По окончании службы орлесианка осторожно приближается к Вестнику, не дав ему незаметно ускользнуть. Тот заметно смущается.
- Вас я не ожидала здесь увидеть, Вестник, - говорит мать Жизель. – Вы, кажется, говорили, что не почитаете Создателя.
- Боюсь, это мало кого интересует, - вздыхает Лавеллан. – Как бы я ни пытался доказать, что я не Вестник Андрасте – мне никто не верит. Да и, боюсь, ради успеха Инквизиции нам придется поддерживать этот обман.
- Вы думаете, это обман? – прищуривается орлесианка.
Долиец отводит взгляд и пожимает плечами:
- Я просто делаю то, что должно, мать Жизель. Если кто и послал меня на Конклав, то это Хранительница Дешанна, а не Андрасте.
- Тогда что вы здесь делаете?
Вестник Андрасте задумчиво смотрит на деревянную статую пророчицы. Невеста Создателя, освещенная несколькими свечами, выглядит довольно страшненькой.
- Нам ведь еще много раз придется иметь дело с Церковью, так? – спрашивает Лавеллан. – А их вряд ли заинтересует то, что я почитаю превыше всех Силейз, Хранительницу Очага. Если я Вестник Андрасте… то я должен хотя бы немного разобраться в наследии женщины, чью милость мне приписывают.
Мать Жизель замирает в радостном предвкушении.
- Вы хотите приобщиться к нашей вере, Ваша Милость?
- Я разве сказал «приобщиться»? – улыбается Вестник. – Я сказал «разобраться». Я ведь… признаться, я плохо знаком с верой людей. Мне не попадалось книг об Андрасте. Да и после этой проповеди я тоже немногое понял.
- Я могу немного рассказать вам о Пророчице, Вестник.
- Если можно, - учтиво кивает Лавеллан.
Одного разговора оказывается недостаточно. В течение нескольких долгих бесед мать Жизель посвящает Вестника Андрасте в тонкости андрастианства – даже делает особый акцент на Шартане, хоть это и не поощряется большинством церковников. Ей удается его заинтересовать, однако не настолько, чтобы эльф предпочел Андрасте своим богам.
Впрочем, орлесианка понимает, что этого требовать глупо.
Лавеллан старается появляться на службах, когда не занят, хоть это бывает редко. С вежливым интересом он слушает проповеди, порой повторяющиеся слово в слово – словно смотрит хорошо знакомое представление в театре.
И однажды, чуть не доведя мать Жизель до обморока, он просит у нее экземпляр «Песни Света». Орлесианка даже не сразу находит слов для ответа.
- Ваша Милость, вы меня удивляете, - честно заявляет она. – Вы настолько увлеклись андрастианством?
И Лавеллан, все так же улыбаясь, бесхитростно говорит:
- Мне очень нравится «Песнь». Когда я слушаю ее… то чувствую, как покойно становится на душе. Словно от материнской колыбельной. Очень мелодичные, поэтичные строки – веришь в них или нет, но их приятно слушать. Я бы хотел читать их сам себе. У моего народа осталось мало стихов, которые можно читать без задней мысли, не обращаясь к богам… А «Песнь» для меня как раз подходит.
Мать Жизель с деревянной улыбкой кивает. Что ж, это лучше, чем ничего.
Вестник получает свой экземпляр священного писания и использует его так, как и обещал. Однажды орлесианка застает его в одной из комнат Убежища. С мягкой улыбкой, словно бы рассказывая сказку ребенку, долиец читает нараспев:
- «Пред мощью семерых магистров Звездного синода Завеса раскололась, словно тончайшее стекло. Сон и явь лежали у их ног, два расходящихся пути»…*
Голос действительно успокаивает и убаюкивает. Поодаль от Вестника сладко посапывают Минева, Адан и Тренн: заснули ли они под «Песнь», неизвестно.
Какая-то часть матери Жизель уверена в том, что это – богохульство, что нельзя читать «Песнь» ради развлечения. Но вправе ли она требовать от долийца искренней веры в чужого бога?
«Андрасте пела о Создателе другим, - думает орлесианка. – Вестник поет самому себе, пусть и не особенно задумываясь над смыслом песен. Быть может, это тоже не так плохо?..»
Уходит мать Жизель, втайне немного сердясь, но дослушав Песнь Тишины до конца.
Комментарий к Мать Жизель
* Песнь Тишины, 3:7
========== Revelaciоn ==========
Проходит совсем немного времени, и Жозефина уже не думает, что дело Инквизиции так уж безнадежно. Ее письма, действия Лелианы и работа Каллена производят впечатление на южан, и у Инквизиции потихоньку появляются сторонники. Церковь продолжает называть их еретиками и на чем свет стоит ругать Вестника, но он тоже не сидит сложа руки, помогает простым людям и расширяет агентуру – и ему доверяют куда больше, чем жрицам из далекого Вал Руайо.
И антиванка тоже перестает его бояться. Если долийцы действительно так уж дики, то Лавеллан, пожалуй, не из них. Иначе он не сделал бы столько добра для совершенно не знакомых ему людей.
«Может, его и правда послала Андрасте?»
Однажды она сталкивается с Вестником в полутемном церковном коридоре. Долиец выглядит усталым, но все же улыбается ей.
- У вас все в порядке, Жозефина? – заботливо осведомляется он.
- Да… Вообще-то я как раз хотела поговорить с вами, - Жозефина не без труда опускает слово «милорд», наученная горьким опытом. – Или, может, в другой раз? Вы не слишком устали?
- Нет-нет, я готов вас выслушать.
Они проходят в кабинет посла («кабинет» – это, конечно, очень громко сказано: из всего убранства антиванку полностью устраивает только стол). Жозефина по привычке садится за стол и готовится писать.
- Я должна узнать… мессир Лавеллан, - несмотря на его просьбу, обращаться к нему так запросто, по имени, превыше ее сил, - хорошо ли с вами обращаются здесь, в Убежище? Простите за вопрос, но вы эльф, и…
Вестник пожимает плечами.
- Парочку косых взглядов я уж как-нибудь переживу, - улыбается он.
Антиванка недовольно цокает языком.
- Так-так. Я поговорю с прислугой. Коль скоро мы хотим убедить всех, что вы – Вестник Андрасте, мы должны поддерживать вас во всем.
- Это… очень мило с вашей стороны, - замечает Лавеллан. – Я надеюсь, что такое доброе отношение распространяется не только на меня, но и на прочих эльфов, служащих Инквизиции?
- Разумеется, - не моргнув глазом, кивает леди Монтилье, сразу делая себе пометку проинструктировать прислугу еще и на этот счет. – Мы все делаем общее дело, не думая о расовых различиях.
- Приятно это слышать.
Помолчав, Жозефина все же решает поднять интересующую ее тему:
- Но вы – все же особый случай. Вам необходима наша поддержка. О долийцах ходит столько жутких историй…
- То, что мы крадем детей, сжигаем деревни и приносим селян в жертву в кровавых ритуалах? – недовольно осведомляется Вестник. – Те, кто рассказывает эти жуткие истории, обычно первыми норовят поднять нас на вилы. Мой клан столько раз защищался от таких…
- Правда? – потрясенно спрашивает антиванка, откладывая перо в сторону. – Я… я понятия об этом не имела. Простите. Я сделаю все, чтобы прекратить эти сплетни.
- Спасибо за добрые слова.
- Я постараюсь, чтобы это были не просто слова, - говорит Жозефина, и Лавеллан с благодарностью улыбается ей. – Думаю, вы сможете мне в этом помочь, если расскажете немного о том, какой была жизнь в вашем клане.
Улыбка долийца становится задумчивой.
- Какой была жизнь… – повторяет он со вздохом. – Как рассказать это в двух словах…
- Можно не в двух, - подбадривает его леди Монтилье.
Вестник опускает голову, изучая взглядом трещины в камнях пола.
- Я до сих пор не верю, что эта жизнь позади, - говорит он. – Мне все время кажется, что я проснусь утром – а над головой ткань шатра; снаружи слышны детские голоса; ветер уносит вдаль наши молитвы… Знаете, Жозефина, - он чуть подается вперед, оставаясь на самом краю скамейки, - а ведь нашу жизнь в двух словах и не опишешь. Долийцы страдают от того же, что и люди: болезни, неурожаи, плохая погода властны над нами так же, как и над жителями окрестных деревень. При этом у них есть их скромные хижины, а мы вечно кочуем с места на место.
- Ох… - Антиванка уже и не рада, что подняла эту тему. – Простите. Вам наверняка очень непросто.
- И все же я бы многое отдал, если бы все эти неприятности с Брешью закончились, и я бы смог вернуться в клан, - продолжает долиец, переводя взгляд на нее. – Хотя вряд ли кто-то, кроме Хранительницы, будет этому рад – теперь, наверное, меня возненавидят окончательно.
- Простите? – Леди Монтилье не сдерживает удивленного покашливания. – За что они могут ненавидеть вас, мессир Лавеллан? Вы… кажется, вы говорили, что вы Первый вашего клана. Разве это не знак уважения?
Лавеллан грустно улыбается.
- Первый – это ученик Хранителя, - объясняет он. – Тот, у кого есть магический дар. Когда Хранитель умирает, Первый занимает его место. Это не знак уважения, это… что-то вроде должности. Что же до ненависти ко мне… вы же наверняка понимаете, что долийцы не любят людей и андрастианскую Церковь. Она причинила нашему народу слишком много страданий в прошлом. Когда я интересовался историей людей, это вызывало недовольство у многих в клане: они считали, что нам подобает собирать и ценить лишь знания о своем народе. Долийцы не особенно интересуются судьбой гномов или кунари, не любят людей – и вдвойне не любят тех, кто им… хоть немного симпатизирует. Поэтому весь наш клан осмеяли на прошлом Арлатвене за то, что мы слишком миролюбиво настроены к чужакам; меня же не хотели признавать будущим Хранителем даже соклановцы. А теперь, когда меня назвали Вестником Андрасте… когда я прочнее, чем когда-либо, связан с людьми…
Жозефина изумленно качает головой, наконец понимая все.
- Вот почему вы были против того, чтобы вас называли «милордом», - говорит она. – Потому что так обращаются только к человеку…
- Вы первая, кто это понял. – Улыбка Вестника немного теплеет. – Но я уже привык, так что можете обращаться ко мне как угодно. Я ведь тоже не подумал, что для вас такое обращение привычно, неправильно расценил вашу вежливость. Извините.
- О, ничего страшного… милорд. – Антиванка сразу бросает пробный камень, но лицо Лавеллана остается безмятежным. – Я понимаю, как вам сейчас тяжело привыкать к новой жизни. Я… впрочем, неважно.
- Расскажите! – просит долиец. – Или это ваш секрет?
- Нет-нет, никакого секрета. Просто… нечто подобное со мной было, когда я занялась дипломатической работой. Это было так не похоже на мою прежнюю жизнь: новое дело, новые лица, новые цели… Впрочем, вряд ли это сравнимо с вашей ситуацией. Закрывать разрывы мне не доводилось.
Вестник смеется, неосознанно убирая с колен левую руку.
- Думаю, в этом вам повезло.
Повисает неловкая тишина. Спохватившись, леди Монтилье вооружается пером:
- Благодарю за то, что уделили мне время, милорд Лавеллан.
- Обращайтесь. И… - Поднимаясь со скамьи, он неожиданно говорит: - Уже, наверное, почти ночь. Вы наверняка устали. Отдыхайте.
Это неожиданное проявление заботы удивляет Жозефину. Лавеллану наверняка и без того есть о чем подумать, что явно устал – и все же его хватает на добрые слова. Для нее, для человека.
Может, он и правда не годится в долийцы?..
- Доброй ночи, милорд, - улыбается антиванка.
- Доброй ночи.
Когда Вестник уходит, леди Монтилье силится представить себе ту странную кочевую жизнь, о которой он говорил. Получается с трудом: Жозефина – городской житель, ее не слишком интересуют природные красоты и тем более походный быт. Пожалуй, стоит поговорить с долийцем еще раз.
Отчего-то эта мысль приносит антиванке некоторое удовлетворение.
Комментарий к Revelaciоn
Revelación - откровение (исп., он же антив.)
========== Кассандра ==========
Кассандра оглядывается по сторонам. Сельская идиллия Ферелдена, пожалуй, ей нравится. Неказистые, но прочные деревенские дома с поросшими травой крышами, спокойная озерная гладь, гомон толпы где-то неподалеку – все это странным образом успокаивает неваррку, которая за последние месяцы отвыкла видеть что-то, кроме сражений, разговоров ни о чем и скандалов на пустом месте.
- Кассандра?
Искательница недовольно оборачивается. Лавеллан смотрит на нее с немного заискивающей улыбкой. Наверное, он все еще побаивается рослую женщину, которой еле достает до подбородка.
И которая собиралась убить его при первой встрече.
- Да?
- Можно мне снять сапоги?
Кассандра вздыхает. Нет, эти долийцы неисправимы.
- Нет. Ты представляешь Инквизицию. Твой внешний вид должен вселять уверенность в других. Мы должны дать им понять, что Инквизиция сможет всех защитить.
- И… как одно связано с другим?
Неваррка морщится от недовольства, хочет начать объяснять, но Вестник примирительно поднимает ладони вверх. На левой – заметное зеленоватое пятно.
- Какова цель Инквизиции? – спрашивает долиец. Внезапный вопрос обескураживает Кассандру.
- Я думала, я достаточно понятно это объяснила.
- Закрыть Брешь, найти тех, кто ответственен за ее появление, и восстановить порядок, с чьим бы то ни было одобрением или без него, - Лавеллан последовательно загибает пальцы на правой руке. – Да, я помню. Но что мы несем жителям Тедаса? Мир или войну?
- К чему этот вопрос? – фыркает Искательница, но все же отвечает: - Мы ведем войну с демонами и теми, кто сеет хаос. Но делаем это ради того, чтобы воцарился мир.
- Итак, - кивает Вестник, - наша главная цель – мир. Но при этом мы почему-то демонстрируем только грубую силу и самоуверенность. Правильно ли это?
Они уже подошли к лагерю Инквизиции, и их слышат солдаты. Слышат и удивленно хлопают глазами, но удерживаются от перешептываний. Все-таки Каллен хорошо их вымуштровал.
- А еще мы демонстрируем то, что можем прокормить и защитить тех, кто нам поможет, - прибавляет Кассандра, втягиваясь в спор. – Это, по-твоему, тоже угроза?
- Нет, это правильно. Но нельзя приманить галлу даже самыми ласковыми словами, если при этом кричать и потрясать кулаком.
Солдаты смотрят на Лавеллана со смесью благоговения и недоумения: смысл его слов им совершенно не понятен, но умиротворенный тон их гипнотизирует. Долиец же как ни в чем не бывало отдает собранные растения местному травнику, садится на пенек и продолжает, обращаясь к Кассандре:
- Вы с командиром Калленом очень похожи. Вы думаете, что, если другие увидят воина, они воодушевятся, схватятся за оружие и помчатся в бой. Но селянам ведом страх. Они боятся не только демонов и страшной дыры в Завесе – они боятся еще и солдат с оружием: солдаты не хуже демонов могут жечь деревни и убивать жителей. Если я буду ходить и размахивать Меткой, как дурак, ферелденцы просто разбегутся в ужасе, и будут правы. Нельзя все время демонстрировать силу: одних это испугает, других озлобит. Да, мы должны сражаться – но лишь когда это необходимо. В первую очередь нам стоит показать всем, что мы никому не враг, мы такие же живые создания – и что мы способны не только убивать демонов, но и помочь кому-то в нужде. Здесь чудеса творит не демонстрация всемогущества, а наоборот – демонстрация того, что такие же люди, эльфы и гномы готовы им помочь. Мы должны не внушить им благоговейный страх, а дать надежду.
Во время этой тирады Вестник снимает сапоги и прячет босые ступни в траве – все с тем же невозмутимым видом.
- А ты упрям, - признает Искательница, коротко усмехнувшись. – Только как со всем этим связана твоя нелюбовь к сапогам?
- Да никак, в общем-то, - пожимает плечами Лавеллан. – Просто ногам жарко стало. Ну и еще хотелось уточнить твою точку зрения по поводу целей Инквизиции. Я рад, что мы сходимся во мнениях по этому вопросу.
И спора как не бывало, и Кассандра недоумевает, на что она была так сердита несколько минут назад. Все исчезло как по волшебству. Долиец, должно быть, могущественный и опаснейший отступник, думает неваррка – и смеется.
- Где ты научился так говорить? Неужели у Жозефины?
- Меня всему учила Хранительница Дешанна. Она всегда понимала суть Вир Атиш’ан. Может, это Жозефина почерпнула мудрость Силейз у нашего народа?..