— С каких пор влюблённость стала для тебя проблемой? — Вильям поддевает с кривой ухмылкой.
— Свали нахрен, Вильям! — Крис выкрикивает со злостью и уходит сам.
Прочь от разбитого взгляда Исака.
*
Как ни странно, после последней пары Исак получает приглашение на вечеринку Вильяма Магнуссона. И жалостливый взгляд в придачу. Вальтерсена мутит весь день от отвращения к самому себе, а Вильям только масла подливает в огонь. Чего он добивается? Печётся о бывшей пассии лучшего друга? Сомнительно-странно.
Когда до вечеринки остаётся от силы полчаса, Исак решается пойти. Заставляет себя одеться — с иголочки, как вчера. Но в этот раз он старается для себя, а не для Шистада. Он понимает, что Крис там будет. Он понимает, что захлебнётся новой дозой боли. Он понимает, что напьётся в хлам. И Вальтерсен идёт, запихнув свои чувства под ящик гордости, завязав слёзы в кулак. Идёт и снова думает о нём.
Сердце слетает с колеи в грязь, в болото, в непроглядную пропасть. С грохотом летит вниз, разбиваясь о камни, раскалывается мелкими осколками — в крошево, в пыль, в ничто. Крис целует какую-то пьяную блондинку — глубоко, жадно, проникая в рот языком. Крис, шатаясь на ногах, обнимает за талию брюнетку и целует уже её. Исак выпивает лошадиную дозу пива и продолжает смотреть. Самоубийца.
— Так круто, что я тебя здесь встретила, Исак, — Исак едва не забывает о существовании Эммы. Она милая, добрая и чуткая, но Вальтерсену поебать. — Я всё никак не решалась позвать тебя на свидание, потому что подружки убеждали меня, что ты — гей.
— Можешь передать им, что они ошиблись, — сбивчиво тараторит Исак. — Я — би.
— А куда ты всё время смотришь? — Эмма игриво улыбается и пытается проследить за взглядом Вальтерсена.
— Да так, ищу для нас с тобой укромное место, — Исак опустошает одним глотком почти полбанки пива и поворачивается к Эмме.
Исак знает, что Крис его заметил. Ощущает на себе испепеляющий взгляд и злорадствует. Его игра продолжается. Вальтерсен сдаваться не собирается. Вывести Шистада на чистую воду — его заветная цель. Алкоголь бьёт в голову, но Исак доведёт игру до конца. Пока кто-нибудь не сорвётся. Пока кто-нибудь не слетит с катушек. Пока любовь не вылезет наружу и не раздробит все сомнения. А здесь точно любовью пахнет? Играть могут оба.
— Правда? — Эмма удивлённо распахивает глаза. Взгляд затянут пьяной дымкой, а в голосе надежда волнами хлещет. — Боже, ты такой милый, Исак. Я всегда знала, что ты…
Исак делает последний глоток и целует. Притягивает Эмму за шею, ведёт горячей ладонью по позвонкам, цепляется за задницу. По венам алкоголь пламенеющий струится, и ни капли возбуждения. Вальтерсену паршиво, горько, мучительно тяжело. Потому что пальцы требуют другого, молят о его лихорадочных прикосновениях, о поцелуях влажных. Исак скручивает чувства в узел, запирает в клетку, на самое дно, и уводит Эмму за собой, сквозь толпу.
Сквозь громыхающую музыку Вальтерсен едва различает звук разбивающейся бутылки. Он точно знает, кому она принадлежит.
*
Исак уходит домой один.
Пьяный, раздавленный и злой. В последний момент не выдержал и послал Эмму. Хлопнул по двери ногой и ушёл, оставив её одну в грязном туалете. Кажется, она всё поняла. Эмма милая, добрая, чуткая, но она — не он. Засел в сердце червяком и точит, грызёт, жалит. Там ни для кого нет места — только он один. И Исаку больше не хочется притворяться. Играть роль бездушного козла, трахающего всё, что движется, лишь бы не думать о нём. Нет, не выйдет. Потому что чувства, чёрт бы их подрал, сильнее.
Исак идёт по улице, шатаясь с одной стороны в другую, и пинает камни под ногами. Сбивает листья с пожелтевших кустов, бьёт резко, выплёскивая всю злость. Всхлипы прорываются наружу рваной канонадой боли, и Вальтерсен сдаётся. Кричит во всё горло, хрипит, задыхается и падает. Падает на колени, прямо на холодный асфальт, и слёзы, запёкшиеся в груди, на волю выпускает.
За Исаком едет машина, медленно и неприметно. Останавливается в нескольких метрах от Вальтерсена. Крис заряжает кулаком по рулю и закрывает лицо руками.
Это конец.
========== Часть 3 ==========
Комментарий к
Коллаж: https://vk.cc/7KIosS
Крис не видел Исака целую неделю, и ему на стенку хотелось лезть от отчаяния. Одногруппники едва ли не в один голос твердили, что Исак внезапно заболел и поехал домой к родителям. Юнас и Эва (Крису удалось выведать, что они — лучшие друзья Вальтерсена) умело скрывали правду и говорить напрочь отказывались. Крис их не осуждал и медленно сходил с ума.
Только везунчики ещё не попадались под горячую руку Шистада. Он глотку надрывал, поливая грязью всех, кто выводил его из себя. Кто-то враждебно посмотрел, кто-то слово поперёк вставил, кто-то случайно толкнул в коридоре — Крис находил массу поводов выплеснуть кипящую злость. Кулаки чесались начистить морду каждому, кто пытался с ним заговорить. Шистад только с Вильямом перекидывался парой-тройкой слов на перемене — всё остальное время грозно молчал. Преподаватели дёргали нечасто, потому что деньги его отца решали все проблемы. Друзья с расспросами не лезли, благодаря наставлениям Магнуссона.
Крис считал дни, часы, минуты, выискивая в толпе знакомую светлую макушку. Всё без толку. Одни лишь острые взгляды и шушуканье за спиной, и ни одного намёка на возвращение Вальтерсена. Шистад злился, ломал голову догадками, проклинал себя во всех несусветных грехах. Но от этого легче не становилось. Он понимал, что так долго не протянет.
— Вижу, несладко тебе, Крис, — Крис надеялся, что ему удастся спрятаться на заднем дворе и спокойно покурить. Но все попытки остаться незамеченным накрылись медным тазом, как по щелчку пальцев — после одного несчастного предложения. В колледже ещё остались люди, которым не наплевать на его судьбу. Эва принадлежит к их числу.
— Отъебись, Эва, — смачный плевок в душу и яд, черной смолой закипающий в глазах. Криса тошнит не то от табачного дыма, не то от жалостливого тона Мун. Он сам не до конца понимает. Кокон его одиночества трещит по швам.
— Знаешь, изначально я ненавидела тебя, — Эва хмуро кривит брови, цепляясь расплывчатым взглядом за грязные ботинки Шистада. Раньше она думала, что душа у него такая же, — потому что знала, что ты поступишь с Исаком так же, как и со мной, собственно как и со всеми. Но теперь мне даже немного жаль тебя — выглядишь хуже побитой собаки.
Крис сплёвывает горький привкус никотина и переводит на Эву режущий взгляд. Перед ним одна из его бывших девушек на одну ночь. Одна из тех, кого он растоптал в пыльное крошево, опустил ниже плинтуса, предал. Наверное, Эва Квиг Мун в сотню раз умнее тех, остальных, потому что в ней нет ничего грязного, низкого, постыдного. Она смело смотрит в глаза, говорит без единой заминки и, похоже, жалеет его. Шистада наизнанку выворачивает от этой колючей жалости.
— Мои отношения с Исаком тебя не касаются, — сердито шипит Крис, отводя взгляд. Эва уходить не собирается, а у Шистада даже сил нет, чтобы задеть её, уколоть и прогнать. Перед глазами нависает Вальтерсен — улыбается задумчиво-хитро, зелёные блики в глазах и рдеющие от смущения губы. Крис тянется в карман за очередной сигаретой.
— По-моему, нет никаких отношений, — Эва отрезает морозно-спокойно, и её пересохшие губы едва сжимаются в липкой ухмылке. Она совсем не умеет врать, пытается быть суровой и хладнокровной, но ни черта не получается. Шистада чисто по-человечески жаль. — И только ты в этом виноват.
Мун прикусывает губу до крови, замечая в потемневших глазах страх, сбитый со слезами. Полупрозрачная плёнка одиночества, отнимающая веру в будущее. Крис не видит своего будущего без Исака.
— Я — не дебил, и всё прекрасно понимаю, — Шистад кивает, судорожно клацая зажигалкой, и прячет глаза. Не может поджечь сигарету. Не умеет признавать вину. Так и не научился защищать свои чувства, защищать близкого человека. Безрукий ублюдок.
— Тогда не стой здесь столбом и делай что-то, — Эва по-доброму хлопает по плечу, выуживая из кармана Криса полупустую пачку сигарет. Теперь ему нужна свежая голова, чтобы переварить информацию, чтобы принять решение. — Я меньше всего на свете хочу, что ты был с Исаком. Но я не могу пойти против того, что ты ему нужен.
Крис бросает на Эву оттаявший, блеклый взгляд, с горстью надежды где-то на дне. Почему-то впервые не чувствует необходимости сомневаться, проверять, доказывать. Шистад точно знает, что Эва права. Они с Исаком нужны друг другу.
*
Исак мучительно долго смотрит на мигающий экран телефона, не в силах ответить. За последние пятнадцать минут — десять пропущенных звонков. За последние два дня — пятьдесят, не меньше. Все до последнего от Криса. Вальтерсен снова задумался о том, что нужно было сразу внести его номер в черный список. Но внутри просыпается знакомое клокочущее чувство, которое останавливает, удерживает, тянет. К Крису тянет оголёнными проводами, стегающими по рёбрам, потому что давно не виделись, не разговаривали. Два дня. Проклятых два дня. Будто целая жизнь прошла.
— Исак, не бросай трубку, пожалуйста, — Крис скулит в трубку, как раненый щенок, и Исака страхом клейким парализует. Друзья уже ему донесли, что Шистаду было несладко в последнее время. — Выслушай меня.
— Зачем? — злая сучка в Исаке клыки показывает, царапает, когти обиды прямо в сердце загоняет.
— Я знаю, что тебе хреново так же, как и мне, — Крис тяжело вздыхает, и голос снижается до придушенного шёпота. Чтобы сердце Вальтерсена его услышало, каждой клеточкой, каждым лоскутком правду впитало. Потому что Шистад не врёт — его тоска изнутри пожирает.
— Я не хочу с тобой разговаривать, — ядовито выплёвывает Исак. — Мне противно.
Крис резко замолкает, глотает горькое разочарование и порывается бросить трубку. Но сердце не позволяет. Исак слышит его приглушённое дыхание и медленно успокаивается. Они два дня варились в котле безумия, вкалывая в вену изнурительную боль — дозу за дозой, всё больше и больше. Пока в груди криком отчаяния незабытое имя не заныло — кровью набухло, запекло, зашкварчало. Теперь даже минута молчания в радость, потому что связь ощущается так же сильно. Потому что конец ещё не наступил. Потому что есть шанс спасти друг друга, собрав по крупицам доверие.
— Послушай, я знаю, что виноват, — Крис тихо прокашливается, заставляя Исака слушать, не терять нить разговора, держаться рядом даже таким странным способом. — Ты думаешь, что я поступил с тобой так же, как и с остальными. Но поверь мне, всё не так.
— А как? — Исак заметно повышает голос, всё крепче сжимая в ладони телефон.
— Позволь мне доказать, как много ты для меня значишь, — Крис не сдаётся, не теряет надежды, и Исак оттаивает. — Приходи на мою вечеринку сегодня, пожалуйста.
— Я подумаю, — звучит даже слаще, чем «да» — обжигающе-тепло, почти смущённо. Исак даже на расстоянии улыбку облегчения на лице Шистада ощущает. Кажется, он дал Крису шанс.
*
— Я знал, что ты придёшь, — Крис встречает Исака прямо на пороге, нервно переминаясь с ноги на ногу, и говорит слишком смазанно. Во рту ещё ни капли не было за весь вечер, хотя для решимости можно было и добавить. — Выпьешь чего-нибудь?
Исак насуплено осматривает огромный дом Шистада изнутри, битком набитый его пьяными дружками, и раздумывает о том, чтобы поскорее уйти. Ему здесь душно, неуютно, паршиво. Потому что у него на лбу клеймо черное горит — «Очередная шлюха Шистада». От стыда хочется сквозь землю провалиться, напиться до беспамятства или слиться с серой стеной на кухне, потому что выглядит он ничуть не лучше. Такой же угрюмый, обшарпанный и грязный. Будто его сердце раздробили в порох и из кусков грязи слепили обратно, чтобы не зачах, не сгнил в безутешных страданиях. Но Вальтерсену не хочется рвать запекшиеся раны, чтобы прошлое по кирпичику возводить, роясь в объедках чужой совести. Нужно строить новое будущее, без взаимных обид и лжи.
— Обойдусь, — сквозь зубы шипит Исак, пряча глаза. Ему бы сейчас не помешал стакан виски, который так сильно любит Шистад. Смотреть на Криса жалко и тошно. — Что ты хотел?
— Поговорить.
— Говори.
Крис боится задеть ладонью, взглянуть на Исака слишком настойчиво или цепкой улыбкой уколоть. Вальтерсен смотрит куда угодно, только не на Кристофера. Послушно идёт за ним, в сторону дивана, но молчания не разрывает. От затянувшейся тишины у Шистада руки дрожат, как от озноба, и мысли спутываются в клубок. Большой, колючий клубок со светлым именем «Исак». Так важно сейчас найти нужные слова и не попасть впросак. Потому что другого шанса не будет. Потому что без Исака больше ни дня не протянет. От влюблённого школьника до поехавшего психа — кочковатая дорога его любви.
— Исак, я совсем не привык к серьёзным отношениям, — Крис беспокойно трёт ладони, украдкой поглядывая на Исака: слушает или нет, простит или нет. — Когда я познакомился с тобой, я испугался. Потому что почувствовал что-то странное. У меня раньше не было такого. Я продумывал каждый свой шаг, контролировал каждое своё слово, потому что боялся сделать что-то не так и обидеть тебя. Но потом всё пошло…
— По старой схеме, да? — едкая усмешка Исака отпечатывается немой тоской в его глазах. — Уламывать меня долго не пришлось, потому что я почти сразу позволил себя трахнуть. И ты решил, что нет смысла всё усложнять, — в его осипшем голосе леденеют слёзы, со звоном в который раз разбивающегося сердца. — Ведь гораздо проще жить так, как раньше — пьяные бабы, интрижки, секс на одну ночь и никаких обязательств. К тому же ещё и парень попался какой-то неправильный — подарков не требует, сцен ревности не закатывает. Зачем переходить на другую сторону?
Исак полосует по лицу взглядом, полным отвращения и смоляно-черной ненависти, и бросается к выходу.
— Нет, Исак, постой, — Крис бежит следом, срывается на крик. — Ты всё не так понял.
— Всё я правильно понял, Крис, — Исак замирает у двери всего лишь на несколько секунд. — Тебе не нужны проблемы, и я тебе не нужен.
Крис отшатывается в сторону, будто от удара уклоняется. Ошибочный ход. Ему в сердце воткнули ржавый топор любви, которая медленно рассеивается в огнях ночного Осло. Пробиваясь солёной влагой в уголках глаз. Прорастая смертельной виной, которая рано или поздно заберёт всё. Отнимет твой разум, твоё сердце и твою жизнь. Может, это и есть тот правильный конец?
*
Исак просыпается среди ночи от оглушительного стука в дверь. Кто-то явно намеревается вывести его из себя и разбудить всех соседей. Вальтерсен укутывается в домашний халат и неохотно плетётся в коридор, продирая глаза. Он не завидует тому самоубийце, который нарушил его сон именно в эту ночь. После очередного провального разговора с Крисом. После очередной рвущей дозы боли. После очередной попытки вернуть утраченное. Исак чувствует себя настоящим наркоманом. Крис Шистад — его личный сорт героина.
— Хватит выламывать дверь, — сонно бормочет Исак, пытаясь нащупать в темноте дверную ручку. — Я сейчас в полицию позвоню.
— Я не уйду, пока ты меня не выслушаешь, — Исак удивлённо распахивает глаза, замечая на пороге Криса. Встревоженного, растрёпанного, задумчивого. Голос хриплый, дрожащий, словно простывший, и глаза воспалённые, горят пожаром вины.
— Я уже тебя выслушал, — Исак не пускает Шистада за порог, но глаз от его болезненно-бледного лица оторвать не может. Они не виделись каких-то пару часов, а Крис будто не в себе. — Перестань орать — ты всех соседей разбудишь.
— Я буду спать на коврике, если ты не пустишь меня, — Крис виновато поджимает губы, опускаясь на порог.
— Ты совсем с ума сошёл? — Исак испуганно хватает его за воротник и тянет прямо на себя, донельзя близко, как раньше. — На улице не май-месяц.
Кристофер постепенно приходит в себя, отмякает, растворяется в руках Исака. Тот осторожно удерживает его за плечи и изучает — каждую прожилку боли на лице, каждую венку, каждую искорку. Его глаза полыхают при лунном свете — затуманенные, свинцово-тяжелые, вымаливающие прощение. Вальтерсен проводит Криса в гостиную, умащивается вместе с ним на диване, но света не включает. В полумраке можно замазать не только сияющие глаза — можно спрятать сердце, грохающее под ребрами вспышками страха. Гибельного страха потерять человека, которого по-прежнему любишь до крика, который может снова предать.