========== Глава 1 ==========
1898 год. Новый Орлеан.
Это время было самым счастливым за всю вечность скитаний первородной семьи Майклсонов. Они были основателями Нового Орлеана и правили в нём, наслаждаясь господством. Губернаторы, группировки мафиози, оборотни, вампиры и даже ведьмы — весь этот опасный коктейль был под контролем Майклсонов, и если кто-нибудь шёл против них, то смельчаков ждала неминуемая смерть. Это также было время бесконечных праздников во Французском квартале и вечеринок в “Бойне”. Но самым главным в это время было то, что Никлаус Майклсон окунулся в омут с головой с ней и не думал больше, что любовь для самых сильных существ на земле — это слабость. Наоборот, она была его музой, опорой и делала его намного сильнее, он готов был горы свернуть ради неё. “Всё это для тебя, Love”. Клаус даже позволил тогда встречаться своей сестре с названным сыном, потому как сам был счастлив и просто не мог позволить себе лишать таких высоких чувств Ребекку в который раз.
В те времена Кэролайн Форбс приехала из Парижа посмотреть на Новый Свет, о котором ей многие рассказывали. Она была яркой особой и просто обожала нескончаемые праздники. В тот день она в первый раз выступала в опере. Было много зрителей: все хотели посмотреть на хоть и юную, но уже знаменитую оперную певицу Форбс. Слухи о её голосе доходили до Нового Орлеана, и семья Майклсонов непременно присутствовала на её выступлении.
— Я хочу её, Бекка, — сообщил с придыханием первородный, отчего сестра раздражённо закатила глаза, но затем, посмотрев в глаза брату, была шокирована. То, что она в них увидела, вызвало не только шок, но поначалу и ревность к брату. Ник никогда ни на кого так не смотрел, даже на Татью и Катерину Петрову. В них бушевал огонь желания, необузданной страсти, и на мгновение Ребекке даже стало жалко эту Форбс.
— Ник, она не девочка с улицы, которую ты можешь затащить к себе в дом и сожрать, — заметила Ребекка, слабо надеясь, что брат отступится. Всё же эта певичка была не с бульвара, а знаменитостью.
— Она будет моей, и ты в этом мне поможешь, или же Марсель поедет далеко и надолго по моим многочисленным поручениям, — резко заметил он ей тогда. — Постарайся, чтобы она уже сегодня вечером была у нас дома. Семья Майклсонов устраивает в честь её дебюта приём. — Клаус опять манипулировал ею, и тогда она в первый раз подумала об отце, но всё же познакомилась и пригласила на приём Форбс, которая не задумываясь согласилась, что облегчило задачу первородной.
С того приёма между Никлаусом Майклсоном и Кэролайн Форбс пробежали взаимные искры неудержимого желания, и он положил начало их бурному роману. Два года Клаус не замечал зависти в глазах Ребекки, но всё же закрывал глаза на её скрытный роман с Марселем. Кэролайн стала частью семьи Майклсонов, и даже Ребекка не смогла устоять перед обаянием и очарованием Форбс. Хоть она и злилась на брата и тихо ненавидела его за запреты, но с оперной певицей они стали близкими подругами. Даже Элайджа не мог не согласиться, что Кэролайн потихоньку излечивает израненную душу брата и что наконец в их семье всё налаживается.
— Разве ты не видишь роман между Ребеккой и Марселем? — промурлыкала она ему в ухо, что вызвало в нём повторное желание. Он уже с вечера перестал считать, сколько раз был в ней и сколько раз они вместе оказывались на вершине Эвереста. Хоть Клаус и был помешан на Кэролайн, что даже иногда пугало первородного, но такие разговоры раздражали его. Кэролайн не раз пыталась начать разговор с ним насчёт счастья сестры, и каждый раз он уходил от разговора, но в этот раз она оказалась как никогда настойчивой.
— Вижу, — слишком резко ответил он ей, отчего Кэролайн больно укусила его в плечо, и Клаус зашипел от неожиданности. — Не нужно всё усложнять, Love.
— Я не желаю больше замечать завистливые взгляды моей подруги на наше счастье, — жалобно протянула Кэролайн.
— Что это, милая? Очередная твоя театральная выдумка, чтобы разжалобить меня? — усмехнулся первородный. За два года он слишком хорошо изучил её, чтобы не понять — Кэролайн перешла в наступление.
— Ты же всё понимаешь, милый, — горячо зашептала она ему в ухо. — Я представляю, как ей больно от того, что она должна скрывать свою любовь от злобного брата, который сам влюблён по уши и не скрывает этого ни от кого.
Кэролайн поистине была воительницей. Она села на него сверху, не скрывая своей наготы, показывая ему, чего он может лишиться на несколько дней, что не один раз за это время, что они прожили вместе, случалось, отчего Клаус приходил в неописуемый гнев, но она была особа с тем ещё характером и всегда смело шла к своей цели, и, конечно же, первородный почти всегда уступал ей. Казалось бы, он должен чувствовать себя побеждённым, но его любимая умела делать так, что в последствии он сам себя ощущал победителем, а награда была поистине сладка потом. Конечно же, Клаус всё понимал: Кэролайн манипулировала им, но только когда он сам это позволял ей делать, и в тот раз это был совсем не тот случай. Счастье Ребекки было для него священно. Он был намного сильнее и мог со всем, казалось, справиться, тогда как у его сестры была слишком ранимая душа. Он не желал, чтобы его сестра в очередной раз страдала, но следующие слова хитрой любовницы проделали брешь в неприступной стене:
— Я не смогу и дня без твоей улыбки прожить, — прошептала она ему в губы, опустившись на его грудь. — Ты самый родной для меня человек, Клаус. — Она чуть прикусила его нижнюю губу, отчего он со свистом втянул в себя воздух, вбирая в себя терпкий от многочисленного секса запах. — Я за тобой пойду куда скажешь, и когда ты меня обратишь, мы будем жить с тобой вечность. Когда я с тобой, то парю в облаках, ощущая себя такой невесомой от любви к тебе, мой милый. — Клаус не выдержал и глухо застонал от её слов. Это было её первое признание в любви к нему. — Мы разделим с тобой Рай один на двоих, и ты будешь для меня единственным в нём. Навсегда и навечно, любовь моя. — Клаус нетерпеливо перевернул своё счастье и подмял под себя. Он смотрел на Кэролайн взглядом, полным любви и обещаний, но она ещё не закончила: — Нам с тобой так хорошо, и каждую минуту я благодарю Бога за то, что подарил мне тебя. Я так счастлива с тобой, с Ребеккой и Элайджей. Так позволь им обоим познать такое же счастье, которое испытываем мы с тобой. Не лишай свою сестру таких прекрасных мгновений.
На следующий же вечер Клаус дал своё благословение на союз между влюблёнными голубками, чем шокировал не только их и старшего брата, но и саму Кэролайн, ведь он так и не ответил ей положительным ответом. Да и потом, после своей речи, она перестала и вовсе соображать, после того как Клаус начал осыпать её тело жаркими поцелуями. Ну, что же, жизнь налаживалась теперь и у Ребекки с Марселем, и Кэролайн была вдвойне счастлива. Оставалось теперь только пережить обращение на её день рождения, который должен был наступить всего через несколько дней. Нет, она не боялась всего этого процесса, она была под стать своему королю. Истинная королева Нового Орлеана — сильная и бесстрашная. Но её раздражало, что Клаус пожелал её обратить именно в этот день. Кэролайн считала, что этот день как-то неправильно омрачать своей смертью, но как бы она ни старалась, Клаус стоял на своём.
— Милая, только подумай, мы будем отмечать всегда два события в один день — рождение и возрождение королевы Нового Орлеана! — Клаус был в буквальном смысле помешан на этой идее почти целый год. — Этот великий день я внесу в историю! По городу в этот день тысячелетиями будут проходить парады в ТВОЮ честь! — Над этой его больной мечтой они с Ребеккой не раз смеялись втихаря от Клауса. Даже Элайджа не раз возмущался по этому поводу.
— Никлаус, время сейчас неспокойное и шаткое из-за раздела порта, я бы посоветовал обратить Кэролайн, не дожидаясь её дня рождения. В конце концов, ты можешь устроить отдельный праздник в честь её возрождения, — уверял его старший брат, но это было как головой об стенку.
— Да кто посмеет навредить королеве оперной эстрады, а также королеве этого города, — не раз смеялся Клаус, уверенный, что против него никто не пойдёт в этом городе.
— Я бы не был так в этом уверен, — настаивал Элайджа.
Что ни говори, но он тоже прикипел к Форбс. Старший Майклсон всегда ценил искусство и музыку, а таланты Кэролайн не имели границ: чего стоил только её голос, а вечерние нескончаемые разговоры о поэзии и искусстве. Он уже не представлял жизнь семьи без этой хитрой особы, поэтому старший Майклсон каждый раз нервничал, когда переговоры с мафиозными группировками проходили не слишком “гладко”. Она человек, а значит, Кэролайн уязвима, и это настораживало даже Марселя. И конечно, они не зря все так переживали.
Наконец, наступило раннее утро долгожданного праздничного дня. Клауса с Элайджей и след простыл из дома, и они с Ребеккой копались в гардеробной, выбирая себе наряды. Кэролайн нервничала и была не в меру раздражена. Платья разлетались по всей комнате, и первородная недовольно морщила носик от поведения подруги.
— Мне нечего надеть на мой же праздник! — возмущалась Форбс.
— Должно быть, ты шутишь, Кэр? — Очередное платье приземлилось прямиком на голову первородной. — Так, ну это уже предел всему, — фыркнула Ребекка, — пошли к портнихе, я могу внушить ей отдать любое понравившееся тебе платье. Хочешь?
— Хочу, — капризно согласилась Кэролайн.
— “Всё ради тебя, Love”, — скопировала брата Ребекка, отчего подруги весело рассмеялись и направились “грабить” несчастную мадам Ровенну, известную портниху в городе, которая шила на заказ только для элиты города. И плевать на то, что какая-то мадама придёт на праздник и увидит своё платье на ней: Кэролайн Форбс было позволено всё. Это была не только заслуга Клауса, но в первую очередь самой Форбс.
Известность подруги очень нравилась Ребекке и даже не вызывала ни малейшей зависти. Её знали, в основном, не как любимую известного Никлауса Майклсона в городе, а как горячо любимую музу для всего Нового Орлеана. Её называли богиней, её боготворили за её волшебный голос, ей дарили бесчисленные подарки и драгоценности, и Ник не раз обращался за советом к сестре, что же подарить в очередной раз Кэролайн, и это очень льстило гордячке Майклсон. А ещё Ребекке нравилась простота подруги: “Всё, что моё, — твоё, сестрёнка”, и первородная буквально таяла от её слов. Она даже не скучала по своим сёстрам, которых лишилась давным-давно: Кэролайн во всех смыслах заменила ей их. И то, что она подействовала на брата насчёт Марселя, только доказывало доброе и преданное отношение к ней Форбс. Теперь у Ребекки был любимый человек, с которым она могла открыто встречаться; брат, который изменился только в лучшую сторону и даже научился сдерживать себя в своей безумной ярости; старший брат, которому не нужно было больше сдерживать Ника, потому как эта обязанность полностью легла на вновь приобретённую сестрёнку — и Кэролайн прекрасно с этим справлялась и даже умело пользовалась. Не хватало лишь Кола, но это было делом наживным. Ребекка уже разговаривала по поводу младшего брата с Форбс, обещала ей, что Кол будет прекрасным довершением их семейного альянса, и Кэролайн, смеясь, пообещала в скором времени поговорить с Клаусом.
Но всё когда-нибудь заканчивается. Пора было уже привыкнуть к тому, что в семье Майклсонов счастье не может быть вечным и без бед и разрушений они просто не могут существовать, как будто проклятье каждый раз нависало над ними. Счастливы — щелчок, и все они оказываются словно в аду.
Такой момент настал как раз, когда они выходили от мадам Ровенны. Кэролайн всё же выбрала себе платье, хотя, по мнению Ребекки, в её гардеробной висели более достойные экземпляры. Но капризную Форбс, если она вобьёт себе что-нибудь в светловолосую головку, никогда не переубедишь — они стоили друг друга с Клаусом. Ребекка не раз винила себя, что расслабилась и не заметила стрелка, который точно попал в сердце Кэролайн, и ей было в тот момент не до того, чтобы гнаться за убийцей. Оставались считанные секунды, и ждать брата не было времени. Она дала свою кровь ей не задумываясь, и это было только началом их бед.
Клаус был в ярости и громил всё, что попадалось под руку. Все они боялись, что Ребекка не успела. Семья ждала воскрешения, но Кэролайн так похолодела и побледнела, что надежда с каждой прошедшей минутой умирала.
— Это ты во всём виноват! — кричала Ребекка отчаянно в лицо брату. — Если бы только ты послушал всех нас! — Клаус готов был волосы на себе выдирать собственными руками. Он отчаянно ждал и надеялся… но лучше бы она умерла тогда — было бы не так больно…
Кэролайн на радость всем очнулась, и её обращение прошло удивительно легко — возможно, потому, что она была к этому уже давно готова, а ещё Форбс устраивало, что это произошло внезапно. Ребекка не отходила от неё ни на шаг, помогая во всём. Клаус даже хотел отменить праздник в честь Кэролайн, но она настояла на нём, что несказанно порадовало его. А той группировки, которая пошла против них, уже и не было: он сделал с ними то, что лучше всего у него получалось.
Поздно вечером она стояла в кругу семьи Майклсонов и принимала поздравления, на удивление всем держась как бывалый вампир. Хотя Кэролайн чувствовала, что в ней многое изменилось, но она сдерживала себя, как её учили Ребекка и Элайджа. Что до Клауса, то ему было всё равно, сколько людей его любимая сожрёт на этом празднике — хоть всех.
— Милая, ты устала, — уже под утро сказал ей Клаус, беря за локоть. — Может, поднимемся наверх?
— Я не устала, — объявила она ему раздражённо, убирая его руку от себя, — если ты устал, то иди, а я побуду ещё с Ребеккой.
Это были первые предвестники беды. Кэролайн не понимала сама себя. Клаус стал ей чужим. Он обещал ей, что когда она станет вампиром, то чувства обострятся и его прикосновения и ласки станут в тысячу раз приятней и ярче, но то, что происходило дальше, было нонсенсом для всех. Она пыталась вернуть всё назад, но не могла. Разум ей не позволял быть с ним — всё её существо протестовало против Клауса. Она не могла с ним спать, не терпела его прикосновения и ласки. Клаус поначалу терпел, думая, что это очередной бунт любимой, думал, что она злится из-за того, что он не уберёг её и не обратил сам. Кэролайн всё больше проводила время с Ребеккой, она буквально ловила каждое её слово, но он всё же надеялся, что это очередная её игра.
— Никлаус, мне нужно поговорить с тобой. — Элайджа зашёл в кабинет и сел напротив него в кресло. Взгляд брата был настолько серьёзным, можно было подумать в тот момент, что весь Новый Орлеан ушёл под землю, и Клаус молчаливо ждал, когда он решится толкнуть далее свою речь. — Она изменилась. — Не нужно было уточнять, о ком шла речь.
— Она переживает обращение. Только и всего, брат, — выдавил из себя Клаус, прекрасно понимая, что Элайджа прав.
— Не думаю, прошла неделя после обращения, и его она перенесла спокойно, — задумчиво произнёс старший Майклсон, — тут дело в другом. Ты замечал, как она начала относиться к Ребекке?
— Как? — резко спросил у него Клаус. — Они всегда так общались с ней.
— Её взгляд изменился. Она буквально не отходит от нашей сестры. Ребекка её обратила, и возможно…
— Это всё твои домыслы, Элайджа! — взорвался Клаус, вскакивая с кресла. — Домыслы, понимаешь?
— Ты же знаешь, что такое бывает. Связь с создателем…
— Один на миллион, брат! — Клаус прекратил ходить из стороны в сторону и зло посмотрел на Элайджу. Он неделю отгонял от себя эти мысли, искал оправдания её поведению и поступкам, но это простое объяснение всё равно ни на шаг не отступало от сознания.
— Ты уже думал об этом, Никлаус, — уверенно ответил Элайджа, — и знаешь сам, что последует за этим. Ни одно внушение не прервёт связь с создателем. Ваши отношения обречены…
Элайджа был, к сожалению, прав. Ещё через неделю Кэролайн ушла и больше не появлялась в их доме. Клаус рвал и метал, как разъяренный лев в клетке, уничтожая и убивая всё, что попадалось на его пути. В “Бойню” больше никто не приходил, и даже Ребекка старалась проводить больше времени с Марселем, не являясь домой, но от гнева брата просто так не скроешься. Он обвинял во всём сестру, а не себя самого.