Последнее слово она произнесла почти неслышно.
— Как вас зовут? — Фокусы продолжались. — Мне кажется — Владимира.
— Владимира. Мира.
— Успокойтесь, Мира, я помогу вам, — пообещала Иванна.
Раньше она никогда не давала обещаний, не выслушав сути дела. Но сейчас понимала, что должна дать свое слово — твердое, крепкое, незыблемое. Только ухватившись за него обеими руками, клиентка сможет найти в себе силы выбраться из бездны без дна, куда она летела, словно Алиса в кроличью нору, не чувствуя ничего, кроме свистящего в ушах страха.
— Слышите, я помогу вам.
И Мира услышала — ее взгляд стал осмысленным, потянулся к ведьме, вцепился в нее, как вцепляется мертвой хваткой утопающий в протянутую ему руку. Вцепляется так, что остается одно из двух: либо его вытащат на берег, либо он утащит своего спасателя в омут…
На долю секунды Карамазовой стало не по себе, неуверенность в своих силах впилась в сердце комариным хоботком. Но, презирая ее, она лишь выше подняла голову в черной шапочке.
— Помогу, можете не сомневаться. Но вы должны рассказать мне все по порядку, Мира.
Девушка быстро кивнула и так же быстро произнесла:
— Все началось с браслета.
— С браслета, — твердо повторила Карамазова.
Это был уже не колдовской, а стандартный психологический прием — дать понять человеку, что ты его понимаешь.
— Да, с браслета, — сказала гостья уже уверенней. — С браслета Вуду, который Люк привез мне в подарок.
— Кто такой Люк?
— Люк — мой муж Леонид.
— Откуда он привез вам браслет?
— С Кубы.
— Давно?
— Почти полгода назад.
— Полгода назад муж привез вам с Кубы браслет Вуду. Что же произошло потом?
— Он сказал, — голос девушки окончательно выровнялся, — этот браслет нужно носить женщинам, которые занимаются творчеством. Будто бы он очищает их желания. Не в смысле, что желания грязные, — поспешно пояснила она. — Просто женщина, она хочет и того, и другого, и третьего… А браслет жрицы Вуду помогает ей вычленить самое главное желание и воплотить его в жизнь. Я ясно говорю?
— Конечно, — ответила Иванна. — Желание творить.
Мира радостно закивала.
— И вы стали носить этот браслет?
— Да. Он изменил всю мою жизнь! Он очень помог мне в работе…
Иванна скосила глаза в сторону Наташи. Из-за обложки журнала были видны лишь ее недовольно нахмуренные брови, но встревать в разговор певица явно не собиралась.
— А где вы работаете? — осведомилась Иванна.
— Последние два месяца в женском журнале «Анечка».
— А раньше?
Раньше…
Раньше, до того как ЭТО началось, она работала в одной из самых серьезных киевских газет и считалась очень перспективной журналисткой. На еженедельных собраниях редактор часто хвалил ее аналитические статьи. «Вы очень талантливы, Мира, — говорил он, поощрительно топорща в улыбке седые усы. — У вас только одна проблема. В журналистике важно быстро и точно передать событие, а оно-то волнует вас меньше всего. Вас все время тянет на философию и „игру в бисер“ писательница вы наша…»
И этот прозрачный укор, вежливо замаскированный в шутку, Мира упрямо воспринимала как комплимент.
Ей ужасно хотелось быть писательницей!
До поры ЭТО было лишь абстрактной мечтой, недостижимой, как звезды. Она записывала забавные фразочки, а иногда целые отрывки сначала в заветную тетрадку в потертой от времени обложке, потом в специальный файл с гордым именем «Литература». Много лет она тешила себя мыслью, что когда-нибудь оставит журналистику и напишет что-то настоящее…
Что, она не знала. Не знала ни жанра, ни тем своих будущих произведений. ЭТО было лишь желанием, чистым и не замутненным никакой конкретикой.
А потом Люк привез ей с Кубы браслет Вуду. Он понятия не имел о ее мечте. Хотя слово «творчество» было лидером Мириного лексикона, он связывал его исключительно с журналистикой. Леонид гордился профессией жены и любил козырять ее карьерой в кругу друзей. Но, услышав его рассказ про «самое важное желание», Мира сразу подумала про ЭТО.
Неделю спустя она надела браслет — так боксер надевает перчатки перед боем, так священник облачается в рясу перед службой! — и открыла драгоценный файл.
Ехидный глас разума хихикал, потешаясь над нею: «Глупышка, глупышка, на что ты надеешься?»
«Я просто хочу попробовать…» — оправдалась она.
Она не верила, что получится. Она так привыкла: ЭТО только мечта, что, когда несколько ее давнишних отрывков сложились в цельный рассказ, испытала неподдельный шок.
Рассказик был хилый и сиропный, в стиле женских журналов. Но главное — он БЫЛ. Из ничего внезапно родилось нечто!
Она перечитывала его вновь и вновь, не веря в случившееся чудо. Даже толком не понимая, как оно произошло. Ведь она просто попыталась выстроить в ряд несколько разрозненных фрагментов, в которых смутно улавливался общий смысл. Но неожиданно мозаика соединилась в общую картинку. Ее пальцы сами собой застучали по клавиатуре, дорисовывая недостающие фразы и связки. И всего за несколько часов на свет появилось ПРОИЗВЕДЕНИЕ!
И его творцом была она — Мира.
Она никому не сказала об этом. Вела себя как обычно, не признаваясь, что о ее грудную стенку бьется шторм страстной радости.
Я могу! Я могу!
И на волнах этой веры Мира написала второй рассказ, на этот раз совершенно сознательно, заранее продумав сюжет и черты героев. Ей нужно было убедиться: ЭТО — не случайность, пришедшая извне. Доказать: оно рождается из нее, и только она одна является его единым и полновластным творцом.
Рассказ был написан за несколько дней в промежутках между основной работой. И, поставив последнюю точку, она бессильно откинулась на спинку стула, каждой мышцей своего тела ощущая радостную пустоту в утробе и удовлетворение Господа после сотворения СВОЕГО мира.
«Вначале сотворил Бог небо и землю…»
И я могу!
«Земля была безвидна и пуста… И сказал Бог: да будет свет. И стал свет».
И я могу так!
«И увидел Бог, что это хорошо».
Хорошо!
Мира в экстазе вскинула руки к потолку, принимая дарованную ей власть. Она шла домой вприпрыжку. Ей казалось, у нее хватит сил подпрыгнуть и поцеловать небо, чтобы поблагодарить его за ниспосланный дар.
Это был самый счастливый день с момента ее рождения.
Потом началась каторга.
Вся ее жизнь стала казаться ей каторгой — бесконечной чередой бессмысленных обязательств, которые окружающие пытаются взвалить на ее плечи. Сотрудники вежливо интересовались ее самочувствием, замечая, что она ежедневно появляется в редакции с унылым лицом, с трудом сдерживает раздражение и всячески пытается увильнуть от заданий. Мира возненавидела срочные материалы «в номер». Они требовали, чтобы она немедленно куда-то бежала, расспрашивала, писала. Крали ее у себя самой. Она возненавидела журналистику и свои статьи, считая их выкидышами, даунами, способными прожить всего один день. Журналистика отражала переменчивые события реального мира, мешая ей сосредоточиться на своем, куда она рвалась всей душой.
Ее свежерожденный мир, по земле которого она сделала лишь два неуверенных шажка, звал своего творца, и этот зов заглушал в ее ушах все прочие звуки. Мир ждал, что она откроет в нем новые земли, населит его новыми героями и даст им имена и законы.
Она возненавидела продуктовые магазины, готовку и стирку. Динамила выходные, откладывая ритуальную генеральную уборку. Ее квартира — некогда любимый ею обетованный мирок их семьи — становилась все более бесхозной и нежилой. Меню Леонида сводилось к пельменям и чаю из пакетика. Мира перестала краситься, забывала мазать на ночь лицо кремом, тяготилась продумывать гардероб, ограничиваясь джинсами и свитером. Маленький континент ее тела больше не интересовал Мирину душу — она рвалась в другой мир, бесконечный, непознанный и прекрасный.
Периодически Мира испытывала разрушительное желание послать к черту всех, кто мешал ей навсегда поселиться там: работу, хозяйство, собственного супруга. Уволиться, развестись, оборвать все связи и унестись в неведомые дали.
ЭТО имело над ней наркотическую власть. В промежутках между писательством она ощущала мучительную ломку, все более болезненную с каждым днем. Она и впрямь напоминала себе наркомана, который постоянно пытается забиться в угол, подальше от всех, чтобы нюхнуть свой «новый мир». Но иногда в ее голове всплывала иная ассоциация.
Разве не то же испытывают монахи, вступившие на путь к Богу? Это почти осязаемое ощущение, как от твоей кожи постепенно отшелушиваются все наросты материальной жизни — мода, карьера, бытовые удобства, семья. Необходимые ценности социального «Я» вдруг оказываются ненужными и наносными.
Когда-то из любопытства она купила в Киевской лавре книжечку со списком грехов и с искренностью мирской твари поразилась тому, что для истинно верующих считается греховным даже такие невинные вещи, как гурманство, любовь к красивым вещам, забота о коже и волосах, смех и веселье.
Но сейчас она, словно по ступенькам, шла постулатами этой церковной книги и, когда внезапно поймала себя на желании остричь свои длинные волосы, дабы трудоемкий процесс ухода за ними не отвлекал ее от ТВОРЕНИЯ, впервые осознала причинно-следственную связь.
Все просто. Идя по лестнице вверх, ты с каждым шагом ощущаешь, насколько неважны эти суетные мелочи, как глупо тратить на них силы и время! Потому-то уход в монастырь и начинается с пострига!
Она безжалостно остригла тщательно лелеемый метр русых волос и безразлично пережила скандал с мужем, разразившийся по этому поводу. Мира понимала: если будет нужно, она принесет в жертву даже его. Работа в газете уже лежала на алтаре. Мира балансировала на грани увольнения. От решающего поступка ее удерживало только одно: осознание, насколько несопоставима ее глобальная готовность к жертве с мизерными результатами труда.
Несколько написанных ею рассказиков явно не могли претендовать на Нобелевскую премию. Когда, решившись наконец, она показала их редактору, тот лишь удивленно посмотрел на нее: «Мирочка, зачем вам ЭТО нужно? У вас прекрасные задатки. Если бы вы больше работали, то могли бы через несколько лет претендовать на «Журналиста года».
Но звание «Журналиста года» привлекало ее не больше, чем титул чемпиона мира по тяжелой атлетике. Да, ее произведения были коротенькими, сопливыми, чересчур женскими, с «картонными» характерами и диалогами. Но все равно ничто не могло сравниться с тем огромным, захватывающим счастьем, которое она испытывала, создавая их.
Пусть образы, рисуемые ею, напоминали кривобокий домик на детском рисунке — это не уменьшало ее безраздельной власти над своим миром. Ее герои делали лишь то, что она хотела, она одна была вправе даровать им любовь и боль, награду или раскаяние Она могла одевать своих героинь в баснословно дорогие платья, отправить их в Париж или на Канары, научить их летать и плавать под водой без скафандра, дать все и все отобрать.
Творя свой мир, она чувствовала себя одновременно Господом Богом и беспечной девчонкой, играющей в куклы.
Быть Богом и ребенком в одном лице — возможно ли выдумать более прекрасную профессию?
Ни за что на свете она не отречется от ЭТОГО. Скорее откажется ради него от всего на свете!
Видимо, уловив эту грозную тенденцию, муж предпринял попытку к примирению. После недельного бойкота супруги он сказал, что у него было время обдумать сложившуюся ситуацию и принять решение.
«Я больше не буду тебя упрекать, — неуверенно пообещал он. Но вполне уверенно добавил: — Я не хочу потерять тебя. Мы были так счастливы раньше… Но теперь я совсем перестал тебя понимать. Разве плохо быть журналисткой? Разве не круто? Такая модная профессия. И платят хорошо. А писатели… Кому на Украине нужны писатели? Да у нас и нет никаких писателей, а если и есть, их все равно никто не знает! Но если ты так сильно хочешь… В конце концов, это твое право».
Его капитуляция была объявлена на удивление вовремя. За несколько месяцев писательских потуг Мира все чаще сомневалась в своем таланте, все отчаянней занималась самоедством, и ее литературный экстаз сменялся не менее экстатичным отчаянием.
Она могла! Но не смогла! Подобно Алисе Кэрролла, она обнаружила дверцу в волшебный мир, но сумела протиснуть туда только палец. А долгожданный флакончик с надписью «Выпей меня!» упрямо отказывался материализоваться.
В то время Мира как никогда была близка к разводу и безработице, перекидывая внутреннее раздражение на окружающих и объясняя свои неудачи внешними помехами. Но разговор с Люком помог взять себя в руки и попытаться отыскать какой-нибудь разумный компромисс, способный установить между двумя ее мирами относительное равновесие.
Одновременно случилось еще одно важное событие. Редактор женского журнала «Анечка» купил сразу два ее рассказа и намекнул ей, что в их штате есть свободное местечко.
Решение было принято сразу и однозначно.
«Анечка» не была пафосным глянцевым журналом и с позиции журналистской карьеры стала однозначным падением вниз. Но с точки зрения писательства давала многочисленные перспективы. Во-первых, возможность периодически печатать свои шедевры. Во-вторых, массу свободного времени для их создания. По сути, от нее требовалось только вовремя сдавать две рубрики в месяц («Секреты красоты» и «Твоя проблема») и соблюдать режим рабочего дня. Это Миру устраивало вполне. Она быстро «списывала» обязательные материалы, а все оставшееся время честно протирала джинсы у компьютера, рожая свое. Ею были довольны.
Атмосфера женского царства (в штате числились только двое мужчин) успокаивала ее взвинченные нервы. Редакция чем-то неуловимо напоминала парикмахерскую или салон красоты, место, где любая особь женского пола подсознательно чувствует себя счастливой и защищенной — тот же запах духов и бесчисленные пробники косметики, присылаемые рекламодателями и спонсорами конкурсов, веселый щебет пересудов, мягкость, неспешность. Ничего общего с жестоким миром настоящих журналистов ее бывшей газеты.
В комнате, где отныне работала Мира, сидели еще две журналистки и литературный редактор — рыжая Леночка, которую Мира прозвала «белочкой». Она была на редкость трудолюбивой и постоянно что-то правила и вычитывала, в то время как холеная блондинка Лина и пухлая брюнеточка Вика вдохновенно точили лясы, красили ногти и попивали кофе. Но вся эта троица существовала словно за стеклом Мириного сознания. Она изредка перебрасывалась с ними фразами о погоде и работе. И была искренне признательна им за толерантность, с которой те воспринимали ее подчеркнутое неучастие в традиционных бабских забавах (обсуждениях своего мужчины и побегах в ближайший бутик), ее сомнамбулическую задумчивость и чрезмерную погруженность в себя, ее беспомощные глаза, когда, отрываясь от компьютера, Мира оглядывалась по сторонам, с трудом нащупывая взглядом реальные предметы и удивляясь: «Куда я попала?»
Женский мир журнала волновал ее столь же мало, как и весь белый свет, вместе взятый, но он имел огромное преимущество уже тем, что не раздражал ее. Люк тоже присмирел, привык ужинать в ресторане, пропадал вечерами с друзьями, заполняя весельем образовавшуюся дома пустоту. Реальная жизнь обходила Миру стороной, будто выдрессированная прислуга, ступающая на цыпочках, чтобы не нарушить покой хозяйки.
И именно теперь, когда ей ничего не мешало, Мира с ужасом поняла — дело не в посторонних помехах, а в ее собственной немощи!
Новые рассказы оказались ничуть не лучше прежних — все тот же инкубаторский формат журнала «Анечка». Ее творческий потолок был не выше, чем в «хрущевских» квартирах — вполне пригодных для жизни, но котирующихся по самым низким расценкам.
И, отдавая свои истории в печать, Мира все чаще чувствовала себя дурой, купившей за миллион тривиальную халупу с совместным санузлом.
Но однажды…
Глава третья
Браслет жрицы Вуду
Писательский демон самоубийства некрасив, неулыбчив, полубезумен, с воспаленными от бессонницы глазами. Это другая ипостась демона творчества, пришедшего получить причитающееся по счету.