========== I. Ветка бузины и колокольчики. ==========
Обычные серые будни. Казалось, ничто не в силах их скрасить. Темноволосый юноша по обыкновению шел на порядком надоевшие пары в университете. Вновь пять пар, вновь алгоритмизация и программирование, снова дискретная математика, численные методы, программная инженерия… Как же все это достало. И без того зрение плохое, еще и приходится дополнительно портить его постоянным сидением за компьютером в попытках написать прогу или сделать лабу. Ну что поделаешь, сам пошел учиться на программиста. По крайней мере, несмотря на всю однообразность и занудность процесса обучения, ему нравилась выбранная им специальность. Как никак, а к ней у парня всегда была предрасположенность. К ней, но не к преподавателям и их заморочкам.
Он в принципе довольно нелюдимый. Старается избегать лишних контактов, считая их бесполезными и ненужными. До посинения боится чужих прикосновений и взглядов. И чье-либо внимание со стороны вводит его в некий ступор, заставляя холодный пот стекать по вискам, а зрачки сужаться из-за нападающей паники. Ему тяжело даже выдавить из себя слово на устных зачетах, которые он всей душой ненавидит. Но что поделаешь, приходится перебарывать свои фобии и отвечать на вопросы. Нервно, напряженно, с заметной дрожью, отводя взгляд в сторону и бубня ответы себе под нос, но приходится. Иначе отчислят и плакало тогда все потраченное время.
Однако, несмотря на всю свою социофобию и нежелание выходить с кем бы то ни было на контакт, у него есть один человек, с которым он время от времени пытается переговорить. Пытается, но у него это не получается.
Когда в голове раздаются волшебные звуки флейты, а на отдельных частях тела появляются незамысловатые рисунки и надписи, просыпается любопытство. Впервые услышав чарующую мелодию, юноша и не заострил на этом внимание. Ну мало ли кому неподалеку пришло в голову поиграть на сие музыкальном инструменте? У каждого свое хобби, что поделаешь. Он и сам увлекается рукоделием, а, в частности, любит вышивать разнообразные игрушки. Процесс создания чего-то подобного расслабляет его и погружает в сладкую негу. Но когда флейта зазвучала в голове в четыре часа утра перед экзаменом, его удивлению не было предела. В голову уже начали лезть мысли о том, что крыша едет и пора бы обратиться к психиатру. Плюсом к этому он заметил, как на руках начали появляться надписи-напоминалки, которые к нему самому не имели абсолютно никакого отношения. У него ведь нет друзей, чтобы писать на себе о встречах с ними в кафе или галерее, у него нет дедлайнов по живописи или, например, по перспективе.
Брюнет слышал о соулмейтах, но не задумывался о них до той самой ноты под утро и до первого белого георгина под ребрами. Он даже не был уверен в реальности такого явления, но аргументы в подтверждение существования меток и родственных душ появились сами. Неожиданно, спонтанно и резко. Долгое время это не укладывалось у него в голове, но наблюдая за ежедневно появляющимися на теле цветами, он выучил их язык, сопоставляя те с напоминаниями. Лишь один цветок — и юноша понимал, что сейчас чувствует его соулмейт-художник.
Белые цветы птицемлечника предвещали приближающуюся сессию и надежду на ее успешное закрытие, разлетающийся по ветру одуванчик, в совокупности с напоминанием о встрече с друзьями, означал хорошо проведенное время с ними, розовые или белые цветы шиповника говорили о нужде восстановиться после каких-то трудностей в жизни, красный клевер предвещал усердное выполнение работы и предсказывал, что этой ночью юноша точно не будет спать. Ведь когда на плече появлялся этот цветок — под утро в голове разливалась упоительная мелодия. Что удивительно, она нисколько не смущала брюнета. Скорее, она стала чем-то необходимым ему, более нужным, чем сон.
В одну из таких ночей программисту пришло в голову попытаться как-то связаться со своей родственной душой. Проведя некоторое время в раздумьях о том, как это сделать, параллельно наслаждаясь расслабляющими звуками флейты в голове, он пришел к выводу, что художник должен получать такие же послания на собственном теле, как это происходит с брюнетом. Спешно найдя ручку в стопке бумаг, юноша поднес ее к своей кисти и заступорил. Он не знал, что написать, с чего начать разговор, ведь ранее никогда ни с кем не связывался просто так, просто чтобы поговорить. Да и получит ли вообще эта творческая личность его послание? Как отреагирует на него?
Так и не решившись что-то написать, юноша отложил ручку в сторону и начал собираться на пару. День предстоял трудный. Сессия все-таки. Да и мелодия стихла. Интересно, а этот соулмейт тоже собирается на учебу или же спит себе спокойно после бессонной ночи? Размышляя об этом, программист и не заметил, как день подошел к концу. Мысли о связи с художником не покидали его ни на минуту. Слишком велико желание что-то написать ему, и чрезвычайно велик страх завязать с ним беседу или, еще хуже, не получить в ответ ничего.
Подобным образом юноша проводил недели и даже месяцы, изучая метки и узнавая о своем соулмейте что-то новое. Он изо дня в день ждал новых надписей, новых рисунков. Это стало каким-то наваждением, будоражащим мысли и душу. Бывали дни, когда от художника не было никаких «посланий», что заставляло парня сильно переживать за его судьбу. В такие дни он не мог спокойно сосредоточиться на учебе, карандаши и ручки в его руках от нервов ломались пополам, а в прописанных кодах одна за другой всплывали ошибки, что делало программу нерабочей, еще больше заставляя нервничать брюнета. Но когда на запястье появлялся подснежник — он с облегчением выдыхал и говорил про себя: «Все в порядке. С ним все в порядке». Но в то же время его не покидали мысли о том, от чего ищет утешение эта родственная душа? Какую надежду она пытается найти?
Вновь попытка что-то написать. Вновь провальная. Ну почему так сложно собраться с мыслями, и взять себя в руки? Вернее, ему было сложно, пока однажды он не увидел на левой части своей груди два бархатца. Больших, изящных, детально прорисованных. Надо же так умело и старательно рисовать на собственном теле… Ранее он не видел этих цветов на себе, поэтому сразу принялся искать информацию о том, что они могут значить. То, что цветка было два, его сильно насторожило. Он уже давно заметил, что художник в своем языке учитывает все детали — цвет, вид цветка и их количество. А два бутона не предвещали ничего хорошего. Опасения подтвердились расплывчатой информацией из интернета. Бархатцы — символ отчаяния.
До дрожи перепугавшись за соулмейта, брюнет соскочил и, взяв в руки последнюю уцелевшую ручку, вывел на запястье несколько цветочков бузины. Сочувствие и поддержка. Пусть у него и не было таланта в рисовании, но сейчас ему не было до этого дела. Главное, чтобы бархатцы превратились, например, в чистотел. Да во что угодно, говорящее о спокойствии и хорошем расположении духа. Юноше даже показалось, что он почувствовал то самое отчаяние, вероятно, мучающее художника.
Ответ не заставил себя долго ждать. По всему предплечью распространились белые колокольчики. Он благодарен. Обрадовавшись полученному ответу, брюнет, забыв про все свои страхи, написал немного кривыми, полупечатными буквами:
«Никогда не теряй надежды. Все образуется.»
Под этими словами в тот же миг начали появляться аккуратные, вырисованные каллиграфическим почерком слова:
«Спасибо.
Соулмейт, да? Я уже и не думал, что у меня он есть.
Как давно ты узнал обо мне?»
Он с кем-то общается. Весьма необычным способом, но общается. От этого его сердце забилось быстрее, а руки задрожали.
«Около года назад.»
«А почему не выходил на связь? Странно, наверное, было видеть на себе непонятно откуда берущиеся рисунки. Прости за это.»
Немного подумав, юноша решил, что раз уж говорит со своей родственной душой, то ему можно рассказать о своих проблемах с социальной коммуникацией.
«Не мог. Я раньше ни с кем не говорил о чем-то, не касающемся учебы или бытовых проблем. Признаться, мне было страшно выходить с тобой на контакт, хотя я много раз пытался.
Ты замечательно рисуешь, мне нравятся цветы в твоем исполнении. И на флейте ты играешь чудесно, так что не за что извиняться.»
«Так ты еще и флейту слышишь? Боже, я, наверное, очень мешал тебе по ночам. Спасибо за приятные слова. А насчет проблем с общением — могу я помочь тебе?»
«Наигрываемые тобой мелодии куда приятнее давящей тишины. Да не за что. Вряд ли тут можно чем-то помочь.»
«Но ты же сейчас говоришь со мной, значит можно. Меня, кстати, Инк зовут. А тебя?»
«Эррор.»
«Приятно познакомиться, Эррор.»
«Взаимно.»
На руке уже не осталось места, а на лице застыла улыбка. Такая чистая и искренняя, полная радости и надежды. Может, выходить с кем-то на контакт и правда не так уж плохо и страшно? Нужно лишь перебороть свои страхи и не сломать еще одну ручку, пытаясь нарисовать синие цветы колокольчика, которые скажут этому художнику о том, что Эррор думает о нем.
Комментарий к I. Ветка бузины и колокольчики.
Бечено.
========== I. Амарант - безнадежность или надежда? ==========
Сегодня весьма дождливый день. Его можно ассоциировать с амарантом. Безнадежность. Хотя, если посмотреть на этот цветок в пасмурный день, то он скрасит окружающую серость и станет ярким пятном на общем фоне, разбавляя всю эту тусклость. Так что можно ли его называть символом безнадежности? Или в этом символе есть скрытый подтекст, указывающий на то, что надежда есть и должна быть всегда, какими бы тяжелыми или грустными не были времена?
Размышляя об этом, светловолосый молодой человек смотрел в большое панорамное окно в аудитории и пытался найти вдохновение для выполнения контрольного задания по живописи. Надо же, в кои-то веки не поставили ограничения на то, что нужно изображать. Однако, это нисколько не помогло художнику.
Инк всегда был одним из лучших на факультете искусств благодаря своему прекрасному дару. Его картины вызывали у окружающих восхищение, и те твердили ему, что: «У тебя талант, ты станешь великим художником, войдешь в историю». Кто-то даже пытался проводить анализ его картин. Глупые, неужели они думали, что в картине «по требованию» может быть скрыт весь тот глубокий смысл, который он вкладывал в другие, никому неизвестные работы? В те, что стоят у него дома, повернутые изображением к стене, так как их никто не должен видеть. В те, которые были выполнены под порывом эмоций, в которые была вложена вся душа, все чувства, все до последней капли. В этих жалких работах для сдачи зачета нет и грамма того же, что есть в тех — его картинах. Именно в его, ведь они были созданы исключительно по его желанию.
Но почему его настоящие работы никто не должен видеть? Почему он их скрывает? Все достаточно просто — он не хочет открывать свою душу посторонним. Его картины — это его собственный маленький мир. Компактный, но безграничный. Никто же не открывает свой внутренний мир, например, деканату или участникам профбюро. Или даже первому встречному. Вот и он не желает показывать свои настоящие переживания и чувства другим людям. Что интересно, эти картины не видели даже самые близкие и дорогие ему друзья. Не то чтобы он им не доверял, просто они вряд ли поняли бы все то, что заложено в эти самые работы. А слышать одни и те же высказывания о том, что это прекрасно или великолепно ему порядком надоело. Раньше такие слова действительно было приятно получать в свой адрес, но не сейчас. Не после нескольких лет принуждений и загонов в рамки шаблонов, чтобы оценивать было проще. Забавно, факультет для художников и творческих личностей, а в полет фантазии не отпускают. В общем-то, все это в совокупности и стало причиной того, что Инк сейчас не знал, что изображать на холсте.
Бегая глазами по открывающемуся из окна виду на студенческий городок, художник заострял внимание на каждой детали. Вот капли дождя создают резонансное колебание на поверхности лужи, что с каждым мгновением становится все шире и шире, в последствии перетекая через маленький бугорок в асфальте и сливаясь с другой, такой же, образуя одну — новую и большую. Вот другие студенты, пытающиеся закрыться от небесных осадков, спешащие куда-то, не обращающие внимание на, например, идеально ровный ряд из елей на границе университетского ботанического сада, который придавал студгородку определенную изюминку. Вот сборище курильщиков, которым все равно на погодные условия, и они даже при пожаре в университете бегут к западному входу, дабы перекурить, пока время есть. А вот Дрим, стоит и машет в окно, привлекая внимание погрузившегося в свои думы художника.
Заметив лучшего друга и обратив внимание на его опечаленный вид, Инк подорвался с места и вышел из аудитории. Благо, во время таких вот занятий можно было спокойно выходить в любое время куда угодно. Запах дождя и мокрого асфальта ударил в нос сразу, как только светловолосый открыл дверь, ведущую на улицу. Этот запах прояснял мысли, освежал и бодрил, но плохое предчувствие никак не отпускало юношу. Что-то с самого утра терзает его душу и не дает покоя.
— Подготовка к просмотру? — Пожав руку в знак приветствия, спросил блондин. Он пытался выглядеть как обычно — расслабленным и мечтательным, но в голосе чувствовалась какая-то дрожь.
— Да. Что с тобой сегодня? Как-то неважно выглядишь. — Инк наклонил голову в бок, чтобы лучше было видно эмоции на лице Дрима. После заданного вопроса он весьма погрустнел, отвел взгляд в сторону и, едва заметно задрожав, проговорил, срываясь на шепот:
— Блу… В реанимации.
По всему телу пробежали мурашки, а душу охватила какая-то тяжесть. В глазах все поплыло и появилось ощущение отрешенности от окружающего мира. Блу — еще один лучший друг Инка. Они вместе с Дримом — неразлучная троица всегда улыбающихся добрячков-волонтеров, готовых прийти на помощь любому живому существу. Но что происходит, когда им самим нужна эта самая помощь? В таком случае, они просто есть друг у друга. Но сейчас… Сейчас с ними нет главного звена в механизме вечного позитива. Это звено попало в аварию и лежит, подключенное к множеству аппаратов жизнеобеспечения в больнице, а два его друга не могут найти себе места уже около месяца.
На все вопросы врачи лишь пожимают плечами и дают расплывчатые ответы, лишенные какой-либо конкретики и не предполагающие, чем все закончится. В этот месяц художник был слишком подавлен, чтобы рисовать что-то к показу. Он перестал записывать себе напоминания о чем-то, ведь в данной ситуации ему хотелось просто забыться. Но и тут забывчивость сыграла с ним злую шутку — он не забывал ничего. Лишь вспоминал. Вспоминал все то время, что они втроем провели вместе. То время, когда дверь в его дом вышибалась низкорослым голубоглазым другом, после чего на несколько кварталов раздавалось его воодушевленное «В такой великолепный день, великолепный я просто обязан потревожить покой лучшего художника во всей вселенной!», а за ним следовали виноватые возгласы желтоглазого блондина с извинениями и вполне обычные приглашения прогуляться по скверу около набережной. То время, когда это маленькое чудо, оставаясь вместе с Дримом на ночь у Инка, чтобы посмотреть какой-нибудь фильм, прямо посреди просмотра кидалось подушками и упрекало старших в том, что они зря переживают за героев, ведь «Это просто игра актеров, с ними же все в порядке. Так что нечего разводить нюни!». То время, когда походы к детям-инвалидам в качестве волонтерской акции вытаскивались лишь за счет особого дара Блу — воодушевлять всех окружающих его людей. Ему каким-то чудесным образом удавалось помогать тем, с кем жизнь играла злую шутку. Но помогать не материально, а морально, вызывая на их лицах улыбки, а в глазах лучик надежды. Пожалуй, если кто спросил бы, «Что такое надежда?», можно было бы с уверенностью сказать — это Блу.
Каждый день Инк садился за холст, но тот так и оставался белым. Каждый день художник брал в руки флейту, но из нее так и не звучала мелодия. Каждый день он приходил в больницу, так и не получая никаких ответов. Каждый раз, в моменты затухания надежды, он рисовал на своем запястье подснежники, означающие поиски утешения и надежды, так и не находя их.