но все оказывается напрасным. Теплый свет отделяется от ладоней и струится вверх, в стороны, окружая Бейна, чтобы в следующий момент собраться в комок и удариться в грудную клетку.
На этот раз Магнус кричит. Выгибается дугой и кричит, царапая грудь. Слишком горячо, слишком больно, слишком хорошо…
Боль отступает так же резко, как и появилась.
– Ты же не думал, что сможешь так легко избавиться от меня? - раздается знакомый голос в голове, в самой сердцевине черепной коробки.
– Тебя ждут родственники за чертой, а ты…
– А я решил остаться с тобой, – Магнус практически видит, как Алек усмехается. – Они есть друг у друга, а сейчас я буду у тебя. Всегда. За твоей спиной.
Магнус Бейн не вытирает мокрые дорожки на щеках. Он чувствует прикосновение к плечам, пояснице, чувствует пробежавшие по спине мурашки, но, оборачиваясь, натыкается на пустое место.
Алек всегда будет с ним. Голосом в голове, покалыванием по всему телу и теплом, распространяющимся от самого сердца.
– Хей, Магнус, я теперь знаю, как тебя зовут. И я люблю тебя.
========== Часть 17. Малек. Галлавич. ==========
Алек не смотрит на Магнуса Бейна. Не смотрит. Может быть, только чуть-чуть.
Может быть, протирая круглые бокалы, он изредка бросает взгляд на темную шевелюру. Может быть, выставляя на стойку рюмки для очередной порции текилы, он выискивает в толпе стройную фигуру. Может быть, когда Магнус танцует, Алек разворачивается лицом к стеллажам с алкоголем, чтобы ловить в отражениях его силуэт.
Может быть, это немного похоже на болезнь.
Все рушится ещё в тот момент, когда Бейн в свой первый рабочий день поднимается на подиум. В тот момент, когда Алек осознает, что черные кожаные штаны – самая сексуальная вещь, которая только может существовать на свете.
В тот момент, когда Магнус начинает танцевать и притягивает к себе взгляд получше всякого магнита. Заставляет впитывать каждое движение, каждый взмах рукой или плавное покачивание бедрами.
И это так возбуждает, что сжимаются все внутренности.
– Пошел нахуй, Галлагер! – громкий голос Микки врывается в воспалённый мозг Алека, и тот моментально переводит взгляд на тряпку в руках. Кажется, перед тем, как в очередной раз залипнуть на Бейна, он протирал стойку и готовился к вечернему открытию.
– Сам иди нахуй, Милкович, – раздается с другого конца клуба раздраженный голос.
Через мгновение разъяренный Йен, уже облаченный в свой костюм для выступлений, проносится мимо барной стойки и останавливается лишь рядом с Магнусом, приветственно ему кивая.
Эти двое спелись так быстро, что уже через пару недель совместной работы начали готовить общий номер. Публика их обожала.
Алек с Микки их ненавидели.
По крайней мере очень старались это показать.
– Ну и чего ты? – Алек откидывает тряпку в сторону и разворачивается к другу.
Милкович в своих неизменных потертых вовсе не из-за дани моде джинсах, старой клетчатой рубахе и с сигаретой в зубах. Он подносит зажигалку к губам и прикуривает, посылая к черту знак «Курить запрещено».
Нервно проводит рукой по волосам и то и дело бросает на Йена злые взгляды.
– Да блять, ты не представляешь, как же бесит.
Алек кривит губы в усмешке.
– И твоя злость никак не связана с тем, что сегодня его на работу провожал этот… Джексон?
– Джекман, – мгновенно поправляет Микки, а потом осознает, что выдал себя с головой, и разражается тирадой, в которой имя Алека стоит в удивительной близости от матных эпитетов.
Впрочем, к этому уже все привыкли.
– Ну-ну.
– Завали ебало, Лайтвуд.
– А ты хотел, чтобы он вечность ждал того момента, когда ты откроешь миру, что гей?
Кулак Микки приземляется в нескольких сантиметров от руки Алека.
– Я даже не вспомню, что ты мой друг. Такой пизды выпишу, что ходить не сможешь, понял меня? – Микки выплёвывает сквозь зубы. – Лучше смотри, чтобы твоего парня не увели.
Алек вновь бросает косой взгляд на Магнуса и Йена, которые начинают разминаться вместе, и нервно сглатывает.
– Он не мой.
– Ну-ну.
И когда они успели поменяться местами?
– Еще скажи, что тебе плевать на то, что сегодня после выступления он опять побежит к Камилле.
Алек скрипит зубами. Конечно же ему не плевать. Но что он может поделать? Его родители никогда не примут того, что их сын любит парней. А после смерти Макса им и без этого тяжело.
– То-то и оно, друг. Блять, как же заебало, – Микки устало выдыхает и опирается ладонями на барную стойку. Алек хочет также, но вместо этого вновь хватает тряпку и начинает с остервенением тереть и без того чистую поверхность.
– Майя, кексик, включи нам что-нибудь, пожалуйста, – Бейн улыбается через все помещение клуба сидящей за пультом девушке, и та расплывается в ответной улыбке.
Может быть, она тоже немного влюблена в Магнуса.
Алек снова резко отворачивается от танцпола, когда из колонок начинает литься медленная музыка. Бейн с Галлагером одним отработанным движением запрыгивают на подиум.
Может быть, он оглядывается через плечо, потому что не в силах это контролировать.
Может быть, Микки рядом с ним делает то же самое.
Майя знает, что включать. Мелодия медленная и плавно-тягучая, она забирается в самые отдаленные углы клуба, разливается над танцполом, нежно прикасается к танцорам. Алек оглядывается, потому что просто не может пропустить этот завораживающий момент.
Каждый раз, когда Магнус и Йен слышат музыку, они меняются. Сливаются с тактом и превращаются в бит. Становится непонятно, где заканчивается музыка и начинается танец. Все сплетается в одну яркую пульсирующую волну.
Магнус и Йен переглядываются, улыбаются друг другу и начинают двигаться. Алеку требуется вся сила воли, чтобы вцепиться в прозрачное стекло бутылки с дорогим виски и смотреть куда угодно, только не на подиум. Он знает, что увидит там.
Две фигуры в одинаковых узких кожаных брюках и с кожаными ремнями на плечах и предплечьях. Волосы уложены лаком, на лицах макияж и шальные взгляды. Они оба слишком любят танцевать, поэтому отдаются музыке всегда полностью, будь то переполненный людьми клуб или лишь подготовка к выступлениям.
Бронзовая кожа соприкасается с алебастровой, черные волосы – с рыжими. Бейн и Галлагер стоят слишком близко друг к другу, скользят ладонями по бокам и призывно ведут бедрами.