— Я собираюсь найти того парня.
Гарри опустил ресницы и медленно отодвинулся от всё также протянутой руки мамы, от её неживой ладони. Ему хотелось взглянуть на Луи, почувствовать, что, несмотря на смятение и бушующий вокруг шторм, всё же есть тот человек, тот якорь, что удержит.
Серые глаза оказались полны света, когда Луи посмотрел на Рику снизу вверх и удивлённо спросил:
— Вы ещё не нашли его? Какого чёрта?!
Рика лишь пожала плечами. Нож, которым она царапала поверхность стола в начале ужина, исчез где-то в рукаве.
— Это становится интересно. Я сам хочу заняться им.
Луи отодвинул недоеденную лапшу, словно потерял к ней всякий интерес, потерял аппетит. Страшнее всего было осознавать, что так же легко он мог потерять интерес к Гарри.
Остаться без покровителя среди псов значило больше, чем умереть.
— Если успеешь, Луи, — бросила вызов Рика и, не дожидаясь ответа, покинула их совместный обед.
Стоило двери за ней захлопнуться, как Луи уже принялся отвязывать Гарри от стула. В его пальцах дрожало то же нетерпение, какое горело в глазах. Розовый язык мелькал между губами.
Когда Гарри оказался свободен и на ногах, Луи чуть сжал его локоть и настойчиво произнёс.
— В мою комнату. И без глупостей.
Ощущая на себе взгляды мамы и Олли, Гарри подумал, что не сможет выполнить поручение.
Не сможет обойтись без глупостей.
Когда Гарри очнулся от своего тревожного сна, весенний день медленно превращался в звёздный вечер. Воздух темнел, густел в кронах деревьев. В небе зажигались первые сверкающие блёстки.
В спальне Луи, в этом ветхом убежище безумия, ничья злая воля Гарри не потревожила. Осознав, где находится, он резко сел. В груди оглушительно заколотилось сердце. К счастью, одиночество и тишину нарушал всё тот же шёпот полиэтилена и больше ничего.
Кожу под подбородком стягивала корка засохшей крови, а под ней угадывалось пульсирование боли. Едва слышной пока, но она обещала разгореться со временем вновь в сжигающий пожар, стать больше и объёмней. Любое неосторожное движение могло вернуть Гарри в ту агонию, что оставили ему зубы Луи.
Последнего, к сожалению или к счастью, всё ещё не было. Гарри становящимся привычным жестом глянул на запястье: таймер показывал завтрашний вечер, и сегодня можно было вздохнуть спокойно. Ещё сутки до очередного витка в танце со смертью.
Именно дыхание для Гарри стало дефицитом. В этом доме, казалось, сами стены высасывали возможности его лёгких сокращаться. И даже когда удавалось глотнуть воздуха, с борьбой и через силу, внутрь проникал лишь холод от старых камней.
Нужно было выбираться из этого ада камня и отсутствия времени.
Стремление вернуться в реальный мир, в ту унылую, полную разочарований в себе и унижений жизнь беспокоило Гарри, словно зудело под кожей. Там его не ждало ничего хорошего, но здесь… Здесь было дно всего самого тёмного и извращённого, что вообще могло существовать.
От этих мыслей в разнеженном сном сознании вспыхнула паника. Укол пришёлся в солнечное сплетение и за секунды, за несколько ударов сердца разросся, охватив всё тело. Напряжение сковало мышцы, конечности заледенели. В голове Гарри зашумело. Что, если он никогда, никогда не сможет покинуть стен этого дома?
Смерть на фоне этой перспективы выглядела избавлением.
Чтобы вернуться в чувство, развеять смятение и лишающую разума тревогу, Гарри укусил себя за запястье. Зубы вошли в кожу, но не прорвали её. Кровь не хлынула, как после укуса Луи. Боль слегка отрезвила, но не смогла заглушить ужас, сковавший душу.
И тот стал только сильнее, пополз мерзкими щупальцами страха по венам, игнорируя свежую боль на запястье и вновь вспыхнувшую — на подбородке. Гарри ощутил, как его заполнял яд этого чувства, когда дверь приоткрылась.
Не было облегчения от возвращения Луи, от треснувшего, наконец, безумного одиночества этого места. В образовавшуюся щель протиснулась чужая ладонь, пальцы обхватили дерево двери. Гарри чётко разглядел белые полосы старых рваных шрамов на подушечках этих пальцев и вскочил с кровати, затравленно озираясь по сторонам в поисках безопасного угла.
Это не был Луи.
========== Спальня ==========
Сейчас.
Пэт открывает окно, чем заставляет Гарри волноваться. Его тревожит запах вечернего города, которому удаётся проникнуть в кабинет и вытеснить аромат пыли и старой бумаги. Это заставляет Гарри подняться на ноги, кривясь от боли, и подойти к окну.
Снаружи всё как и было. Город остался прежним, жизнь осталась прежней — это Гарри изменился, и теперь нет возврата.
— Скажите, мистер Стайлс, — обращается к нему агент Кадиган. — У них была цель? Вы узнали, почему они напали на тот поезд?
Воспоминания проведённой в особняке недели имеют значение лишь для Гарри, остальным же важно разгадать загадку этих диких людей, собственной волей отгородившихся от мира. И он понимает стремление агентов. А также чувствует некое удовлетворение, псы — словно его собственный пазл: никто больше не знает, как соединить кусочки между собой.
— У мамы без сомнения была цель, остальные же следовали её воле. И нет, — Гарри предвосхищает уточнение, готовое сорваться с губ. — Я так и не узнал, что именно они получили в том поезде. Но нет никаких сомнений, они это получили.
— Что ж…
Агент Фармер барабанит пальцами по столу, показывает свою нервозность. Гарри знает, она рождается в его неспособности проникнуть в глубь вещей, в невозможности понять планы псов, пусть и разрушенные теперь. Мужчину мучает собственная беспомощность, всплывшая на поверхность при столкновении с безумием и отрицанием любых человеческих законов морали.
У Гарри уже нет этих проблем. Раньше были, но теперь нет.
— Вам не понять их, агент, — снисходит он до откровенности. Сам не знает, почему вдруг приподнимает тяжёлый полог правды. — В их вселенной не было понятия “цепляться за жизнь”. Псы ходили по грани, умирали быстро и ярко, так же как жили.
На секунду Гарри замолкает, вслушивается в собственные затихающие слова.
— Когда они не выполняли мамины приказы, они сосредотачивались на получении удовольствия. Это две единственных грани их существования, всё, что они делали, прежде чем приходила очередь умереть.
Больше слов нет. Гарри видит непонимание в их глазах, видит вопросы, но отвечать больше не желает. Он не будет складывать для них этот пазл. Это только его детальки, и только он видит картинку.
Кровью заплатил за неё.
— Гарри, — зовёт его Пэт. — Какого рода удовольствия?
Он зажмуривается, а сердце подло пропускает удар. Холод вновь заполняет пространство за рёбрами при одной мысли об этих…
… удовольствиях.
Тогда.
Олли вошёл без страха. Только скрипнула старая дверь в спальню, открываясь, и тихо закрылась за его спиной. С собой он принёс запах корейских специй и подлости. Она пахла холодом, мутной глубиной тёмного озера, гнилью разложения.
Плечи расслабленно расправлены. В глазах — желание. Такое опасное и жгучее, пронзающее насмерть своей остротой. Гарри тяжело сглотнул, словно Олли сейчас не просто смотрел на него с расстояния нескольких футов, а прижимал к горлу нож почти вплотную.
— Луи снова оставил тебя скучать в одиночестве?
Гарри отступил глубже в комнату, дальше от злополучной кровати, на которую псы по очереди пытались его уложить. Словно он действительно просто кукла для утех, а у них больше нет желаний, кроме плотских. И если секс с Луи, несмотря на всю его необычную жестокость, улёгся в сознании плотной пеленой и не вызывал теперь отторжения или брезгливости, то от одной мысли об Олли тело Гарри содрогалось и выворачивалось от гадливости.
— Вовсе не скучно, — пожал он плечами как бы невзначай, а внутри всё наполнилось горечью омерзения.
Слова пусты. Они оба знали, зачем Олли здесь, в чужой спальне. Почему его пальцы подрагивали в ожидании, а рот то и дело расплывался в вожделеющей улыбке.
Пёс шагнул ближе. Гарри — забился дальше угол. Под босыми ступнями ощущалась сырость камня, влага и прохлада, такое совершенно ночное ощущение. Комната вслед за внешним миром погружалась во тьму.
— Да брось, — издевательски протянул Олли. — Отсюда некуда бежать.
В ответ на это заявление взгляд Гарри автоматически заметался по серым стенам ловушки. Из-под редких коротких ресниц за ним наблюдали бесцветные глаза преступника.
Молчаливое противостояние между ними тянулось, медленно сжигая кислород в комнате. Гарри уже начинал чувствовать его нехватку, ту, ни с чем не сравнимую густоту напряжения, когда воздух не втянуть в лёгкие. Но пока Олли не двигался, играл с ним в гляделки, оставался шанс уговорить. Именно поэтому Гарри решился напомнить о своём положении.
— Луи ведь ясно дал понять…
Олли зарычал. Ярко вспыхнул огонёк злости в его глазах. Во мраке подступающей ночи было хорошо видно это свечение чистой ярости. Он метнулся ближе, с тихим рыком сжал горло Гарри пальцами.
— Решения Луи меняются довольно быстро, как ты мог заметить, — Олли выдохнул пряный горячий воздух из своего рта, и тот практически обжёг кожу Гарри. — Сейчас ты гость, а завтра — там, где остальные.
Гарри нервно сглотнул, ощутил, как по коже шеи потекла кровь, пачкая сжимающие горло пальцы.
— Где?
Не хотел знать, но спросил.
— В яме за домом, — бесхитростно, со всей возможной честностью и в своей самой гадкой манере ответил Олли. — Ты всё равно окажешься в ней, и я просто хочу успеть попользоваться.
Машинально Гарри дёрнулся. Влажные окровавленные пальцы соскользнули с его шеи, и на короткий воодушевляющий миг он оказался свободен от чужой хватки. Мгновение рассыпалось со звоном битого стекла: Олли схватил за запястья прежде, чем Гарри удалось разорвать между ними дистанцию, сжал их, выкрутил руки назад. В глазах тут же потемнело от резкой боли, тело подалось назад инстинктивно, в попытке её уменьшить. Хоть Олли и был самым слабым из псов, Гарри всё равно уступал ему по всем параметрам.
Каменный пол врезался в грудь, выбив застрявшее в горле дыхание наружу. Страх в очередной раз холодной змеёй пополз вверх по телу. Но всего одна мысль, внезапная, как вспышка молнии, смогла остановить набившее оскомину чувство: он не сможет выжить, если не станет сильнее. Дело даже не в псах, а в нём самом.
Не всякая жертва должна оставаться беспомощной. Гарри вдруг приготовился дать отпор: мышцы напряглись под кожей, мысли кристаллизовались, на смену панике пришло спокойствие приговорённого к смерти. И даже боль в заломленных руках стала вдруг на порядок слабее.
Гарри сжал зубы и замер, притворился послушным. Такое поведение порой помогало избежать побоев отца: тот терял запал, всю свою полыхающую ярость. Но с Олли это не сработало. Преступник не ослабил бдительность, только его руки переместились с запястий на шею и плечо. Гарри выдохнул скопившуюся в теле боль, так тихо, что даже ветер вряд ли услышал. Лопатки обожгло холодом пола, в лицо ударил горячий воздух чужого дыхания.
Олли оседлал перевёрнутого Гарри, внимательно вгляделся в его лицо сверху вниз. Язык то и дело мелькал между растянутых в пошлую улыбку губ.
— Наконец-то, — шепнул преступник. Гарри пришлось стиснуть зубы сильнее, чтобы всё вызываемое его фигурой омерзение не вырвалось наружу.
В теле легко пульсировало эхо боли в гематомах и синяках, оставленных Луи. Свидетельство их близости, на которую Гарри пошёл практически добровольно. Это странное покалывание в укусе на подбородке, в пояснице и ниже неё придавали решимости.
В мутных, неясного цвета глазах Олли блеснуло превосходство. Он верил, главное — пожелать. Гарри не собирался подтверждать извращённую логику псов, покорно лежа на полу и принимая. Он хотел вырваться. Выжить.
— Иди сюда, — зашептал Олли, склоняясь всё ниже.
Ненавистное лицо становилось всё ближе, дюйм за дюймом, и от этого расплывалось в сумраке ночи. Гарри усилием заставил себя не закрывать глаза, хотя зажмуриться хотелось до отчаяния. Нельзя было упустить тот единственный момент.
Он настал, когда губы пса оказались совсем близко, жалкий дюйм воздуха препятствовал поцелую. Гарри знал, что совершает ошибку, но пальцы сами сжались в кулак, вены выступили на коже под тикающими цифрами таймера.
Удар пришёлся в скулу. Костяшки обожгло мгновенной болью, но вес пса исчез с тела. Гарри попытался подняться, за что тут же поплатился — Олли сжал его растрепавшиеся волосы в кулак и приложил затылком об пол.
«Не каждая попытка должна оканчиваться удачей», — подумалось Гарри сквозь содрогнувшую мир боль. Казалось, пласты реальности вокруг затрещали и начали рваться. В глазах мгновенно потемнело, и причиной тому была далеко не наступившая ночь.
— Хочешь, чтобы я подогрел тебя, детка?
По полу вокруг Гарри зазвучали приглушённые шаги преступника. Он поднялся, обошёл лежащего Стайлса, пока тот пытался собрать разлетевшиеся после удара на осколки мысли и не шевелился.
— Тебе нравится играть? Провоцируешь Луи. Теперь меня.
— Зачем ты это делаешь? — вопрос наполнился всем тем бессилием, что заполнило кровь.
— Зачем? Потому что могу! — голос Олли звенел от чистой радости. — Если не получать удовольствие, то зачем вообще жить?
В темноте силуэт расплывался, смешивался с густотой ночи. В комнате полностью отсутствовало освещение, и Гарри мог полагаться только на свой слух. К счастью, Олли болтал без остановки.
— Вам так трудно всегда принять собственную судьбу, — разглагольствовал пёс. Гарри слышал его, как сквозь плотный слой ваты, сознание не уступало по темноте окружающему пространству. — Боретесь за жизнь, когда вам не дают ни единого шанса, когда нужно сдаться.
Ткань рубашки натянулась: чужие пальцы расстёгивали те немногие пуговицы, что уцелели и были застёгнуты. Гарри протестующе застонал и был проигнорирован.
— Должно быть, сладкий. Луи выглядел таким расслабленным за столом, только хорошие игрушки приводят его в это настроение.
Олли стянул рубашку с плеча и прижался влажными губами к коже. Гарри ожидал укуса, зажмурился, всё тело приготовилось к боли. Но её не было. Олли отличался от Луи не только слабостью характера; он не пустил в ход зубы, ограничившись долгим засосом на коже своей жертвы.
За эту метку Гарри, скорее всего, придётся расплатиться с Луи головой. И пусть в темноте не было видно таймера и Стайлс не мог посмотреть на цифры, он чувствовал идущий от них холодок. Предупреждение самой судьбы.
— Нет! — вырвалось из горла. Гнев горячей волной прокатился по телу. — Ты это не получишь!
Гарри ударил коленом, попав куда-то в мягкие ткани, может, в живот или бок. Следом — рукой в лицо. В ответ тоже получил несколько болезненных тычков. В отличие от него, Олли бил метко, с отточенным опытом профессионализмом.
Ночная темнота сама по себе помеха, а против противника сильнее и ловчее у Гарри, казалось, не осталось в ней шансов. Но несколько удачных совпадений — он отбивался руками и ногами с остервенением загнанного в угол животного — помогли уравнять возможности.
Ожесточение покрыло кожу толстой коростой, сквозь которую почти не проходила боль. Страха не было. В яростном обмене ударов Гарри не чувствовал, что они дерутся. Скорее, ему казалось, что он упал в воду и борется со стихией.
Сколько он провёл, сопротивляясь? Мгновение или вечность? Белеющая ярость прожигала пласт за пластом, пытающимся поглотить сознание туман усталости. Олли дышал так же тяжело, как и Гарри, но не оставлял попыток сломить дикое сопротивление.
— Ты не был таким строптивым с Луи! Там, на лестнице, сдался почти сразу.
Пальцы Олли покрылись кровью из открывшейся на подбородке раны и соскальзывали. Он никак не мог ухватить Гарри, обездвижить его.
Стайлс фыркнул почти издевательски. Он бы оскалился, если бы враг смог увидеть хоть что-то в темноте. И если бы остались силы. От того, насколько быстро они таяли, становилось страшно.
А потом неведомая сила оторвала Олли от него. Резко пропали влажные и болезненные прикосновения, вес чужого тела словно испарился. За вознёй борьбы ни один из них не услышал открывшейся двери, и о том, что хозяин спальни вернулся, Гарри понял, только когда Луи вновь исчез за дверью вместе с упирающимся и кричащим Олли.