- Какая мерзкая погода…
Ремус сидел на подоконнике и пристально смотрел в окно. Сегодня было туманно и за густой белой дымкой невозможно было хоть что-то разглядеть. Земля, чёрное озеро в дали, засыпающий Хогсмид да и сам Хогвартс — всё было пожрано беспощадной марью, и казалось, словно Башня Гриффиндора была отделена от всего прочего мира и находилась где-то слишком далеко от земли, от суматохи и вместе с тем жизни. Только сквозь облака можно было увидеть тусклый жёлтый диск почти закатившегося солнца. Он до жуткого напоминал полную луну. И Люпин дождаться не мог того момента, когда он наконец скроется за горизонтом.
Парень печально вздохнул, напрасно стараясь прогнать тоску, но та уже крепко схватилась за него. Сам гриффиндорец не понимал, с чего бы ему было грустить. Он ведь снова вернулся в Хогвартс. В дороге его не мутило, ужин был прекрасным, а речь директора короче обычного. Но что-то тёмное и неспокойное медленно расползалось по телу, заставляя мысли обращаться к каким-то совершенно ненужным и тревожным вещам. Ремус ощущал себя лишним, потерянным и забытым. Родной замок впервые казался ему чужим и холодным, лишённым сказки, а сам Люпин был в нём гостем. Тяжёлые каменные стены, кровавые пологи с вышитыми на них хищными, жутко ухмыляющимися мордами просили его уйти. Юноша бы исполнил их волю, но ему было некуда. Ведь он знал: за стенами замка его не ждало ничего кроме удушающего марева.
Никого рядом не было. Питер остался в гостиной, не желая тратить время на — с его слов — вечно унылого товарища, а Сириус и Джеймс, не расстававшиеся на лето, обзавелись парочкой новых секретов и убежали куда-то по делам. Не то, чтобы он не мог пойти с ними, но… Почему-то сегодня Ремус чувствовал себя лишним и в их компании. Да и не хотелось навязываться, если честно. Не хватало ещё стать унылой прилипалой. Друзьям было хорошо и без него. И ладно… Ладно.
Парень понимал — или скорее надеялся, — что его тоска — явление временное. Ведь все иногда хандрят, верно? Эту тревогу нужно было просто переждать и всё вернётся на круги своя. Обязательно. А пока ему и впрямь стоило заткнуться в самый тёмный угол комнаты и не мозолить глаза друзьям своей подавленной миной.
Ремус уже хотел последовать своему совету, как дверь с грохотом раскрылась. Тут же комната наполнилась шумом и гамом. На пороге стояли Сириус и Джеймс, а вместе с ними, кажется, половина Хогвартса. Вид толпы напугал Ремуса, а затем и вовсе расстроил. Хотя парень нашёл в себе силы скромно улыбнуться и махнуть всем пришедшим рукой. Он спрыгнул с подоконника, не понимая, что было причиной радостного переполоха и того, почему их комната вдруг стремительно стала наполняться людьми. И что странно, тут были не только гриффиндорцы.
— Что происходит? — взволнованно спросил он.
— Мы одержали победу! — воскликнул какой-то парень из толпы, но его слова не сильно помогли Ремусу. Он посмотрел на Джеймса, обнимающего за шею красного от возбуждения Сириуса, и последний жестом руки подозвал его к себе. Казалось, Блэк хотел шепнуть что-то Ремусу на самое ухо, но как только тот с надеждой приблизился, комнату оглушил счастливый воинственный вопль Джеймса:
— Тот-кого-нельзя-называть съел дерьма! — воскликнул парень. — Он попытался напасть на Аврорат. В открытую. И его нападение было отбито. Много пленных. Говорят, там был сам Аластор Грюм, — прерывисто вещал парень, и каждая пауза между его словами заполнялась радостными визгами и аплодисментами, словно сам Поттер участвовал в битве и приложил к этому руку.
— Вряд ли об этом успели написать в газетах. Откуда вы узнали? — всё наседал Ремус, вокруг которого словно был купол, об который разбивалась вся радость. Хотя он прекрасно понимал, что если то, что говорили друзья — правда, то произошедшее действительно было очень важным событием. В последнее время Министерству, а вместе с ним и всей Англии не везло в битвах с тёмной стороной. Они проигрывали, и каждый такой проигрыш оставлял за собой горы трупов. И эта победа была ярким лучом света во тьме. Он возвращала надежду в людей.
— Мы были у Дамблдора, — произнёс загадочно Сириус, и Ремус с трудом подавил желание закатить глаза. Ему совершенно не нравилось то, что друзья так сблизились с директором, с войной, со всем этим. Люпин волновался и не понимал, почему товарищей так манили опасности. Будто бы без них там не обойдутся. Обошлись ведь сегодня, правда же?
Ремус искренне уважал Дамблдора. Директор действительно много сделал лично для него и его настрадавшейся семьи, но, тем не менее, юноша не мог закрывать глаза на тот ужас, что творился вокруг великого волшебника. Мужчина входил в Большой зал, одетый в одну из своих сказочных мантий, на его голове был смешной колпак, в руках была аккуратная палочка, а вокруг искрилась чистая магия и директор, словно был её воплощением в этом мире. Он смеялся, улыбался и, несмотря на возраст и мудрость, был одинаково близок всем: и строгим учителям, и задорным школьникам. Кажется, этого человека невозможно было не любить. Но Люпин знал, что у всего и этом мире была тёмная сторона.
Магия могла дарить жизнь, быть проводником истинных удовольствий и счастья, она искрами разбивалась о копыта единорогов, но она же была заперта под замком в Запретной секции, она же изумрудным лучом забирала жизни и именно она текла в крови Ремуса, каждое полнолуние отнимая его разум и сердце. Исключений из правил не существовало. Никогда и нигде. Дамблдор входил в Большой зал, могущественный и праведный, и юноша видел, как за его спиной расползалась дурно пахнущая мгла, норовящая сожрать любого, кто подойдёт к ней слишком близко. И меньше всего на свете Люпин хотел, чтобы его друзья оказались частью чего-то пусть и грандиозного, важного, но такого страшного. Хотелось защитить их, но разве можно было защитить человека от самого себя? От собственной дурости?
Ремус смотрел на друзей и спрашивал себя: — «Что я могу сделать?» А затем отворачивался, осознавая, что он был никем перед лицом войны, и его жалкие просьбы бросить глупые затеи обернулись бы лишь непониманием или обвинениями в эгоизме. А Ремус со всеми своими желаниями поближе держать к себе всех тех, кто был ему дорог, невзирая на их собственные чаянья, был именно им — эгоистом. Юноша не желал, чтобы друзья знали об этом.
Ремус вновь переступил через себя и улыбнулся ещё шире, отчаянно пытаясь слиться с общей радостью, а заодно и мебелью. Он пообещал себе разобраться со всем этим чуть позже. Но тоска всё ещё сжирала его изнутри. Беспокойство забирало последние силы, а морды хищников с гобеленов продолжали сверлить его жутким неморгающим взглядом.
В комнату ввалился Питер. Он, конечно, уже обо всём знал, — в конце концов, шумная толпа прошла через гостиную — поэтому ничего не помешало парню тут же влиться в общую суматошную радость. Как же Ремус ему завидовал в этот миг.
— Ну чего ты киснешь? — бросил ему парень, осторожно ткнув его в бок локтём. Видимо за тяжёлыми размышлениями на лицо Ремуса вновь вернулось тоскливое выражение. Впрочем, ответа Питер не дождался. Он весело плюхнулся на свою кровать, приглашая к себе парочку пуффендуйцев. Многие из присутствующих последовали его примеру. И вскоре все постели, включая постель самого Ремуса, были заняты людьми. Сам юноша как истукан стоял возле двери, наблюдая за тем, как многочисленные гости рассаживаются. Вот и подоконник заняли два когтевранца. Людей было так много, что большинству всё же пришлось усесться прямо на пол. Мантии шуршали, голоса сливались, шёпот и радостные крики — всё это буквально пригвоздило Ремуса к полу. И скорее всего он бы так и остался стоять на месте, как чужой, если бы Сириус, вырвавшись-таки из пылких объятий Джеймса, не потащил его на собственную постель. Она тоже была занята, но все несчастные оккупанты чудесным образом сползли на пол, стоило Сириусу лишь обозначить свои права на мягкий матрас и подушки.
Джеймс, скрывшийся всего на пару мгновений с поля зрения, вернулся. К груди он прижимал четыре бутылки. И Люпин уже точно не знал, чему точно радовались присутствующие: победе, возвращению Джеймса или огневиски в его руках? Единственное, что не оставляло сомнений это то, что впереди была очень, очень тяжёлая ночь. Самое обидное, что она только начиналась, и, видно, никого из присутствующих не волновало то, что завтра был первый учебный день. Не то, что бы Ремуса это заботило, но начало учёбы — было хорошим предлогом, под которым можно было бы всех разогнать. И Люпина было на это право. Он был старостой Гриффиндора, но же был и мародёром.
— Итак! — воскликнул Поттер, желая обратить на себя всеобщее внимание. Но взгляды и без того были прикованы лишь к нему одному, единственное — стало гораздо тише. — Сегодня пока мы разбирали чемоданы и переваривали ужин, Тот-Кого-Нельзя-Называть напал на Аврорат. И потерпел оглушительное поражение, — Джеймс серьёзно оглядел присутствующих, а Сириус неприятно ухмыльнулся, смотря куда-то внутрь себя мрачным взглядом. Друг словно ждал чего-то неприятного. Люпин напрягся. Он поглядывал в сторону старого друга, пытаясь понять: видел ли тот, как и он, усмешки львов? Слышал ли, как туман скребётся в окно? Или как стены хрустят под гнётом ветра? Мог ли Сириус, иной раз кажущейся и сам чужим в их алой гостиной, разгадать его страхи? Люпин тряхнул головой. Нет. Конечно, нет. Он разочарованно поджал губы, понимая, что если угрюмости Блэка и была разгадка, то искать её стоило лишь в словах Джеймса.
— Мы, конечно, выпьем сегодня и даже повеселимся… — всё ещё бодро вёл свою речь Поттер. — Но это не главная причина того ради, чего мы здесь собрались.
— Война продолжается, — подхватил вдруг мрачно Блэк, и его голос заставил вздрогнуть присутствующих. — Здесь в основном старшекурсники, совершеннолетние, которые вполне могут и сами распоряжаться своей жизнью… Всем известно, что такое Орден Феникса? — внезапно спросил гриффиндорец, заставив тишину наполниться тихими шёпотками.
Люпин поджал губы, с непониманием взглянув на Сириуса. Тот явно заметил его тяжёлый взгляд — казалось, именно его он ждал уже давно — на одно мгновение их глаза даже встретились, но Блэк постарался быстрее прервать этот контакт.
— Мы знаем, что такое Орден Феникса, — ответила Марлин Маккинон, разместившаяся на тумбочке Питера. — Кто об этом сегодня не знает?
— Это же… — вдруг задумчиво протянул один из тех самых когтевранцев, разместившихся на подоконнике, — это же в нём состоит Аластор Грюм, верно?
— Да, — произнёс Джеймс. — Но мы сейчас не о нём. А о вас. Дамблдор велел мне собрать тех, на кого он обратил своё внимание и поговорить с ними.
— В каком это смысле — обратил внимание? — воскликнул кто-то.
— В прямом, — произнёс Блэк.
— Можете считать, что вы были приглашены в Орден, — важно произнёс Питер, и Люпин таки не смог сдержать себя и тяжело, почти со стоном вздохнул. Он думал, что был единственным, кто ничего не понимал. А Хвост оказывается, уже давно был в курсе всего и даже больше — он с радостью принимал участие в этом хаосе.
Обида комом застряло в горле. Ему одному не рассказали! Тянули до последнего! Ремус подозревал, что он бы так и остался среди непосвящённых, если б только у друзей был хоть шанс скрывать всё это до самого последнего момента, а, возможно, это он и был — тот самый момент, когда тянуть было уже бессмысленно. Люпин ощутил, как между ним и друзьями разверзлась пропасть. Джеймс, Сириус и Питер — были на одной стороне, а Люпин… он был на той же — разве могло быть иначе? — однако он висел над бездной и из последних сил хватался за острые камни, раня руки и не сводя глаз с товарищей. Что он пытался увидеть в их лицах? Ответ на этот вопрос, мог разрешить гораздо больше дилемм, чем казалось.
— Лунатик… чёрт тебя раздери… — тихо шепнул Блэк, ощутив, как тело рядом с ним напряглось от негодования, и он протянул к нему руку.
— А вы сами уже получается в Ордене? — спросил Люпин, раздражённо дёрнув плечом и отталкивая Сириуса, прежде чем тот вообще успел его коснуться. — Дамблдор принял вас в него?
Друзья странно на него посмотрели.
— И тебя тоже, Рем! — ответил Джеймс, внимательно разглядывая его лицо.
— Куда мы без тебя? — хмыкнул Питер, поджав губы.
— Не помню, чтобы я давал своё согласие… — Ремус медленно закипал, обида и беспокойство всё больше проступали на его лице, словно чернильная клякса на пергаменте. Эти два чувства смешивались и расползались по телу, наполняя его силой, за которую позже грозила большая расплата, но его плечо всё же обхватили чужие пальцы, силой пытаясь привести в чувство. Ремус вспомнил, что он вовсе не хотел сейчас ссориться. Он растерянно взглянул на Блэка, но юноше действительно было просто интересно, как… как же так вышло?
— Почему никто не рассказал мне? — спросил Ремус, не понимая и сам, от кого именно он требовал ответа, и являлась ли его фраза вообще вопросом, а не пустым возмущением, с которыми люди обычно обращаются к вселенной, Мерлину и Моргане, а иногда и к Богам — к одному из них. Но ответил Ремусу, конечно, Джеймс. У парня хорошо получилось говорить за любого из вышеперечисленных.
— Рем, мы ждали удобного момента и он настал. Сегодня такой вечер! — парень пытался манипулировать победой, верно пытаясь быть похожим на Дамблдора. И это глупое подражание действовало. Люпин вспомнил, что вокруг было с десяток чужих людей и он не хотел ссориться на их любопытных глазах, а потом стать объектом сплетен. Но ярость кипела внутри, и гриффиндорец даже не пытался с ней бороться. Он лишь прикрыл дверь, ведущую в его обиженное сердце, оставив небольшую щель, на секунду подумав о том, что если он будет по чуть-чуть выпускать своё негодование, то ничего слишком ужасного не произойдёт.
Ближе всех к Люпину сидел Сириус, он был прямо под боком, его плечо грело Ремуса, и именно ему грозило стать тем, на ком Люпин был готов оторваться. Но тот даже не сделал и малейшей попытки отстраниться. Лицо его выражало смертельную усталость, но он всё ещё был рядом. Он просто обреченно закатил глаза, готовый принять от товарища любую тираду. Это лишь больше злило Люпина. Блэк невероятно редко с такой покорностью был готов выслушивать чьи-либо нравоучения. Причина же таких глобальных перемен, по мнению Ремуса, была проста — они понимали — все они! — что у него был реальный повод негодовать.
— Ремус, — чётко произнёс Джеймс, привлекая внимания Люпина на себя, — ты ничего нам не должен и никому ничем не обязан.
Люпина скрутило изнутри. Он был обязан. Он был должен им всем. За все эти годы, за поддержку, за принятие, за веселые вечера и даже мелкие ссоры!
— Это касается и остальных, — громко объявил Джеймс тем временем. — Никто не обязан пользоваться приглашением, но, — гриффиндорец сделал паузу, довольно улыбнулся и воскликнул: — каким бы не было ваше решение, все мы, — выделил Поттер, посмотрев на поникшего и растерявшего пыл товарища, — сегодня напьёмся! Эй! Питер! — бодро позвал друга парень. — Давай, трансфигурируй-ка всем по стакану! — Хвост вздрогнул, расслабился, поняв, что ссора откладывается на неопределённый срок, и никто не лишит его веселья, а затем засуетился, оглядываясь по сторонам и пытаясь решить из чего можно было создать посуду.
Всё вновь засуетилось, завертелось. Они словно и не собирались в пух и прах разругаться. Прежде Люпин был бы искренне благодарен Джеймсу за то, что тот столь легко согнал напряжение с присутствующих и не позволил им поссориться прямо на месте, если бы, конечно, он не был так зол на него в это самое мгновение.
Прошло чуть больше часа, но Ремус больше не мог находиться в душной, пропахшей виски спальне под напряжённым охмелевшим взглядом Блэка под боком. Он незаметно вышел из комнаты и направился в гостиную и словно попал в другой мир. Там было необычайно тихо. Только в шахматы играло два младшекурсника, а у камина прямо на ковре расположилась небольшая компания девочек. Те читали какую-то маггловскую книжку и время от времени довольно попискивали. А ещё на диване сидела Лили. Она залезла на него с ногами и первая заметила Ремуса.
— Я почему-то так и подумала, увидев эту ораву, что скоро встречу тебя здесь, — произнесла девушка, понимающе улыбнувшись, хлопнув ладошкой по бархату обивки, приглашая Ремуса присесть. Того долго упрашивать не пришлось. Люпин в ту же секунду обессиленно рухнул рядом. Он был рад, что подруга ещё не легла спать и, может быть, даже ждала его.
— Я удивлён, что тебя там не было, — тихо отозвался парень, глядя себе под ноги.
— Джеймс уже всё рассказал про нас, да? — мягко поинтересовалась Лили, заставив Люпина недоумённо свести на переносице брови, затем парень улыбнулся и хитро произнёс: