========== Часть 1 ==========
Ваня не любит Новый год, но он никогда в этом не признается. Потому что Даниле это не понравится. Ивáнов готов смотреть вечно на три вещи: на огонь, на воду и на то, с каким детским восторгом Даня любуется новогодней ёлкой, украшенной гирляндами. А он ведь и вправду ещё такой ребёнок — скромный, чувствительный, нецелованный. Ему слабо известно понятие любви, разве что в теории. Ваня в теории не силён, но знает не понаслышке, что любовь — это непросто.
Ваня снова смотрит на Даню. Обводит лихорадочным взглядом каждый изгиб его тела, каждый контур, каждую линию, и в груди всё громче завывает тоска. Гребанное совершенство. Кажется, Данила поправляет мигающие на ёлке лампочки и напевает себе под нос «Last Christmas». Боже, какой ребёнок, уму непостижимо. Ване впервые стыдно, что он влюблён.
Даня наспех надевает пальто, как будто они с Ваней вовсе и не договаривались пойти на зимний бал вместе. Ивáнов сбегает вниз по лестнице, чтобы его остановить. В горле сыпучая пустыня Сахара, и он не может выдавить из себя ни слова. Парень не находит себе места из-за того, что Даня шарахается от него, как от огня, целую неделю, но делает вид, что ничего не происходит. Пиздец. В кого только Даня превратил своего «брата»?
— Дань, стой! — Ваня настигает его у двери, резко хватая за руку.
— Что такое? — Даня испуганно распахивает глаза, и Ваня плывёт.
Даня смотрит растерянно, смущённо и, кажется, завороженно. По крайней мере, Ване хочется в это верить. Жемчужно-голубые глаза будто припорошены блеском новогодних игрушек, а руки едва заметно подрагивают. Но Ваня не имеет права касаться, нарушать личное пространство. Но может другого шанса уже не будет? Правильного момента, когда можно будет поговорить о том, что гложет так мучительно долго?
— Может, мы никуда не пойдем? — Ваня говорит тихо, почти шёпотом, будто их могут услышать. Но дом уже несколько часов пуст, и он об этом помнит. — Мы же собирались провести этот вечер вместе. Завтра Новый год, и родители пригласили кучу гостей. Мы не сможем толком побыть наедине.
— Я обещал Яне, что проведу этот вечер с ней, — Даня одним лишь предложением по горлу холодным лезвием полосует, и Ваня не знает, куда деть руки, лишь бы продержаться. Не выдать себя с потрохами. Данила его ведь за сумасшедшего примет.
— Ну и катись тогда к чёрту, — жёлчь и ничего больше. Лучшее оружие в борьбе с грызущей болью.
Ваня скидывает черное пальто с плеч, прямо на пол и, сердито сжимая кулаки, уходит. Даня выглядит ещё больше растерянным. Он совсем не то хотел сказать.
— А ты куда? — Даня кричит ему вслед, но с места не двигается. Будто корнями врос в пол. Сейчас он действительно чувствует себя заколоченным в дерево. Ещё и бледный, как смерть, но пытается держаться стойко. Точно ребёнок.
— На кухню, — выплёвывает со злостью Ваня. — Как прозаично — буду заливать свое горе алкоголем.
— Вань, не надо пить, пожалуйста, — Иван идёт, не оборачиваясь, но жалостливый голос Дани ломает, разрывает на куски, дробит в крошево.
— А тебе какое дело? — Ваня внезапно поворачивается и застывает в шаге от двери. У него глаза болотно-зелёные, злые и печальные, и Данила понимает, что из-за него. — Вали к своей Яне.
— Я же беспокоюсь о тебе, — Даня просит остаться одним лишь погасшим взглядом, но Ваня, похоже, ему не верит. Ни единому слову. Ни крапинке грусти в глазах. Он понимает, что так будет лучше. Если Даня уйдёт прямо сейчас, будет легче. Ваня выдержит: он сильный.
— Не надо, я уже не маленький, — Ваня выстреливает на одном дыхании, громко хлопая дверью.
*
Даня никуда не уходит. Он даже Яне не перезванивает, потому что она не из обидчивых. Перебесится и забудет. Но Яна ещё и не глупая, потому что она видит, как изменился Данила за последнюю неделю. Будто внутри переключили рычажок, и парень превратился в ледяную статую. Такой же холодный, молчаливый и закрытый.
Сейчас Дане не хочется думать о Яне, хотя он и так думает о ней крайне редко. К сожалению или к счастью. «Это же твоя девушка» — твердит виноватый внутренний голос, но Данила не слушает. Зажмуривается и судорожно трясёт головой, будто пытается прогнать с глаз кошмарный сон. Но это не сон и не обрывочное воспоминание. Это жестокая реальность, в которую его окунули с головой, как слепого котёнка. Вернее окунули сердцем.
Ваня сидит на кухне в праздничном смокинге и во весь рот трескает торт. На столе стоит открытая бутылка коньяка. Даня прокрадывается на кухню и подходит ближе.
— Вань, что ты делаешь? — Ваню буквально передёргивает от даниного возмущённого тона, но головы он упрямо не поднимает. Данила и так знает, что его заметили.
— Ты еще не ушел? — лениво протягивает Ваня, пытаясь запихнуть в себя ещё один кусок. Актёр из него никудышный, но играть на нервах у Данилы — его хобби. Пусть «братец» помучается, раз променял на смазливую тёлку.
— Можно мне кусочек торта с вишенкой? — Даня принимает правила игры с лукавой улыбкой. Ваня не умеет долго обижаться.
— С вишенкой больше нет, — Ваня показательно засовывает в рот последнюю вишенку и переводит на Даню внимательный взгляд. Какой выход из ситуации найдёт Данила в этот раз?
— А куда они подевались? — Даня беспомощно смотрит по сторонам. Куда угодно, лишь бы не на Ваню. Они здесь только одни, и от осознания этого сердце тарабанит в груди всё громче. Аж в ушах закладывает.
Данила знает Ваню от мозга до костей. Скорее об отсутствии мозга и наличии нездорового эгоизма, но об этом в лицо никогда не скажет. Ваня для него слишком важен, чтобы делать ему больно. Даня уже давно это делает, но даже не осознаёт, насколько усложнилась их жизнь. Жизнь под одной крышей с Ваней, в стенах одной комнаты, в пределах кипучих чувств, которые ядом струятся по венам. Так больно.
— Можешь забрать одну у меня, — Ваня игриво облизывает губы, развалившись на стуле, как чёртов аристократ. На лице не осталось и следа от злости. Лишь пламенеющая важность в глазах. Даню трясёт, а он ликует, засранец. Обмен ролями, ничего больше.
— Ты что, соблазняешь меня? — Даня произносит слишком неуверенно и хрипло, но огоньки в глазах Вани говорят всё за него. Он специально всё это сделал. Он заранее знал, что Данила его не бросит и никуда не пойдёт.
— Куда уж мне, — улыбка Вани тухнет мгновенно, по-настоящему. — У меня же нет таких сисек и жопы, как у Яны.
— Всё равно ты лучше, — Даня кладёт руку Ивану на плечо и расплывается в улыбке. Как ребёнок.
— Докажи.
Даня и пискнуть не успевает, как Ваня усаживает его к себе на колени. Данила сгорает в мятно-зелёных глазах напротив, выпивает глоток за глотком его клокочущее дыхание, тает в его руках. Оказывается, Ваня умеет быть нежным. Может, он просто голоден? Даня смущённо улыбается и касается ваниной шеи. Ивáнов едва не мурлычет от удовольствия, поглаживая «брата» по спине. Кажется, Данила нашёл что-то гораздо слаще торта с вишенкой.
========== Часть 2 ==========
Ване с самого начала не понравилась гениальная идея Ксении Викторовны. Какие могут быть экскурсии посреди зимы, в двадцатиградусный мороз? Какая там легендарная усадьба? Какой ещё Фёдор Гаврилов? Ваня всегда был равнодушен к литературе и отступать от своих принципов не собирался. Даже ради благого дела. Даже ради лишнего выходного в мучительно скучном учебном году.
Даже ради Дани.
Тем более ради Дани.
Иван уже два месяца встречается с Элей, а у Данилы Янка есть. Их ничего не связывает, кроме кучки поехавших родителей и допотопной дачи, под крышей которой их семейка никак ужиться не может. Яна — белобрысая сучка с ехидной улыбкой, которая ни на секунду от Даньки не отлипает, будто вылизывать его готова сутками напролёт. Ваня поэтому и отказывался ехать в эту старинную усадьбу — страшно боялся удавиться розовыми соплями, которые направо и налево Янка с Даней расплёскивают. Смотреть противно. Слушать себе дороже.
— Какого хрена ты здесь забыл? — Ваня встречает Даню у двери своего номера обнажённый до пояса, раскрасневшийся, злой, будто только что в раскалённом котле купался. Только вот у Данилы перед глазами играет картинка в десятки раз жарче, пошлее. — Наконец-то я дождался того дня, когда у нас с тобой раздельные комнаты, а ты никак успокоиться не можешь.
— Я поговорить хочу, — Данила нервно топчется на месте, запинаясь на каждом слове, и глаз от ваниного торса оторвать не может. Сходить с ума от нехватки его внимания, даже в стенах одной комнаты, — нескончаемая пытка.
Наверное, Даня уже и не вспомнит, когда последний раз видел его тело вот так близко — бархат молочной кожи, расшитой мурашками [от каждого прикосновения Дани], гладкий упругий живот, усеянный багровыми отпечатками почти свежих поцелуев, судорожно вздымающуюся грудь, где трясется, колотится его сердце. Его неугомонное, влюблённое сердце.
— О чём? — Ваня с недоумением хмурит брови. Он снова вспоминает о предстоящем свидании с Элей и злится ещё больше.
— О нас, — Данила выдаёт одним махом, со стальной решимостью в глазах, и у Ивана заканчиваются сил притворяться. Лениво молчать, прятать глаза, держать дистанцию. Словно от этого им обоим станет легче. Не в этой жизни.
— Нет никаких нас, — Ваня проговаривает строго, до дыр заученный приговор, и намертво взглядом безумным впивается — обиженно, прямо в душу, до расплывчатых кругов перед глазами. — У меня Элька есть, да и ты с Янкой не просто так за ручку водишься. Нам лучше забыть всё, что было.
«Забыть всё, что было».
Даня мысленно повторяет, вытягивает каждое слово, разрывая на тонкие лоскуты боли, и шумно выдыхает. Он знал, что Ваня ветреный и жестокий. Он знал, что Ваню к себе не привязать, не удержать на цепи, как дворового пса. Он знал, что Ваня не оценит высоких чувств и отношений — убежит при первой же возможности и спрячется под чьей-то юбкой. Например, под элиной.
Это всё? Ничего уже не вернуть?
Оглушающе-холодные глаза смотрят слишком пристально — лгут, выжидают, заманивают. Ваня — азартный игрок, и плести интриги — это призвание.
Данила понимает, что хуже уже не будет. И если прямо сейчас признаться в том, что столько времени плавало на поверхности, ветер сомнений в груди затихнет навеки. Сменяюсь тягуче-острой болью, с которой Дане придётся.
Лучше стоять на месте и морить сердце грызучей болью, чем всю оставшуюся жизнь лететь вниз и биться о камни, не зная спасения. Потому что когда-то не хватило выкроить те заветные слова.
— Я тебя люблю, Вань.
Ваня хватается за дверной косяк, чтобы не упасть.
*
— Данька, ты долго сидеть возле окна будешь? — Ваня разминает горячими ладонями его плечи, впитывая колючее напряжение, пытаясь аккуратно подвести к разговору, к которому они так долго шли. Сейчас они оба нуждаются в нём больше, чем когда-либо.
Без хитрых уловок, сарказма и притворства.
Один на один с их загнанными в тесную клетку чувствами.
Спасаться или нет — решать только им самим.
— Люблю слушать грозу, — тихо протягивает Данила и снова поворачивается к окну. Ему не хочется думать и говорить, бояться и прятаться. Стук ночного дождя за окном и теплое дыхание Вани под боком успокаивают, расслабляют, пьянят.
Даня никогда не прятался от дождя. Звон холодных капель и прохлада, растекающаяся по венам — глоток свободы, которой он так жаждал в последние годы, когда жизнь заводила в тупик. Когда надежда слабыми искрами растворялась за линией горизонта, отбирая желание двигаться вперёд. Когда родители отказывались его понимать и опускали руки. Когда он впервые так остро ощутил потребность в человеке, который будет ближе и дороже, чем просто друг. Тот, который прогремит в его сердце грозой — бурной, нещадной, заражающей. Как Ваня Иванов.
— Думаю, меня ты любишь больше, — Ваня нарочно пододвигается как можно ближе, всем телом на Даню наваливается. Будто норовит заполнить своим запахом каждый сантиметр воздуха, каждый уголок, каждую клеточку. Ваня уже давно у него под кожей — как тягуче-сладкий алкоголь, туманящий голову: течёт у него по венам, в сердце рваной дробью громыхает.
— Юмор восьмидесятого уровня, Вань, — Данила недовольно хмыкает, толкая Ваню в плечо, и ползёт к краю дивана. Взрывоопасно чувствовать его рядом, касаться к нему и не иметь возможности говорить. Потому что голосовые связки отказываются работать.
— Тогда чего-то ты покраснел, как помидор? — Ваня открыто над ним насмехается, но от себя не отпускает. — Я же только правду говорю.
— Сколько у нас есть времени? — Данила бросает обеспокоенный взгляд на часы. — Эля с Яной могут в любой момент вернуться.
Дане не хочется вспоминать о Яне, но липкое ощущение опасности где-то под рёбрами ноет, жжёт, точит. Яна доверяет Даниле больше, чем самой себе, а Ваня трещит без умолку и отказывается нести ответственность за свои поступки. Яна восхищается его незаурядным умом и тягой к знаниям, а Ваня называет его бесхарактерным ботаном и нытиком. Яна мечтает об их совместном счастливом будущем и верит в силу настоящей любви, а Ваня боится серьёзных отношений, как огня. Яна любит его всем сердцем, а Даня сохнет по Ване уже несколько месяцев. Сердце сделало свой выбор.
— Не вернутся, — Ваня ловит данин испуганный взгляд и улыбается ещё шире. — Я им всё рассказал и отправил домой.
В глазах Дани замерзает немой испуг, растекающийся жидким льдом по венам. В одно мгновение потерял девушку, которая самоотверженно и всепрощающе его любила, которая делала его счастливым. Но Данила знает точно, что без Вани счастья ему не видать.
========== Часть 3 ==========
Петров вихрем налетает на Ваню прямо в спортзале, как только захлопывается дверь за Георгием Петровичем, школьным физруком. Иванов не может найти себе места, испуганно таращась по сторонам (а вдруг кто-то до сих пор копошится в раздевалке, пока они тут развлекаются?), а Петров, как скоростной поезд, — мчит на тебя торпедой, и хрен остановишь или собьёшь с пути.
— Петров, ты чокнулся? — Ваня охотно подставляет шею под влажно-тягучие поцелуи, под раскалённые пальцы, сеющие мурашки по позвоночнику, но голова работает справно — оттягивает за шкирку в сторону. — А если в спортзал кто-нибудь зайдёт?
Иванов на самом деле хочет, чтобы кто-нибудь зашёл. Они играют с Петровым в кошки-мышки уже второй месяц, а сердце с мертвой точки так и не сдвинулось. Изучает Петрова до последней родинки, целует глубоко и долго, а внутри пустота зыбким песком расстилается. Совсем ничего не чувствует — ни ненависти, ни отвращения, ни боли. Только острый подкожный страх потерять е г о. Брата, или как там его нужно называть?
— Тебя интересует кто-нибудь конкретный? — блядски изогнутые губы и цепкая ладонь, треплющая собственные шоколадные волосы. Петрову можно уроки давать по самолюбованию. Не может в живом человеке уместиться столько эгоизма и желчи. — Может, Эльку позовём для полного куража?
— Ты точно рехнулся, — Ваня обводит его лицо настойчиво-пламенным взглядом, подцепляя за ворот рубашки и притягивая к себе.
— Расслабься и получай удовольствие, — Петров рычит ему прямо в губы, снова повалив на пол, и устраивается у Вани между ног.
Даня появляется крайне (не)вовремя. Одному чёрту известно, что самый примерный ботаник забыл в спортзале. Но сейчас Иванов готов его расцеловать. Да и не только сейчас.
— Георгий… — бледность во взгляде сменяется колючим испугом, а голос рассыпается хрустящими ошмётками. — … Петрович
— Данька, стой! — Ваня срывается за ним, даже не посмотрев в сторону Петрова. — Да подожди ты!
Ваня прогорел по всем фронтам.
*
— Я всё объясню, — Ваня находит Данилу в пустом кабинете химии. Погасшая злость во взгляде сереет пустотой, сырой и горькой.
— Ты с Петровым… — режущее непонимание в даниных глазах расщепляется обидой, закованной глубоко под рёбрами. — Вы с ним это…
Давай, скажи это. Ты сам знаешь правду, которую лучше никому и не знать.
Ваня резко хватает его за плечи, с неистовой силой вминая в стену.
— Перестань мямлить! — Ваня выплёвывает не со злостью, а с трескучим разочарованием. Потому что ждал от Дани гневных истерик, сцен ревности с разбивающимися химическими реактивами — чего угодно, но только не ядовитого осуждения, прячущегося где-то на дне серых радужек. — Да, мы трахаемся.