Джон Стилински только-только успевает отработать месяц в должности помощника шерифа, когда находит девушку, спящую в терновом кусте в лесу.
Все говорят, что этот лес опасен, что там рыскают сумрачные твари и происходят необъяснимые события, но Джону всего двадцать один, и он пока не верит в сказки. Он молод, упрям и отчаянно хочет проявить себя среди таких же молодых и упрямых полицейских-новобранцев, поэтому с подначки одного из них соглашается провести ночь в дозоре в лесу, не сомневаясь ни секунды.
Так что Джон вооружается фонариком, только что выданным пистолетом и всей напускной храбростью, которую только получается собрать, и идёт бродить по лесу, подскакивая от каждого угуканья совы и шороха веток где-то в темноте.
И вот, когда время уже переваливает за полночь, он натыкается на бледную, будто сотканную из лунного света девушку, дремлющую в зарослях терновника.
Она обнажена и чуть ли не сияет в свете луны, окружённая спутанными прядями светлых волос. Джон стягивает с себя куртку и укрывает её, всё ещё не до конца осознавая красоту её изгибов, мерцание кожи и тот факт, что прекрасней девушки он в жизни не видывал.
Он же всё-таки полицейский, а обнажённым девушкам опасно спать в лесу — можно замёрзнуть насмерть или попасться медведю, да и просто простудиться.
Поэтому Джон укутывает незнакомку в куртку, вызывает подмогу по рации и уносит её, всё ещё спящую, в сторону ближайшей дороги.
Она что-то бормочет, прижимаясь поближе, и её волосы оплетают его, словно паутина. Листва и трава перешёптываются между собой, колыхаясь им вслед, но Джон ничего этого не замечает.
А потом девушка открывает глаза — блестящие и ярко-зелёные — и говорит:
— О. О-о-о нет.
— Всё в порядке, — успокаивает её Джон. — Я с тобой. Теперь ты в безопасности. Я с тобой.
Девушка бросает взгляд ему за плечо и выдыхает, широко распахнув глаза:
— О чёрт.
***
Но несмотря на всю красоту этой девушки, Джон влюбляется в неё не сразу. В отличие от ослеплённых её внеземным очарованием докторов, медсестёр и других полицейских, каждый из которых пытается лучше других услужить ей, принести что-нибудь или убедить, что теперь всё будет хорошо. Не то чтобы она когда-то в этом сомневалась.
Пока доктора возятся с девушкой, пытаясь понять, ранена ли она (нет), понижена ли у неё температура (да, и сильно, но для неё это, похоже, норма), где её семья (никто не объявляется) или хотя бы как её зовут, она продолжает смотреть в плотно занавешенное окно, не пропускающее в комнату ни единого солнечного лучика. Иногда её лицо омрачается печалью, а иногда — тревогой, но стоит ей только попытаться встать с кровати, так сразу же кто-нибудь прибегает и суёт воду, которую она не пьёт, или еду, которую она не ест, или ещё одеял с подушками, или вообще зовёт докторов.
Ну а Джон старается держаться от неё подальше. Составляет отчёт по происшествию. Расследует пропажи кошек. Проведывает одиноких старушек, которые кокетничают с ним и угощают обедом. Но наконец три дня спустя он всё-таки приходит её навестить.
Незнакомка всё ещё бледна, но теперь эта бледность выглядит нездоровой, а сияние пропало. Волосы безжизненно свисают и больше не блестят. Глаза помутнели, а грудь вздымается еле-еле, будто ей сложно дышать. Она увядает.
Застывший в дверях Джон нахмуривается, ведь ей должно становиться лучше, а не хуже.
— Ты не ешь, — начинает он, и девушка медленно, с осторожностью поворачивает к нему голову и молча моргает, — и ни с кем не разговариваешь. Но ты говорила в лесу, так что я знаю, что ты умеешь. Доктора не выпишут тебя, если ты не можешь сама о себе позаботиться или не найдётся кто-то, кто поможет тебе с выздоровлением, — мягко пытается убедить её он.
Она облизывает пересохшие губы и без единого слова вновь отворачивается к окну.
В комнате так темно и тоскливо, что это начинает давить на Джона. Незнакомка стала слишком тихой, слишком блёклой и будто бы уменьшилась по сравнению с их первой встречей в лесу. Душу грызут вина и тревога, и в попытке скрыть свои эмоции он подходит к окну и распахивает занавески, впуская в комнату яркий солнечный свет.
Девушка за его спиной делает глубокий вдох, как будто всё это время она медленно задыхалась, но теперь наконец-то добралась до кислорода, и Джон тут же к ней поворачивается.
Она купается в солнечном свете, откинув голову и прикрыв веки. За считанные секунды её мертвенно-бледная кожа теплеет, безжизненные волосы начинают блестеть, а грудь вздымается и опадает, как будто ей вновь стало легко дышать.
В голове у Джона звенит ещё один тревожный звоночек, но он напоминает себе, что все легенды о лесе — это просто сказки. Перед ним обычная девушка, которая каким-то образом потерялась в лесу голая и заснула.
Она абсолютно точно не питается солнечным светом.
Её глаза медленно открываются, снова ярко-зелёные.
— Воды? — просит незнакомка слегка осипшим, но приятным голосом с нотками акцента, которого Джон раньше не замечал.
Он подаёт ей стакан, который она осушает залпом.
Отставив пустой стакан в сторону, девушка пытается подняться с кровати, и Джон помогает ей в этом, не зная точно, можно ли ей уже вставать. Теперь она выглядит уже почти как раньше — здоровой и сияющей.
Девушка делает два шага вперёд, но колени предательски подгибаются, и она оседает на пол ворохом из спутанных золотистых волос и больничной робы. Джон подхватывает её на руки и укладывает обратно в кровать, пока доктора не успели прибежать и отчитать его.
— Я голодна, — жалобно говорит незнакомка, и он с намёком указывает взглядом на подсохший сэндвич с индейкой и банку желе у неё на прикроватной тумбочке. Она прикрывает глаза, но Джон всё равно успевает заметить в них слёзы разочарования.
Он прочищает горло.
— Может, тебе нужно… тебе хочется поесть чего-нибудь другого?
Девушка окидывает его взволнованным взглядом и тихо просит:
— Мёда.
И Джон уходит искать мёд.
Всё в порядке, всё нормально. Очень многие человеческие девушки любят есть мёд без ничего и обретают цветущее здоровье и сияние в лучах солнечного света. Всё хорошо.
***
Принеся незнакомке банку мёда в форме медвежонка и пластиковую ложку, он не решается пока что оставить её одну, раз она так беспомощна. Девушка торопливо ест как можно больше мёда и постоянно оглядывается на дверь, словно боится, что её поймают.
Чтобы немного поразвлечь её, Джон присаживается на кресло у кровати, достаёт книжку, которую держит в машине на случай долгой и скучной засады, и начинает читать вслух.
Глаза девушки распахиваются всё сильнее и сильнее с каждой новой страницей «Гарри Поттера».
***
Оказывается, её зовут Клаудия, но где живёт и как потерялась в лесу, рассказывать она не собирается. Чем больше дней проходит, тем меньше Джона интересуют ответы на эти вопросы, ведь это совсем неважно. Как и то, что она увядает без солнечного света, питается только водой и мёдом и во время прогулки сад вокруг них расцветает.
Как Джон может винить в чём-то сад, если и сам расцветает рядом с ней?
После выписки из больницы оказывается, что Клаудии некуда идти, но у него на участке есть подруга с пустующей спальней, куда та и заселяется, пока не найдёт свою семью. Джон наведывается в гости каждый день и следит, чтобы в холодильнике было достаточно мёда, а в квартире — солнечного света, а также приглашает её с собой на прогулки — она буквально светится от счастья, когда скидывает туфли и ходит по траве босая.
А он светится от счастья, когда идёт рядом с ней.
Дни превращаются в недели, а недели — в месяцы; Клаудия переезжает от подруги Джона к самому Джону, и он никогда ещё не был так счастлив и полон решимости свернуть горы, лишь бы она продолжала сиять и улыбаться.
Однажды его незнакомка пропадает. На целую неделю. Эта неделя оказывается самой долгой в жизни Джона, но раз она оставила записку, что решила наконец разобраться со своей семьёй, то у него нет оснований заводить дело о пропаже человека.
Неделя проходит абсолютно ужасно. Он не знает, вернётся ли Клаудия, захочет ли вообще вернуться и что делать, если им больше никогда не суждено увидеться. Кусок не лезет ему в горло, и сон отказывается приходить. Джон с головой погружается в работу, потому что без неё работа — это всё, что у него осталось.
Но вот Клаудия возвращается пасмурным вечером, и дождю почти удаётся скрыть текущие у неё по щекам слёзы. Она стучится в дверь и больше не сияет. Ну, по крайней мере, не сияет тем внеземным блеском, а скорее чем-то другим — любовью, возможно.
— Я всё сделала, — сообщает Клаудия немного приглушённым голосом из-за того, что зарывается лицом ему в грудь, пока он прижимает её к себе как можно сильней. — Я всё сделала и освободилась. Я вернулась, всё хорошо. Я теперь с тобой. Я с тобой.
После она рассказывает ему о своей матери, Королеве эльфов, и о том, как обменяла свою вечную жизнь на жизнь земную вместе с ним. Что любит его очень, очень, очень сильно, и что он скоро станет отцом, и что они будут счастливей всех на свете. В первый раз с тех пор как Джон нашёл её спящей в терновом кусте, он начинает верить в сказки.
И какое-то время они действительно живут «долго и счастливо».
***
Коробка передач в джипе снова начала барахлить, а у Стайлза сейчас вообще нет лишних денег. Он старается подлатать машину изолентой и молитвами, но двигатель всё равно продолжает вырубаться в самое неподходящее время. Методом проб и ошибок Стайлз выясняет, что лучше не тормозить резко, не переключать скорости лишний раз и вообще не дышать в сторону коробки передач.
Именно поэтому он и едет домой длинным путём, даже несмотря на то, что дорога петляет через лес. Папе это точно не понравится.
Ну и пусть дорога петляет, зато на ней нет перекрёстков, светофоров и не нужно внезапно переключать передачи, а это, по мнению Стайлза, перевешивает все возможные риски. Он готов бросить вызов страшному-престрашному лесу, только бы довезти свой джип до дома в целости и сохранности.
А папе об этом знать необязательно.
Шериф Стилински со всеми своими бесконечными предупреждениями не ходить в лес так ни разу и не объяснил, чего именно так сильно опасается, однако Стайлз слышал легенды о происходящих там странностях. Но если не заезжать в заповедник посреди ночи, то всё должно быть в порядке, так ведь?
Кроме того, сейчас же середина солнечного осеннего дня. Листва на деревьях пестрит разными красками, а вокруг — покой и умиротворение. Что плохого может случиться?
Но где-то за пять минут до дома двигатель опять вырубается, освещение и радио начинают включаться и выключаться сами по себе, и потом машина отходит в мир иной. Стайлзу даже не удаётся съехать на обочину — в одну секунду всё было нормально, а уже в следующую джип по инерции доехал последние несколько метров и заглох прямо посреди дороги.
И проблема тут не в коробке передач.
— Что за херня, — возмущается Стайлз, пытаясь завести двигатель снова и снова, но без особых успехов. Папа его точно прибьёт. И что бы ни сгорело в джипе, починить это сейчас точно средств не хватит.
Он вылезает из машины и заглядывает под капот, но там всё выглядит в порядке: дыма нет, очевидных поломок тоже, даже изолентой замотать нечего. Джип просто отбросил коньки.
Ворча себе под нос, Стайлз вытаскивает телефон, чтобы позвонить папе или в службу эвакуации, или вообще хоть кому-нибудь, кто мог бы его забрать, но при виде экрана ещё больше нахмуривается. Батарея разряжена, хотя в начале пути совершенно точно оставалась ещё как минимум половина зарядки.
Стайлз со вздохом переключает рычаг передач на нейтралку, доталкивает джип до обочины и запирает его.
Поразмыслив несколько секунд, он переходит дорогу и направляется в заповедник.
Потому что если срезать там путь, то можно добраться домой в два раза быстрее. А папе необязательно об этом знать.
И только Стайлз делает первый шаг в лес, как поднимается ветер, кружа красные и жёлтые листочки вокруг его ног.
***
В этом лесу Стайлзу довелось побывать всего лишь раз — спустя несколько часов после смерти мамы.
Его папа, всё ещё бледный и потрясённый, будто даже окоченевший, с темными кругами под безжизненными глазами, довёз их обоих как раз до того места, где сейчас остался джип, и припарковался. Он взял ладошку Стайлза в свою руку и повёл его в лес, пока вокруг них не осталось никаких звуков, кроме шуршания листвы и песен птиц, прячущихся где-то среди веток.
И когда ножки у Стайлза так устали, что он больше не мог сделать ни шага вперёд, папа остановился, огляделся и произнёс:
— Её больше нет. — Он подождал немного, надеясь на ответ, но его не последовало. — Клаудия. Она умерла. Сегодня. Я думал, что вы придёте, но нет. Может, выйдете сейчас. Я не знаю…. Ничего больше не знаю.
Стайлз сжал папину ладонь и сказал:
— Здесь никого нет, пап. Только мы с тобой.
Потому что теперь мама умерла, и она увядала уже долгое время. С каждым шагом по лесу под ногами Стайлза пробивались бледные росточки, слишком слабые, чтобы тянуться к солнцу.
Он уже привык. Это началось с тех пор, как мама заболела.
Но папа всё равно ждал, затаив дыхание, пока наконец его плечи не поникли и он не подхватил Стайлза на руки, крепко прижимая к себе.
— Наверное, ты прав, — приглушённо сказал папа ему в волосы. — Остались только мы с тобой.
И с тех пор Стайлзу было запрещено ходить в лес.
Но вот в чём соль — Стайлз совсем не глуп. Сколько бы небылиц ни ходило о сказочных тварях из заповедника, он точно знает, что в каждой сказке есть доля правды. Как, например, его мама, увядавшая без солнечного света и питавшаяся исключительно медовыми хлопьями, чаем с мёдом или простым мёдом, который ей никогда не надоедал. Или как с тех пор, как Стайлз научился ходить, под его ногами проклёвывались ростки клевера, дикой пшеницы и сои, стоило ему не сдержать эмоций.
Его мама не была человеком, и сам Стайлз тоже до человека не дотягивает.
Поэтому он прекрасно понимает, что отец не просто так запретил ему ходить в лес, хоть полная история и остаётся загадкой. Стайлз знает, как познакомились родители. Знает, что мама была не человеком — эльфом, скорей всего. А ещё знает, как пользоваться гуглом, и стоило ему осознать, что скелеты в шкафу его семьи… не совсем похожи на секреты других людей, так он сразу же перерыл весь интернет в поисках ответов.
Так что понятно, что лучше было не сходить с дороги и убраться отсюда как можно скорее. Но, с другой стороны, папа начнёт волноваться, если Стайлз не вернётся домой в ближайшее время, а тропинка через лес позволит сильно сократить путь. И он точно не заблудится — ориентироваться на местности всегда удавалось ему на ура.
Однако стоило джипу скрыться из виду, как Стайлз всё-таки теряется вопреки всем законам логики. Он двигался точно по прямой — солнце всегда было позади. Но вот час спустя он уже в двенадцатый раз проходит мимо одних и тех же зарослей (ну, или хотя бы очень похожих, с одинаковыми терновыми кустами и берёзами, а также камнем в форме ромба, выступающим у корней одного из деревьев… да, похоже, это те же самые заросли) и начинает паниковать.
После каждого шага из земли проклёвываются скрученные пугливые лозы, которые он не может контролировать, но к которым давно уже привык из-за частых приступов тревожности.
— Вы не помогаете, — шипит Стайлз на тёмные ростки, дорожкой следующие за ним. Но сердце уже срывается в бешеный ритм, дыхание сбивается, а перед глазами начинают мелькать чёрные точки.
А что если он никогда не сможет выбраться отсюда?
Так что Стайлз решает разорвать круг, в который попался, и резко сворачивает налево в надежде, что где-то там Бикон Хиллз. Деревья по пути сгущаются и пропускают всё меньше света, птицы замолкают, и становится ясно, что он уходит ещё дальше от города. Ему никогда отсюда не выбраться.
И только Стайлз уже собрался сдаться и повернуть назад, как из-за деревьев невдалеке доносится какой-то сладковатый и непреодолимый аромат. Так что он продолжает шагать вперёд, не в силах устоять перед любопытством и этим ароматом, который напоминает ему о маме и тех медовых сладостях, которые она пекла ему в детстве.