— С чего вдруг такая забота о чьих-то желаниях? — совсем не к месту упрямилась Лили. Хотя она, вероятно, просто тянула время, надеясь на то, что скоро к ней придёт помощь. И правда. Лорду стоило поторопиться. Он совсем не хотел лишний раз проливать волшебную кровь.
— Тебя это не касается, — жёстко отрезал Воландеморт. — А сейчас, — направляя на ведьму палочку, ощерился мужчина, — отдай мне это. Быстро.
Лили посмотрела себе за спину, в окно, затем грустно взглянула на тихо хнычущего сына, задумалась, сглатывая слёзы, и стала медленно, очень медленно, подниматься на ноги.
— Вот так, молодец, — подгонял её волшебник. — Теперь положи его на пол и уходи отсюда.
Лили положила ребёнка. Но лишь за тем, чтобы освободить руки. Она загородила сына собой и бросилась на Воландеморта. Палочки у неё не было. Она осталась где-то там, у тела Джеймса. Потому мужчина даже не успел понять, что именно ведьма задумала. Он не ожидал столь маггловского поведения от неё.
Драка.
Ха!
Впрочем, что ещё можно было ожидать от женщины, которая три раза избегала смерти в бою с ним? Удача пьянит. Но рано или поздно всему приходит конец.
Исход этой битвы, как и многих других до этого, уже был предрешён.
Зелёный луч пронзил грудь женщины. Случайно. Воландеморт до последнего не хотел причинить смерть этой отважной грязнокровке. Он целился в ребёнка, но, увы. Не вышло.
«Не вышло в первый раз, выйдет во второй», — думал Воландеморт, небрежно отшвыривая от себя труп Лили Поттер и направляя палочку на уже откровенно ревущего во всё горло мальчика.
Мужчина помнил, что сейчас случится нечто совершенно непонятное ему. Никому непонятное. Но маг до сих пор не мог уяснить для себя одного: почему он здесь? Как этот самый унизительный миг его жизни может быть связан с тем путём, который он должен был сегодня пройти?
«Не вышло во второй раз, обязательно получиться в третий», — словно издёвка зазвучал голос из будущего.
«Нет, я не смогу его убить», — вдруг понял Воландеморт, а тень из воспоминания уже пустила в мальчика зелёную искру. Ужасная боль пронзила мужчину. Волшебник не смог сдержать громкого крика. И всё внезапно понеслось вперёд с невероятной скоростью.
Тёмный Лорд вновь смотрел и чувствовал, слышал и испытывал, но словно сквозь кривое зеркало, странную перекошенную призму чужого понимания.
Его выбросило в мутное детство, пасмурное и одинокое, в лоне близящейся Второй мировой войны, почти полностью померкшее в памяти его крестражей из-за чего воспоминания вспыхивали пятнами, неразборчивыми кляксами.
Но снова что-то было неправильно! День за днём, ночь за ночью что-то вновь было не так!
Вот юный (ещё совсем ребёнок) Том Реддл лежит под кроватью, брошенный нянькой на верную смерть. Да… Лорд хорошо помнил тот день. Тогда близ приюта начали бомбардировку, всех сирот увели, спрятали, а его заперли в комнате, на почти что верную смерть… Лишь чудо, такая редкая удача, казалось, помогла ему выжить среди этих бесчувственных зверей, зовущихся магглами. Воландеморт считал, что даже он со своим необычным «увечьем» чувствовал больше них и милосердия, и любви, и того же пресловутого понимания.
Лорд смотрел на мальчика перед собой, на расплывшееся заплаканное лицо, выглядывающее из тёмной щели между кафельным полом и матрасом, и не сдержался. Прекрасно зная, что самостоятельно врываться в воспоминания нельзя, он соскользнул с тропы памяти и потянулся костлявой рукой к щеке мальчишки, желая утереть его слёзы и приласкать. Но стоило ему лишь сделать шаг вперёд по стёжке мыслей и вот он уже со стороны смотрит на детскую тощую спину, непослушные волосы и не контролирует ни своих рук, ни ног, ни мыслей.
Виденья были смазанные. Одни картинки были ему знакомы, другие — нет. Чужими пальцами он прикасался к палочке, чужими глазами смотрел на Хогвартс, с чужой ненавистью проткнул свой собственный дневник клыком сражённого Василиска, а потом всё теми же чужими руками прижимал к себе тело маленькой рыжей девочки.
«Джинни, пожалуйста, только не умирай», — эти мысли насильно втиснулись в голову тёмного мага, причиняя дикую боль, разрывая на кусочки сознание. Воландеморт хотел было выпрыгнуть из этого адского хоровода странных, чужих и всё-таки невероятно близких и родных ему видений, но три… нет, уже четыре пары рук насильно тащили его вперёд, и у волшебника просто-напросто не было сил им сопротивляться.
Всё крутилось и вертелось. Но наконец всё стало постепенно замедляться, и словно сойдя с взбесившейся карусели, Лорд обессиленно рухнул в так вовремя подставившуюся под него тень. Боль снова прорешила его нутро, впуская внутрь поток чужих мыслей, однако маг был рад сделать передышку, хоть на один жалкий миг остановить это удручающее путешествие.
…Чьи-то потные, мерзкие руки скользили по его телу. Так раздражающе нагло, что хотелось либо сломать их, либо и вовсе оторвать. Чьё-то тяжёлое дыхание и постанывание нервировало слух и сознание, уставшее за вот уже почти девять дней голодания.
— Гарри… Гарри… Гарри… — слышал он где в районе своего живота похотливые воздыхания, ощущая как по коже скользит горячий язык, обводит острым слюнявым кончиком пупок и опускается ниже по дорожке волос прямиком к паху.
Воландеморт никогда прежде не оказывался в таких ситуациях. И несмотря ни на почётный возраст, ни на род деятельности, которой он занимался, мужчина жил в мире, где столь мерзкие вещи происходили со всеми, но только не с ним. Тёмный Лорд испытывал жестокость и несправедливость, обиду и злобу, но только не «это». Потому он не сразу смог в полной мере понять, что именно происходит. Сейчас он только вживался в роль Избранного.
Мужчина приподнял голову и посмотрел на светлую размытую макушку, мерно опускающуюся и поднимающуюся над его бёдрами, на рот, губы, которые отчаянно пытались его возбудить.
— Колин, прекрати… — непроизвольно вырвалось из волшебника. — Клянусь, — задыхаясь, шептал маг, — ты пожалеешь об этом… Мммх… ах…
«Что делает этот маленький сукин сын со мной?» — думал Воландеморт, не сводя взгляда с убогого выродка, возомнившего о себе невесть что. — «Грязное мерзкое отродье… да как ты смеешь прикасаться ко мне?!»
«Так спаси нас», — ответили магу. — «Ты ведь чувствуешь, что мы умираем, любовь моя…»
***
Гарри вдруг пронзительно закричал, довольно бодро приподнялся на постели и в тот же миг снова на ней скрутился, дикими глазами осматриваясь по сторонам. Только что… только что, кажется, он услышал взрыв!
Несколько долгих секунд юноша, сотрясаясь от страха, молчал. А затем стал что-то тихо бормотать себе под нос. Или правильнее будет сказать — шипеть себе под нос, сумбурно и беспокойно. Глаза упрямо пощипывало от жгучих слёз.
Гриффиндорец вновь вздрогнул. Снова что-то упало, снова что-то взорвалось, полоснув резким пугающим звуком по ушам. С потолка посыпалась штукатурка. Давно погасшая лампочка, свисавшая с потолка на чёрном толстом проводе, трусливо задрожала. Эхо удара настигло окно, и стёкла в нём задребезжали, готовые вот-вот лопнуть от натуги.
Гарри затравленно посмотрел на дверь. На запертую дверь. Буквально гипнотизируя её пустыми глазами, в ожидании чего-то… хоть кого-то!
Он ненавидел миссис Мэддокс не меньше, чем она его, но всё-таки наделся, что та вернётся и заберёт его отсюда в убежище, как и других детей. Неужели она, эта тощая и бледная женщина, и впрямь оставила его здесь одного, заперла в надежде на то, что странного мальчишку убьёт снарядом, заморит голодом или собачьим, подлинно рождественским холодом?
«Мерзкая маггла…» — пронеслось в голове Гарри. — «Мерзкая маггла, сдохни!»
Гарри ощерился, прикусил нижнюю губу до крови, ощущая, как металл в его жилах вскипает, как вдруг становиться теплее. Палочка в его руках…
Палочка…
Гарри медленно, словно нехотя, раскрыл глаза, и взглянул на свои изуродованные руки. В них не было никакой палочки. Но Поттер мог поклясться, что всего одно мгновенье назад она точно лежала в его правой ладони и согревала его таким родным и домашним теплом. Только она одна, словно никогда никого другого и не было.
— А никого и нет… — прошептал Гарри, сглатывая вставший поперёк горла ком и облизнув сухие, потрескавшиеся от обезвоживания губы.
Герой так ни разу и не поел за всё это время. Да и не собирался он этого делать. Особенно после того, что произошло несколько дней назад. И без того тощий, он стал тенью самого себя, почти всегда молчал и единственное, что делал — это пялился в потолок.
Гриффиндорец чувствовал себя так, словно под кроватью у него притаилась разгневанная тётя Петунья, готовая в любой момент завизжать — только повод дай.
Юноше казалось, что даже если бы с него сняли наручники сейчас, он бы всё равно лежал ничком на худеньком матрасе, без движения и всяких на них сил. Гарри даже дышать было тяжело. Каждый вздох давался ему с трудом, а выдох с боем. Он стал спать ещё чаще, хотя до того думал, что это просто невозможно, и просыпался лишь для того, чтобы ощутить голодный позыв в желудке и посмотреть на серую стену или в глаза всё реже приходящему к нему Криви. Хотя, возможно, было и такое, что большую часть таких вот посещений Избранный просто-напросто проспал (и слава богу), находясь где-то между небом и землёй, между реальностью и всё более угнетающими его снами, кошмарами, мрачными фантазиями.
Иногда, конечно, были и просветы: обычно в такие моменты Гарри с упоение погружался в прошлое. Но, увы, подобного с каждым разом становилось всё меньше и меньше. Да и разве могли воспоминания о свободе заменить ему настоящую, подлинную свободу?
Это было похоже на дни рожденья Дадли, когда вокруг было полным-полно подарков, игрушек и интересных книжек, но все они были недоступны, далеки — не его.
Посему вскоре эти «белые пятна» стали больше раздражать гриффиндорца, чем радовать. И теперь Гарри прятался уже от всех своих чувств. Он уже не скучал по друзьям (на самом деле он даже не думал о них, словно у него тех никогда и не было). Он не вспоминал о Джинни, а когда взглядом случайно натыкался на злополучное фото в своих ногах, то лишь вопросительно хмурился, глядя на него так, словно на призрака или химеру.
Герой больше не спорил, не обращал внимания на провокации Криви. Поттер ничего у него не спрашивал, вёл себя тихо и если бы ещё и ел, то был бы просто мечтой любого похитителя. Сломался он или нет? Избранный просто не задавался этим вопросом.
Ему. Было. Плевать.
И вот, как это случалось уже много раз, дверь тихонько приоткрылась.
========== IV. Трудный день для путников. ==========
Публичная Бета к Вашим услугам :D
Твой призрак в ночи роковой,
Твой стон на моих дрожащих губах.
Я помню моря гулкий прибой
Солёной водой на твоих щеках.
Я помню тяжесть меча в руке,
Как в войне воздух резал беспечно:
Твоей рукой бил я по себе,
Пока из ран текла жизнь скоротечно.
Ты помнишь, как я под тобою лежал?
Как кровью марал острую пику?
Твой призрак в ночи роковой нашептал:
«Я слышу твой плач, Эвридика…»
© Ebiscus — «Эвридика».
Дверь с тихим скрипом приоткрылась и, если бы гриффиндорец соизволил посмотреть в её сторону, то увидел бы, как из-за её потёртого угла выныривает не извечно счастливое лицо Колина, а объектив модернизированного волшебством маггловского фотоаппарата.
— Гааарри-и, — протянул игриво Колин, так и не высовывая головы из-за двери, — скажи «чиз»! — и вспышка камеры в тот же миг осветила загнивающую серостью, словно плесенью, комнату.
Сам Поттер никак на это не отреагировал, только замучено закрыл воспалённые глаза. Яркий свет причинял ему вполне реальную боль. Ко всему прочему она легко могла вернуть его в сознание, а юноше сейчас было гораздо комфортнее в блаженном полузабытье. И покидать его гриффиндорец не собирался ни под каким предлогом. Однако же не стоит забывать, что Криви, как и сам Избранный, являлся представителем ало-золотого факультета. Чего-чего, а настырности (и об этом все знали) львам было не занимать. И подросток с волосами цвета мышиной шкуры не был исключением из этого правила. К тому же Колину решительно не нравилось состояние кумира! За прошедшее время тот изрядно поскучнел, посерел, сильно сдал. Это злило и раздражало мальчишку. Но юноша всё понимал: Гарри не любил протирать штаны без дела…
Его Избранный нуждался в зрелищах!
Его Герой, вероятно, сильно скучал без привычных ему приключений, и Криви изо всех сил старался прогнать его тоску и вялость. Но стоило признаться (и похититель с сожалением это признавал): получалось у него, откровенно говоря, плохо.
«И какой же из меня друг после этого?» — каждый раз спрашивал сам у себя юный лев, выходя из комнаты Гарри, не растормошив его и на этот раз. — «Плохой! Плохой из меня друг!» — отвечал юноша, хмурясь.
Тяжело вздохнув, похититель всё-таки вошёл в комнату и придирчиво осмотрел изрядно исхудавшего гриффиндорца.
«Завтра, во что бы то ни стало, накормлю его», — решил для себя парень, отмечая, что худоба Гарри хоть и неимоверно шла, но явно была не из ряда здоровых признаков. И стараясь вести себя как можно непосредственней, Колин сделал ещё одну фотографию и широко улыбнулся, присаживаясь на кровать.
— Как у тебя дела? — непринуждённо поинтересовался мальчишка, а Избранный уже привычно на это никак не отреагировал. Юный лев, обиженно надув губки, нахмурился и робко провёл кончиками пальцев по щеке Поттера, которую он недавно самолично выбрил. — Ты что, снова спишь? — плаксиво поинтересовался Криви. — Эй… я с тобой говорю, — но ответа так и не последовало. Тогда парнишка с внезапно проснувшейся в нём злобой ущипнул Гарри. Затем ещё и ещё раз и до тех самых, пока кожа скованного парня не вспыхнула красным. Почти неуловимое движение вздрогнувших век и тонкие поджавшиеся губы, убедили Колина, что Избранный таки не спит, а просто-напросто — игнорирует его!
Обида медленно, но верно вскипала в юноше.
«Как же так?» — думал Криви. — «Почему же он так упрям? Почему не понимает, что я хочу ему добра? Почему хочет сбежать? Зачем?» — у Криви вообще было полным-полно вопросов, но получить ответ ему было не у кого. Единственное, что он знал наверняка так это то, что он никогда и никому не отдаст Гарри. Ни Дамблдору, ни Воландеморту. Чего бы это ему не стоило! Тех не волновало счастье гриффиндорца! А что до Грейнджер и Уизли… Так они никогда по-настоящему не понимали своего якобы друга! Им просто по чистой случайности повезло быть рядом с ним. И всё. Ничего особенного. Но Колин их не винил. На их месте мог оказаться любой. Даже он сам…
«Но ведь я другой…» — пронеслось успокоительное в голове мальчишки.
Впрочем, иногда отчаянье всё же охватывало сердце парня. Но он всегда помнил, что в таком деликатном деле, как дружба, светлая и чистая, главное не сдаваться, улыбаться и делать то, что должно. Ведь именно так всегда поступал сам Гарри, верно?
Чтобы ни случалось, зеленоглазый юноша всегда помнил о главной цели и шёл к ней, невзирая ни на что. Думая об этом, Колин сам ощущал себя способным на любой, даже самый дикий подвиг. Чувствовал себя настоящим героем! Но иногда выходки Гарри буквально выводили его из себя.
— Я знаю, что ты меня слышишь! — громко и чётко произнёс мальчик. — Ну, почему ты так со мной? — заныл Криви в следующее мгновенье и в очередной раз столкнулся с полной безразличия тишиной. Ещё, наверное, добрых двадцать минут Колин теребил пленника, стараясь привести его в чувство, а затем… — Ну, как знаешь! — оскалившись, юноша вскочил с кровати и со всей силы швырнул в Гарри фотоаппарат.
Удар пришёлся точно по животу. Поттер буквально согнулся пополам от боли и завыл. Он раскрыл повлажневшие от слёз глаза, которые на фоне истощённого лица выглядели пугающе большими, и посмотрел прямо на Криви. Усталость — вот, что отражалось в этих зелёных ямах.
— Проснулся? — вызывающе протянул Колин. — Вот и славно! — самодовольно хмыкнул он. — Ты в последнее время только и делаешь, что спишь! Так нельзя! — возмущённо воскликнул парень в следующее мгновенье. — Хватит! С этого момента будешь делать, как я говорю! Ясно?