— Проезжайте, — бубнит он, махнув рукой.
Катарсис улыбается и входит в ворота.
Теперь для Сиджи здания не казались такими уж и низкими. Деревянные и каменные постройки возвышаются, закрывают своими широкими крышами темно-синие небо, пронизанное звездами, и полную луну.
Факела освещают единичных жителей, укутанных в плащи, идущих вдоль стен домов. У входов в местные бары и корчмы танцуют пьяницы, шатаясь и громко напивая песни. Иногда валяются лицом в грязи. Другие, более трезвые выпивохи не глумятся пнуть спящих и обрыскать их карманы. В узком проулке Сиджи замечает молоденькую девушку, которая прислоняется щекой и упирается ладонями в каменный дом, ее лицо укрыто волосами, а кошачьи уши прижаты к голове. И толстого мужчину, что ритмично бьются своими бедрами об ее. Он громко дышит в изгиб оголенной шеи и ближе прижимает ее к себе.
Сиджи резко отворачивается и ошарашенно смотрит вперед. В голове пусто, взгляд испуганно бегает по крышам домов и горящим факелам.
— Мы проехали уже много мест, где можно было остановиться, — говорит Хром и зевает в кулак.
— Да, мы проехали много интересных мест, — соглашается Катарсис и тоже зевает. — Но я знаю один хороший трактир, он уже рядом.
Завернув за угол, Сиджи видит пустую площадь, в центре которой стоит круглая каменная беседка с зажженным костром. Алые языки танцуют, бревна в огне трещат.
— Вот, видите вывеску «Хромая кобыла»? — спрашивает Катарсис, указывая рукой на здание, стоящие в противоположной стороне площади. — Название, конечно, так себе, но комнаты там приличные.
Сиджи щуриться, пытаясь разглядеть вывеску.
— Пошлите уже, я устала, — бурчит Сиджи, проезжая мимо костра.
Прохладный ночной ветер ударяет в лицо, проникает под плащ и рубаху. Сиджи ежится, сильнее сжимая кожаные поводья.
Катарсис и Хром оставляют фамильяров у корыт и подходят к двери трактира. Сиджи подъезжает к стойлу и спрыгивает в лужу. Грязь брызгает на сапоги и плащ.
— Да чтоб оно!..
Сиджи подходит к двери, снимая капюшон.
— Почему везде грязь? Дождя же давно не было.
— Ну, то и не совсем грязь, — говорит Катарсис, открывая дверь. — Как ты уже сказала, дождя не было давно.
Сиджи дергается, в отвращении оглядывает сапоги. Кривит лицо и, бурча под нос, заходит в трактир.
В слабо освещенном помещении у стены стоит барная стойка. На одном из стульев, импровизированных из бочек, сидит пьяница с поникшей головой и почти пустой кружкой. Он что-то мямлит женщине, что понемногу подливает ему пива.
За дальним столиком трактира тихо спорят о чем-то молодая девушка с серыми волосами и мужчина, за спиной которого висят два меча.
Катарсис подходит к стойке и, наклонившись, обращается к женщине:
— Есть свободные комнаты? Для меня и моих друзей.
— Три серебряка за одну комнату.
— Сколько кроватей в комнате?
— Две, — отвечает трактирщица, подливая пива пьянчуге. — Но я возьму за комнату, а не за количество человек.
— Держи пять, — говорит Катарсис, высыпая на стойку серебро, — но дай раскладушку и дополнительное одеяло. И налей мне пива.
— Дам плед, одеял лишних нет, — отвечает трактирщица, сгребая монеты под стойку. — Держите ключ, вторая комната от лестницы на втором этаже. Проводить?
— Да, проводи моих друзей. А я пока посижу здесь.
Трактирщица выходит из-за стойки и направляется к лестнице. Хром вяло шагает за ней. Сиджи, подойдя к Катарсис, шепотом спрашивает:
— Ты не пойдешь спать? Тогда Хром точно займет кровать.
— Я поспрашиваю про ваших наемников.
— Тогда я тоже останусь.
Катарсис молчит. Бросает взгляд на парочку в углу трактира и пьяницу, сидящего рядом. И, пожимая плечами, отвечает:
— Хорошо.
Сиджи присаживается на бочку, озадачено оглядывая трактир. Глядит то на Катарсис, то на отражения язычков пламени свечей в бутылках, стоящих на стойке возле кучи листовок.
— Мужик, — обращается Катарсис, облокачиваясь локтем о стойку, — ей, мужик, хочешь чего покрепче?
— Че-е-е-г-о? Баба, чо ты мелишь?..
— Водку, говорю, не хочешь? А то пиво, да пиво. Нужно чего посерьезней выпить, праздник ведь.
— Какой еще… ик… праздник? — спрашивает пьяница, наконец, повернув голову к Катарсис.
— И не удивительно, что не знаешь. Но я тебе расскажу, ты на вид приличный человек и лицо у тебя доброе. Друг мой жениться. На красивой девушке, волосы у нее длинные-длинные, талия тонкая-тонкая. Мастерица, каких свет еще не видел. А характер-то! Характер! Покладистая, слова лишнего не скажет.
Сиджи слушает внимательно, задрав бровь, и посматривает то на Катарсис, то на пьяницу, что почти выпил все свое пиво.
— У баб по молодости… ик… у всех характер хороший, — говорит мужик, разглядывая дно кружки. — А затем, как замуж-то… ик… выйдут… ик… то сразу все это, мать вашу, хорошее пропада-ик…
Катарсис секунду молчит, наблюдая за трактирщицей, спускающийся по лестнице, а затем спрашивает:
— Ну, так что? Выпьешь-то за счастья моего друга?
— Выпить-то выпью, грех тут не выпить-то.
— Можно моему другу водочки? И мне, пожалуй, тоже. И про пиво не забудьте.
— А подруге вашей? Тоже налить? — спрашивает трактирщица, достав стопки и бутылку местной водки. — Или ей пива?
— Сок есть? — спрашивает Сиджи, кривя губы при виде выпивки.
— Виноградный. С пряностями.
— Вот его, пожалуйста, — облегченно вздыхает Сиджи, пересаживаясь на стул ближе к Катарсис.
— Ох, хороша водочка! — хрипит пьяница, резко поставив стопку на стойку.
Сиджи глядит на Катарсис, что залпом осушила стопку, не поведя и бровью.
— Налей еще, — кивает Катарсис, усаживаясь поудобнее.
Трактирщица наливает еще, а потом ставит кружку сока перед Сиджи.
Парочка в углу спорить перестала и начала играть в карты. Девушка иногда заливалась смехом, а мужчина что-то тихо ей рассказывал.
— Мужик, а, мужик? Ты же местный? — спрашивает Катарсис и, дождавшись утвердительного кивка, продолжает: — Значит, знаешь местные новости. Может, есть что-нибудь интересное? Заказы какие-нибудь.
— Эт надо у этой милой… ик… госпожи спрашивать, — отвечает пьяница, стопкой указывая на трактирщицу. — Ни чо я не знаю, пью здесь уже третьи сутки. Но вот чо я те… ик… скажу! Говорят, какие-то проблемы с грибами. Типа они местных убивают и все такое. И вообще виноваты во всех бедах. Вот ты меня послушай, если грибы убивают простых людей, то на вилы их насадить надо! И в костер. Будем нам шашлык… ик…
— Говорят, где-то вблизи Баленвии разбили лагерь наемники, — говорит Сиджи, сжимая кружку в руках и опустив голову. — Говорят, что они люди.
Трактирщица резко поворачивает голову к Сиджи и испуганно глядит, прижимая руки к сердцу.
— Чтоб их грибы сожрали! — восклицает пьяница. — Людских наемников нам еще здесь не хватало!
— Страшные вещи говорите, милочка, — шепчет трактирщица, покачивая головой. — Ох, очень страшные вещи.
— Люди всегда хотят крови! Ик!.. Всегда хотели и хотят нас грохнуть! А они еще и наемники! На вилы их, на вилы!
Сиджи замечает взгляд желтых глаз мужчины с белыми, как молоко, волосами. Его глаза страшно горят в тенях трактира. Затем он отворачивается, говорит что-то девушке. Та быстро собирает карты. Они встают и идут к двери.
— На вилы! Проткнуть их, выпустить кишки! — кричит пьяница, размахивая стопкой в руках.
— Сиджи, — шепчет Катарсис, наклонившись, — иди в комнату. Сейчас мы уже вряд ли что-нибудь узнаем.
— Хорошо.
Из открытой двери дует холодный ветер. Сиджи ежится, сильнее укутываясь в плащ, и идет к лестнице.
— Мама! Папа!
Мужчина и женщина стоят спиной, смотрят куда-то вдаль. В чистое голубое небо, на уносимые ветром травинки и лепестки. И на яркое круглое солнце.
— Мамочка! Мама! Мам!.. Папа!
Сиджи бежит, задыхаясь, махая руками, спотыкаясь. И кричит. Орет, надрывая горло.
— Ну, посмотрите же сюда!
Сиджи падает, но не чувствует боли. Поднимается, громко кашляет и снова бежит.
Мужчина и женщина стоят спиной, смотрят на просторные зеленые поля, усыпанные красными маками. И как будто не слышат крики.
— Пап! Мам! Я здесь! Посмотрите сюда!
Они оборачиваются, когда Сиджи в очередной раз падает и не находит сил встать.
— Твой страх… твоя боль… никто не хочет, чтобы это прекращалось.
Мужчину и женщину окутывает белый туман. Резкая вспышка слепит глаза. Сиджи прикрывает лицо ладонью.
Из тумана, что медленно простирается дальше, скользит своими щупальцами к Сиджи и к зеленому полю, к красным макам, вылетают большие бабочки. Порхают своими белыми крыльями, шевелят своими длинными усиками.
Сиджи кричит.
Замусоленная тряпка, заменяющая шторку, развивается и шуршит. Из открытого окна раздаются шелест листвы, стук копыт и каблуков, пьяные крики и пение.
Лунный свет слабо освещает маленькую комнатку, в которой стоят две кровати, тумбочка и комод. И висит зеркало, в отражении которого виднеется спящее лицо Хрома. Краем глаза видна все еще не разложенная раскладушка и, весящий на ней, плед.
Сиджи лежит на кровати и не двигается. Смотрит на пятна на потолке и глубоко дышит. Пальцы на руках занемели, а ноги отяжелели и отказываются двинуться. К мокрой спине прилипла рубаха.
За дверью раздаются шаги, скрип двери. И усталое бормотание.
Сиджи жмурится, глубоко вдыхает и садится, опустив на холодный пол босые ступни. Выпрямляется, проводит ладонью по шее. Ощущает пот на пальцах и стонет. Мучительно и протяжно, словно последние остатки души выходят из тела.
— Ненавижу бабочек…
Из окна неожиданно громко раздается невнятное пение, затем яростный крик и звон посуды.
Дует холодный ветер, развивая шторку, охлаждая мокрый затылок и спину. Сиджи облегченно вздыхает и тянется к сапогам, глубоко зевая и жмурясь.
Скрипит кровать. Хром переворачивается, бубня что-то о кораблях и качке.
Сиджи засматривается на спящее лицо, такое умиротворенное и спокойное, а потом резко отдергивает себя, стараясь не смотреть даже в сторону Хрома. И встает, тихонько подходит к двери, все-таки бросая мимолетный взгляд на его лицо, на чуть приоткрытые пухлые губы и черные ресницы, быстро выходит из комнаты.
Спустившись на первый этаж, Сиджи еще раз оглядывает трактир. У входа сидят трое мужчин крепкого телосложения и с грозными лицами. Их топоры, мечи, секира и арбалет лежат на столе. Они тихо о чем-то переговаривают, отпивая время от времени из больших кружек, наполненных до краев.
Сиджи ежится, потирая плечи, и старается больше не смотреть в их сторону.
За стойкой все так же стоит та женщина и хмуро поглядывает на мужчин. Пьяницу Сиджи не замечает, но стопки и кружки, из которых он пил, все еще оставались на месте.
— Простите, — говорит Сиджи, подходя к стойке ближе, — вы не видели, куда ушла девушка, которая была со мной? Высокая, у нее зеленые волосы…
— Твоя подруга отошла ненадолго, — отвечает трактирщица, дружелюбно улыбаясь. — Может, налить тебе чего?
— Можно воды?
Трактирщица кивает и скрывается за стеной.
Сиджи присаживается на стул, опустив голову, и пытается лишний раз не двигаться. Волосы на затылке встают дыбом каждый раз, когда чашка стучит об стол.
Трактирщица возвращается с кувшином в руках.
— Не часто встречаю тех, кто предпочитает воду, а не пиво, — говорит трактирщица, наливая в стакан до краев, — или сок, а не водку. Не любишь алкоголь?
— Нет, не люблю.
— И правильно. Из-за пива мужики становятся такими свиньями. Да и бабы не лучше.
Сиджи молчит, выпивает воду залпом, и бросает украдкой взгляд на мужиков. Видит, как один из них, — с длинными черными дредами, завязанными в низкий хвост, и смуглой кожей, покрытой множеством шрамов, — внимательно наблюдает за ней. Сиджи дергается, быстро отворачиваясь, и не находит сил встать. Ноги занемели.
Слышит скрип, стук каблуков и лязг стали. Видит в отражении приближающийся силуэт, страшно сверкающие желтые глаза и жесткую линию губ. Крупная тень медленно нависает над ней. Сиджи чувствует спиной чужое присутствие, поясница и затылок покалывают.
Секунды три мужчина стоит, нависая и словно пристально наблюдая, а затем садиться на стул рядом с Сиджи. И наклоняет голову.
— Не хочешь выпить? — вкрадчиво спрашивает он, поставив рядом бутылку.
— Простите, я не пью, — глухо отвечает Сиджи, уставившись в дно своей кружки.
— Даже воду или сок?
— Я не знаю вас, не могу выпить с вами, — быстро говорит Сиджи, вставая со стула. — Мне пора.
Сердце выпрыгивает из груди, ладони вспотели. В голове пусто, глаза видят только лестницу и перила.
Мужчина хватает Сиджи за предплечье и силой тянет к себе. Сиджи с грохотом садится на стул, морща лицо от боли. И в следующее же мгновение дергает руку, но мужчина держит ее мертвой хваткой.
— Отпустите меня, — кричит Сиджи, оглядывая трактир. — Выпустите!
Трактирщица испуганно опускает голову и быстро скрывается за стеной.
— Дорогая моя хозяйка, а куда это вы ушли? — громко спрашивает мужчина, рывком пресекая попытки Сиджи вырваться. — Налейте соку этой барышне!
— Не нужен мне сок! Отпустите! Отпустите!
С улицы раздается быстрый цокот каблуков.
Сиджи в надежде смотрит то на дверь, то на лестницу. Старается вырвать руку, но хватка становится все сильнее. Кожа больно трется об ткань рубахи.
— Мне больно! Отпустите меня! — пронзительно визжит Сиджи, кривя лицо. — Помогите!
— Да успокойся ты!
Мужчина грозно ударяет бутылкой об стойку, впившись в Сиджи желтыми глазами, что жутко блестят при свете свечей.
— Мне нальют сока или нет?!
— Сейчас-сейчас, — перепугано говорит трактирщица, выходя из-за стены.
Цокот приближается. За дверью кто-то крепко ругается, а затем резко раскрывается дверь. И, сердито ввалившись в помещение, пьяно орет:
— Какого хрена бабий писк слышан аж на той стороне улицы?!
Сиджи быстро оборачивается и видит Катарсис. Сапоги и плащ испачканы в грязи, края рубахи торчат из-под брюк, а пряди волос выбились из крупной косы. Ее глаза грозно блестят, а рука лежит на эфесе меча.
— А ну отпусти ребенка, старый дуралей! — орет Катарсис, подходя ближе. — Ты чо к ней пристал, Алекс? С дубу рухнул?! Да ты ж пьян, как тот, сука, несчастный… ик…
— Да ты сама, мать мою за ногу, пьяна и еле на ногах держишься! — в ответ орет Алекс, отпустив Сиджи, потянувшись за кружкой. — Ей! Куда ты, как тебя там… а хрен с ним! Поговорить надо!
Сиджи быстро скрывается за спиной Катарсис, которая, пошатываясь, грозно машет пальцем Алексу. Сиджи, вцепившись трясущимися пальцами в руку Катарсис, прячется лицом в грязный плащ. В нос ударяет резкий запах алкоголя, пота и чего-то паленого…
— Ты детей мне тут не обижай! Как говорит моя маменька: «Дети это святое»! Будущее наше и надежда! Чего ты хотел от Сиджи? Ты чо к ней пристал? Она теперь тебя шугаться будет, как некоторые святой воды и распятий!
— Ой, все, — закатывает глаза Алекс, сгребая под мушку бутылку, а из рук трактирщицы выхватывая кувшин с соком. — Милая моя хозяйка, вот все это вот считай на счет этой курицы. У нее денег много, расплатиться.
— Что?! — возмущенно восклицает Катарсис, подходя ближе, утягивая за собой Сиджи, и задирая голову вверх. — Так ты еще и за мой счет бухать захотел? Да чтоб тебе кишки выпустили завтра!
— Лучше пойдем, договорим о твоих наемниках, — говорит Алекс, кивая в сторону стола, за которым все еще сидели его спутники. — А то разоралась она тут о всякой херне. Денег ей жалко на лучшего друга.
Катарсис молчит, посмотрев сначала на Сиджи, а потом на стол, заваленный выпивкой и оружием. Обратив взор в потолок, и, немного постучав пальчиком по подбородку, спрашивает:
— Присоединишься? Они вообще приличные, руки не распускают. А если что, то отрубим, чтобы неповадно было.