Если не хочешь столкнуться со стеной непонимания со стороны близких и погрязнуть всеми фибрами души в лапах одиночества, не раскрывай всю правду о себе. Не доставай с глубины сердца подводные камни. Не открывай душу нараспашку перед кривыми взглядами недоброжелателей. Не сыпь солью откровения в глаза – не поймут, заплюют, раздавят, затопчут, сотрут в порошок, сожгут дотла.
Если ты отрываешься от мнения толпы и выходишь за рамки строгих правил, тебя с головой окунают в грязь презрения. Ты становишься главным объектом насмешек и ничтожных слухов, потому что нарушаешь законы ожидания. Ты – белая ворона, которую хлещут по спине плетью осуждения. Ты – серый отшельник, который хватается за собственные мысли как за спасательный круг. Ты – тусклая тень, которая блуждает в лабиринтах сомнений без права на возвращение.
- Ты нас опозорил! – Глория с вытаращенными глазами кричит на сына, захлебываясь горькими слезами. Она готова распороть сына пополам своим свирепым взглядом. – Как долго ты собирался скрывать от нас … такое? – голос светловолосой женщины неумолимо дрожит, ломается, распадаясь на сотни ошметков.
- Я не хотел скрывать, - глаза Тарьея устремлены в пол. Он нервно переминается с ноги на ногу, сгорая под убийственным взглядом матери. Он не вынесет её слёз. – Я просто знал, что вы не поймете.
- Ты всегда был примерным мальчиком, хорошо учился, - от виноватого тона сына Глория воспламеняется с новой силой, нервно теребя в руках мокрую тарелку. Стопки вымытой посуды качаются в такт её лязгающему голосу. – Ты проучился в университете целых два года, радовал нас каждый день успехами, а сегодня ты появляешься дома с таким заявлением и просто рушишь свои планы.
- Ваши с папой планы, мам, ваши, - хрипло вздыхает Тарьей и растерянно пятится к стене, чувствуя на себе испепеляющий взгляд матери. Воздух накалён до предела, и, кажется, Глория готова в любую секунду зарядить ему смачную пощёчину, чтобы выбить из сына всю дурь. – Вы распланировали мою жизнь по минутам. Вы постоянно принимали за меня все решения, не давая мне права голоса. Вы не заметили, что я вырос. Не заметили, каким я стал, - Тарьей намеренно выделил слово «каким», от чего лицо Глории пошло пятнами.
- Замолчи! Я не хочу этого слышать! – женщина отрицательно качает головой, закрывая уши руками. Из её трясущихся рук выскальзывает тарелка и с грохотом разбивается на полу на десятки осколков. Каждый осколок впивается Тарьею в самое сердце, оставляя кровавые раны. – Мы с отцом делали все возможное, чтобы у тебя было хорошее будущее.
- Вы с отцом можете меня ненавидеть, - цедит Тарьей, собирая с пола обломки. Острый фарфор больно впивается в кожу, оставляя на пальце порезы. Капли крови обжигают кожу, пурпурным ядом разъедая глаза. Сандвик не чувствует боли – лишь дробный звук капающей крови смешивается с душераздирающими всхлипываниями матери. Он вкладывает в слова последние силы: - Но это не изменит того, что я – гей.
- Перестань это повторять! – рычит сквозь слёзы Глория, сметая со стола мокрую посуду. Тарьей засыпает её каменным градом слов, выбивая почву из-под ног. Женщина мертвой хваткой цепляется за ворот черной рубашки сына и начинает судорожно трясти за плечи, будто пытаясь заставить забрать его слова обратно. – Я не хочу слушать этот бред!
Сандвик сглатывает ком в горле и нетерпеливо высвобождается от железных рук матери. Мучительные слёзы щиплют глаза, наматывая вокруг шеи петлю. На кафельном полу валяются обломки тарелок, от белизны которых рябит в глазах. Тарьей безмолвно окидывает кухню смутным взглядом, упрямо обходя глазами силуэт матери. Глория застыла в беспомощном молчании, повернувшись к сыну спиной. Она больше не может смотреть на сына, потому что не хочет засыпать его новой дозой ругательств. Не может обвинять его в неведомом преступлении, которого тот не совершал. Не может выносить его дрожащего голоса и смятения в глазах. Тарьей не виноват. Глория любит своего кровинку слишком сильно, но не готова принять его откровение. Не сейчас. Не сегодня.
Тарьей изучает глазами каждый сантиметр комнаты, время от времени задерживая взгляд на знакомых предметах. Столько приятных воспоминаний связывают его с этим местом. Круглый бежевый стол, за которым он каждое утро завтракал свежеиспеченными булочками с вишневым джемом, распивая любимый черный кофе. Лучезарная улыбка, которую Глория дарила ему каждый день, когда тот возвращался с учебы. Широкий подоконник, с которого Тарьей любил рассматривать сквозь окно открывающиеся красочные виды вечернего Бергена. Подростку дико нравилось наблюдать за людьми, которые в спешке разбегались по улицам, как муравьи. Его радовали беззаботные лица прохожих, которые увлеченно беседуют и заливаются звонким хохотом, не боясь показаться смешными или глупыми.
Сандвик берет в руки заранее собранную дорожную сумку, натягивает на голову кроваво-красную бейсболку и покидает дом, оглушительно хлопая дверью. Он оставляет Глорию на кухне в глухом одиночестве на растерзание жгучим мыслям. Женщина нервно ерошит пальцами пшеничные волосы, которые электрическим зарядом бьют по плечам. Гулкий звук захлопывающейся двери раскатами грома проносится в её голове. Она закрывает лицо руками и опускается на пол, в море белых ошметков.
Тарьей знал, что родители не поймут, не примут, не одобрят. Самые необходимые вещи были заранее закинуты в сумку. Парень ждал подходящего момента несколько месяцев. Подлый страх сдавливал горло клещами после того, как его друзья узнали правду и бесстыдно посмеялись над ним. «Педик», «гомик», «пидарас» ‒ в нескончаемом списке ругательств это были самые безобидные словечки, которыми его оплевали с ног до головы, как дерьмом. Если бы родители знали, каких усилий ему стоило ходить в университет последние месяцы. Терпеть колкие издёвки однокурсников. Слушать перешептывания и смех за спиной. Избегать осуждающих взглядов, буравящих спину. Сандвик никогда бы не подумал, что его так называемые «друзья» окажутся всего лишь кучкой бесчеловечных ублюдков и гомофобов. На улице идёт двадцать первый век, а ты по-прежнему должен опасаться косых взглядов и насмешек в свой адрес, если нарушишь избитые правила морали.
Тарьей исступленно бьёт кулаком по рулю, смахивая с ресниц застывшие слезы. Перед глазами в который раз всплывают гнетущие воспоминания прошлой ночи. Раздражение в глазах матери, больно ударяющее под дых. Озлобленный тон, вливающийся кислотой в легкие. Рваные вздохи вперемешку с рыданиями, которые кромсают сердце острым ножом в кровавое месиво. Благо, что вчера отец остался на ночном дежурстве, потому сейчас бы Сандвик ехал из этого города не только с невыносимой ношей боли на сердце. Роберт мог бы запросто раскрасить его бледное личико парой-тройкой синяков. Нет, отец никогда не поднимал на него руку, но в порыве гнева от него можно было ожидать всего, чего угодно. За такое любой мужчина с подобным стальным характером и жесткими принципами, как у Роберта, мог бы хорошенько отметелить своего сынка без зазрения совести. Суровость и несокрушимость костром полыхали в глазах отца каждый раз, когда Тарьей говорил ему хоть слово поперек. В этот раз Сандвику все не сошло бы с рук так просто, как, к примеру, свежая вмятина на его старенькой тойоте после очередной стычки с недоброжелателями. Незамедлительно покинуть свой дом было единственно правильным решением парня за последнее время.
Тарьей нервно жмёт на педаль газа, впиваясь пальцами в руль. Его взору открывается лишь бесконечная дорога, которая манит и одновременно пугает. Серая поволока неба колет в глаза, но блондин не собирается останавливаться, пока не преодолеет черту Бергена. Пока указатель не останется за спиной на расстоянии десятков километров. Пока в груди не перестанет нестерпимо жечь. Пока из мыслей не испарится яд мучительных воспоминаний. Пока прохладный воздух, прорывающийся сквозь опущенное стекло, не очистит сжатые легкие. Пока голова не перестанет быть такой тяжёлой, как железный котелок.
Сандвик отчетливо понимает, что бежит от самого себя. Пытается укрыться от проблем под покровом другого города. Пытается стереть из задворков памяти людей, которые его предали и облили грязью. Пытается начать новую жизнь – с чистого листа, как пишут в сопливых романах. Пытается быть честным с собой, перестав, наконец, отрицать очевидное. Никто и ничто не сможет изменить того, что Тарьей Сандвик, 18-летний студент с грузом запутанных проблем за плечами, - гей. Возможно, он избрал такой сложный путь неосознанно. Возможно, в жизни был переломный момент, который парень упустил из виду, но после которого внутри что-то щелкнуло, переключая все рычаги и меняя направление. Но Сандвику плевать, был ли он таким с детства или стал под влиянием каких-то немаловажных событий. Блондин не собирается ни о чём жалеть. Ему просто нужно время, чтобы свыкнуться с мыслью, что все придётся строить с нуля: образование, работу, увлечения и взаимоотношения.
Противная мелодия мобильного телефона вырывает парня из всепоглощающего болота мыслей. Он хватает левой рукой телефон, даже не глядя на экран, и резко жмет на кнопку принятия вызова. Затуманенные глаза по-прежнему сверлят лобовое стекло, тщательно следя за дорогой.
- Это Тарьей? – протягивает знакомый грубый голос почти что по слогам. Тарьей пошатывается в кресле, ощущая легкое облегчение.
- Да, Марлон, это я, - Сандвик отвечает коротко и максимально сдержанно, чтобы прогнать неотступную дрожь. Огонёк свободы загорается где-то в глубине души, одаривая надеждой.
- Ты скоро будешь в Осло? – бодро восклицает Марлон. В его голосе сквозит неисчерпаемая теплота, и это разряжает атмосферу колющего напряжения в машине Тарьея.
- Через минут сорок, - бросает Тарьей, сдавленно вздыхая. Он все крепче обхватывает пальцами руль, до посинения костяшек, не в силах избавиться от страха, который комом подкрадывается к горлу. Блондин так внимательно вслушивается в каждое слово знакомого, будто решается его судьба. Хотя на самом деле так и есть. Именно от окончательного вердикта Лангеланда зависит его будущее. Сандвик с горем пополам выдавливает из себя самый главный вопрос: - Ты выполнил мою просьбу?
- Да, Тарьей, - решительно заявляет Марлон, и от гулкого звука его голоса Сандвику кажется, что перепонки в ушах в любой момент могут лопнуть. Дыхание сбивается до предела, а мысли спутываются в узел. – Ты сможешь временно пожить у меня, а потом, когда найдёшь постоянную работу, снимешь себе жильё.
- Спасибо, - шепчет Тарьей с откровенным восторгом, впираясь спиной в сидение со звериной силой. Он расплывается в блаженной улыбке и, закрывая глаза, кладет трубку. Он словно погружается в какое-то наркотическое опьянение: в сердце палящими волнами клубится ощущение свободы. Впервые за долгое время удача повернулась к нему лицом.
Сизый небосвод алыми лепестками роз озаряет узорчатый рассвет, закрашивая непроглядную тьму яркими красками. Спутанные песочные волосы Тарьея ерошит вкрадчивый ветер, укрывая шею гроздьями мурашек. Парень поднимает взгляд на небо и робко улыбается лишь уголками губ, замечая багровые вспышки на ковре непроглядной тьмы. Близится осеннее утро, которое станет отправной точкой в его новой жизни, в которой больше не будет места обидам, слезам и боли. Сандвик резко бьет по тормозам, достает из сумки фотоаппарат и выходит из машины. Он не может проехать мимо такого живописного вида. Не может не запечатлеть бирюзово-серое небо, присыпанное блестками утреннего света. Один щелчок фотоаппарата вызывает в сердце парня кипящую радость. Тарьей Сандвик – все тот же юноша, который до безумия обожает фотографировать. Все тот же неисправимый романтик, который любит группу «Nas». Все тот же парень с одиночеством в глазах.
========== Глава 2. Рассыпаясь на осколки ==========
Комментарий к Глава 2. Рассыпаясь на осколки
Hurts – Illuminated
Ты больше не тонешь в океане страха, грязные лапы которого затягивали в толщу темных вод сомнений. Ты барахтаешься неумело и растерянно, но побеждаешь себя и выплываешь на поверхность, чтобы шагнуть в новую жизнь. Ты веришь, что избавился от железных оков прошлого на шее, которые преграждали твой путь. А, может, ты просто шёл в никуда? С затуманенными глазами брёл по пыльной дороге под названием «Жизнь», сбивая ноги в кровь, рассыпаясь на осколки, выжимая из себя остатки сил. Был ли в этом глухом скитании какой-то смысл? Оправдать надежды родителей – да. Верить в себя и достигать желаемого – нет.
Если ты идёшь с закрытыми глазами, то прибудешь ли ты когда-нибудь к месту назначения? Нет, потому что ты завернут в кокон разрушающих мыслей и слишком захвачен болью, чтобы обратить внимание на людей, которые готовы протянуть руку помощи. Которые готовы сгладить тоску в твоих глазах одной беглой улыбкой. Которые владеют невероятным талантом находить нужные слова в нужный момент, открывая тайным ключом твою душу и защищая ее от давления коварных демонов реальности. У них свет волнами исходит изнутри, как слепящие лучи солнца. Не отворачивайся от солнечных людей: они могут изменить твою жизнь, они могут сделать тебя счастливым, если ты позволишь.
- Теперь это будет твоя комната, - Марлон любезно проводит Тарьея внутрь, отворяя прямо перед его носом пепельно-серую дверь. Блондин мнется на пороге, теребя козырек красной бейсболки, и растерянно смотрит на Лангеланда. Брюнет подозрительно хмурит брови, следя за реакцией новоиспеченного соседа. Перепуганное лицо Тарьея смущает его не на шутку.
- Спасибо, - робко бубнит Сандвик, словно себе под нос, игнорируя немой вопрос на лице Марлона. Беззаботная радость, которая играла на его лице улыбкой каких-то сорок минут назад, по необъяснимой причине улетучилась со скоростью света, как только Сандвик переступил порог чужого дома. Здесь было, на удивление, уютно и чисто, хотя Лангеланд и упоминал о том, что живёт без родителей. Потому, что в комнатах сочно пахло свежестью, а мебель была вычищена до блеска, можно было безошибочно понять, что женская рука этого дома касалась.
Марлон задумчиво чешет лоб, взглядом приглашая блондина войти. Тот мелкими шагами добирается до кровати, усаживаясь на светло-голубое покрывало, от которого за версту несет стиральным порошком. Тарьей практически не слушает длинную тираду Лангеланда, который увлеченно размахивает руками, расписывая чуть ли не каждый предмет в комнате. Сандвик лишь нервозно качается на кровати, поджав под себя ноги, и блуждает глазами по спальне. Комната, которую Марлон выделил для него, оказалась довольно просторной и светлой, хотя окно было крохотным. Желтые занавески показались ему смешными, почти детскими. Молочные стены создавали особую атмосферу тепла и спокойствия, в которой Сандвик сейчас так остро нуждался. Ему был необходим свой уголок, как глоток свежего воздуха. Он слишком долго чахнул под опекой родителей, слепо следуя их планам шаг за шагом. Пожалуй, пришло время вылезти из ямы, в которую превратилась его жизнь за последние месяцы.
- Я совсем забыл тебя предупредить, - внезапно Марлон прихлопывает себя по колену, устремляя на Тарьея виноватый взгляд. Блондин удивленно таращит на него глаза и замирает в немом ожидании, с трудом вырываясь из омута головокружительных мыслей. – Я живу не один, а с друзьями. Точнее, со своей девушкой и с другом. Надеюсь, тебя это не смутит.
- Вообще не проблема, чувак, - отрицательно качает головой Тарьей, отфутболивая из-под ног дорожную сумку. Слабая улыбка на лице Марлона радует блондина, но он четко понимает, что своим изучающим взглядом может напугать парня. А смотрит он на брюнета не так «натурально», как хотелось бы. Не стоит пугать новоиспеченных соседей своей ориентацией.
- Моя девушка вернется с работы через час, тогда я и позову тебя к ужину и заодно познакомлю со всеми, - весело тараторит Марлон, хлопая Сандвика по плечу. Его глаза неприлично ярко сияют, прямо как бенгальские огни, и это умиляет Тарьея. Больше всего на свете он боялся стать обузой своему давнему знакомому, хотя и не переставал надеяться, что тот все-таки не откажет ему в помощи.
С Лангеландом Тарьей познакомился в прошлом году на фотовыставке своего теперь уже бывшего парня, и между ними завязалась длительная переписка, которая переросла в дружбу на расстоянии. Марлон прекрасно знал об увлечении Сандвика фотоаппаратом, поэтому неоднократно приглашал его на выставки известных фотографов в Осло, чтобы они могли потусить вместе и пробежаться по знаменитым городским окрестностям. Ночью Осло выглядел особенно загадочным и живописным. Хитрая судьба подкинула более чем удачную возможность посетить старого друга, к сожалению, при плачевных обстоятельствах. Лангеланд, как преданный друг, с радостью вызвался помочь, что было как нельзя кстати.
- Отлично, - кивает в ответ Тарьей, и через мгновение Марлон безмолвно исчезает за дверью. Он понимает, что другу сейчас тяжело, поэтому не спешит доставать его расспросами. Они не настолько близки, чтобы кидаться друг к другу с объятиями и плакаться в жилетку. Рано или поздно наступит момент, когда Сандвик сможет объяснить, почему сбежал из дома практически без вещей. Почему решил переехать в другой город. Почему бросил университет, в котором учился два года. Почему совершенно перестал улыбаться. Почему перестал щебетать не умолкая. Почему плечи так сильно осунулись, а глаза глубоко запали.