— Мартина, я правда очень устала. Я неважно себя чувствую. Голова болит целый день и сердце щемит. Давай уже закончим наш праздник.
— Извини, Ками. Она уверенно зажимает в своих руках черный револьвер. — Знакомый пистолет???
Она не знает чего ожидать, поэтому просто хочет сбежать. С нее хватит безумств на сегодня. Поднимаясь с кровати, она пытается скрыться, но эта хрупкая женщина словно тень ее выцветшей жизни, всегда следует по ее пятам.
— Пистолет не простой, ты знаешь. У него не один ствол, а два. И курка два и два патрона.
— Один.
— Не один, а два. Ты сама знаешь!
— Один холостой, а он не в счет.
— Как это не в счет, — возмущается она, округляя при этом свои большие карие глаза, — от него шума столько же!
— Мартина, я не куплю у тебя его пистолет.
— Прекрасный пистолет. Смотрю любуюсь. Ками, — тихо зовет ее по имени она
— Так, ну все, хватит! Перестань! Ее начинают пугает эти игры, но она старается не показать собственного страха, ведь этого она и добивается.
— Я хочу тебе эту вещь предложить. Поздравляю тебя с днем рождения. Это мой тебе подарок к юбилею. Я там сбоку кое-что нацарапала.
— Это еще что такое?
— Камиле от Мартины. В память о прошлом.
— Мартина… — после недолгой паузы, она запрещает себе думать о былом, но не выходит. — Мартина, а ты не помнишь в каком стволе холостой, а в каком боевой патрон?
— А я и не знала никогда.
— Да? — недоверчиво переспрашивает она. — А я думала он тебе сказал.
— Нет, не сказал. Она бросает пистолет на ее колени так, словно последние ее слова задели за самое живое.
Она разглядывает блестящую рукоятку и краем футболки принимается начищать длинный ствол. Правосудие теперь в ее руках. Сердце жаждет наказания всем людям, причинившим ей такую боль. Она возводит курок и прицеливается.
— Мартина, ты каждый день в мою комнату приходишь. Ешь… пьешь… трогаешь все и презираешь меня. Просто… я, Мартина, очень устала. Мартина… я без него жить устала, — она всхлипывает, от подступающим к глазам слезам.
— Я все терпела, терпела. Всю свою жизнь терпела. Я же молодая. Совсем молодая. Посмотри… мои руки стареют, ноги, лицо. Мартина… Мартина, пока вы с ним в одной кровати спали, я старела. Я все старела… старела…
Выстрел — венец всех ее воспоминаний.
Она обескуражена. Она, конечно, же ожидала, но она все еще не может поверить. Спиной она пятится к выходу, и натыкаясь на дверь, вздрагивает. Она бежит из этого дома прочь, без оглядки, но воспоминания всегда бегут далеко впереди.
Лето 2007 года. Буэнос-Айрес.
Она счастлива, потому что он идет рядом, крепко сжимая ее ладонь. Это был еще один счастливо-прожитый день вместе с ним. Они вместе гуляли по парку, ходили к морю и ели мороженое. Ей всегда с ним хорошо и спокойно.
— Бенха, а ты чего не здороваешься, — проходящая мимо женщина, окликает ее мужа.
Он онемевает на месте. — Я рад тебя видеть.
— Господи, ты боже мой! — чертыхается, она себе под нос. — Это же Камила. Сколько лет прошло, Бенха, это же Камила! Она укладывает голову на его плечо и осматривает молодую женщину, представшую прямо перед ее глазами. Она все так же красива. Она полна жизни и излучает невидимый свет. Она бы тоже хотела так уметь, ведь это его так манит.
— Здравствуйте, Мартина.
— Здравствуйте. А вы как здесь, погостить приехали?
— А муж вам, что не рассказал о нашей встрече?
— Забыл, — он пытается выкрутиться из неловкой ситуации, — закрутился. — На прошлой недели встретились у магазина.
Пазл в ее голове складывается молниеносно. — А что же ты, с прошлой недели…
— Говорю же забыл. Случайно встретились.
— И сейчас случайно, — понимая, что эта встреча не может быть простым совпадением, она утихает.
— Случайно, — ухмыляется она, просто пожимая плечами. Ей все всегда нипочем. Любая проблема, любое обстоятельство, она всегда как королева идет, гордо вскинув голову вверх.
Она бы тоже хотела так уметь.
— Я в этом городе вообще по случаю.
— У Камилы мама умерла, — добавляет любимый муж, чем еще больше повергает ее в некий транс.
— Господи, горе-то какое. А вы приходите в гости к нам. Мы в том же доме живем.
— Нет, нет, спасибо.
— Ну значит, в следующий раз приезжайте. Вы же теперь в Байя-Бланка живете?
— Жила, — она как бы насмехаясь глазами, делает паузу и растягивается в улыбке, — а теперь здесь жить буду. В маминой квартире.
— Хорошо… значит еще увидимся.
— Да…
— А вы похорошели.
Лаская взглядом, он вторит ей улыбкой и согласным кивком головы.
— Да? Спасибо. Извините, я пойду. Не буду вас больше задерживать.
Ей никогда не забыть то чувство в груди, подобно пожару, когда он смотрел в ее сторону, а она ускользала между пышной листвы деревьев в парке.
— Терпеть не могу когда врут, когда в глаза смотрят и лгут. Она пытается уловить правду в его взгляде. — Я же все вижу. Я же не слепая, или идиотка какая-нибудь. От нарастающей в душе обиды, она начинает тихонько плакать на его плече.
— Не нужно обманывать, — она принимается его целовать, пытаясь вернуть все его внимание на себя. Залезть к нему в голову, в сердце и все в них изменить. Ее попытки жалки, но она продолжает бороться. Она пойдет до конца, сделает все возможное, потому что помнит простую истину. С ним она только что ела мороженое, с ним она держась за руки, гуляла вдоль берега. С ним. Она. Счастлива.
Настенные часы клонятся к вечеру, а их неспешный ход единственное к чему она прислушивается. Сидя в пустой, безмолвной квартире, она вспоминает его последний день рождения. Двуспальная кровать, и он раздетый по пояс, нежится в ее объятиях.
Апрель 2008 года. Буэнос-Айрес
— Откуда у тебя пистолет? Она берет оружие в руки, осматривая блестящий приклад.
— Надо было вчера на день рождения приходить, я, кстати, очень на тебя обиделся. И положи пистолет на место, это не игрушка, тем более в руках женщины. Вместо того, чтобы послушаться, она передает револьвер ему.
— У тебя вчера гости были, тебе было не до меня.
— А тебе до меня? Тебе когда-нибудь до меня? — его слова звучат в упрек ей в спину. — Вчера все пришли, а моей единственной Камилы рядом не было. Она не пришла.
— Я не единственная, — поднимаясь с расправленной постели, она аккуратно подходит к зеркалу, в душе, надеясь, что он будет ее переубеждать.
— Единственная.
— Нет! — продолжает упрямиться она.
— Да.
— Никогда так не говори. Я ни на что не претендую, Бенха, — оборачиваясь от собственного отражения, она пытается уловить взгляд его голубых глаз. — Только вот уж очень удобно тебе живется.
— Удобно, — немедленно соглашается он, думая о своем быте. — Все удобства на лицо.
— А ты не боишься, что Мартина твоя с работы вернется?
— Она раньше шести не вернется. Ее разговоры, его не трогают. Ему что с гуся вода, он слишком увлечен собственным подарком. — Смотри, игру придумал с патронами. Сидя на краешке кровати, он достает из обоймы пули и пытается вскрыть одну из них маленьким ножиком.
— А тебя не смущает, что в квартиру в которой ты живешь с одной женщиной, ты приводишь другую?
— Не смущает. Смотри, я и из этого патрона пулю вытащил, а в другом ничего не трогал. На вид совершенно одинаковые, вопрос только в том, на какой курок нажать. Кому что больше нравится…
— Нравится… — повторяет она за ним и снова принимается за свое.
— А тебе стало быть нравится спать на одной кровати в двумя разными женщинами?
— Нравится. Ты же сама хотела сюда прийти. Или тебя что-то смущает?
— ХА! — на ее лице появляется озорная улыбка. — Нет! Меня нисколько не смущает. Я любовница, женщина без стыда и совести.
Ей надоело ругаться, она словно без сил падает на постель, раскидывая руки в стороны.
— Иди ко мне.
Поцелуй, еще один, а потом на нее снова находит. Довольно дерзко и смело, она хватает его за подбородок. — Не смей, называть меня единственной при живой жене. Понял?
Она принимается собирать свою одежду, разбросанную по полу и укладывает в сумку расческу.
— Что мне сделать? Что мне сделать? — мгновенного вспыхивает он, хотя бурные эмоции не его конек. Обычно он сдержан и хладнокровно спокоен. Никогда не знаешь что у него на уме. — Что мне, убить ее что-ли?
— Убей. Я серьезно говорю, убей. Хоть на один курок нажми. Может холостой патрон будет. Попробуй хотя бы.
— Я сейчас возьму здесь и все разворочу!
— Развороти, — она равнодушна, ведь знает как безотказно действует это ее оружие на него.
— Больше не увидимся, да?
Она молча выходит из квартиры, оставляя этот вопрос повиснуть в воздухе.
Она гуляет по берегу моря, и слушает шум прибоя. Это ее успокаивает, а сегодня ей хочется тишины. Сегодня она думает о том дне, когда он сказал ей то, что и так было давно известно. Но одно дело предполагать и совершенно другое дело осознавать, и что самое главное принимать.
Апрель 2008 года. Буэнос-Айрес
Она ключом открывает замок собственной квартиры, потому что в дверной звонок до него не дозвониться. Вокруг бардак. Битая посуда на полу, сломанная мебель, поваленные на оземь стулья и стол.
— Что происходит? Нас обокрали? — взволнованно спрашивает она, стоя на пороге.
— Никто тебя не обокрал. Он сидит за табуреткой, на которой стоит начатая бутылка и один стакан, не допитый до конца.
— А что тогда?
— Мартина, иди спать!
— Я спрашиваю, что случилось, и почему ты пьешь?
— Ты что глухая? Иди спать, спать, я сказал.
— Слюнтяй! — она давно хотела высказаться, но все не было подходящего повода.
— Я слюнтяй? Да, я тебя сейчас убью!
— Ты что совсем умом тронулся? Я жена твоя. Люблю тебя, как-никак.
— А я не люблю тебя, как-никак. Я другую всю жизнь люблю и с ней живу.
Обида. Горечь. Ничтожность собственного положения ложатся на ее плечи неподъемным грузом. Нет сил говорить что-то еще. Нет сил выяснять правду. Все и так понятно.
— Ну и что теперь делать будем? — странно слышать этот вопрос от него.
— Я не знаю, — она принимается за уборку, как-будто сейчас нет ничего важнее чистоты вокруг. — Разлюбить ты ее… не можешь, ради меня? Ради того, что у нас семья?
— Пробовал не получается. Помоги, мне — это даже не просьба с его уст, это как мольба о помощи.
— Может, ты тогда пистолет уберешь, или собираешься стрелять?
— Я тебя не убью, Мартина, если бы любил убил.
— А что это значит, мне радоваться, что ты меня не любишь? Мне повезло, да?
Вот теперь все эмоции вспыхивают в ней по новой. Она бьет его по лицу, колотит кулаками в грудь, она хочет его расшевелишь, разбудить, расколдовать. Вернуть себе, в конце-концов, но разве возможно вернуть то, что тебе никогда не принадлежало?
— А другие женщины, которых мужья любят всегда на волосок от смерти? Да? Я значит, судьбу должна благодарить, что ты меня не любишь? А?
Значит до глубокой старости дожить смогу? — она не может сдержать слез, которые проливает на его футболку. Футболку с запахом чужой женщины.
— Я бы очень хотел тебя полюбить, Мартина. И это чистая правда, потому что он совсем не умеет обманывать. — Правда хотел, но не получается. Сделай что-нибудь…
— А что в этом случае делают?
Он не отвечает, а она даже не пытается размышлять на эту тему, потому что нет ответа на вопрос, который и так очевиден.
4 сентября 2008 года.
Она старается не замечать его внешней отстраненности, убеждая себя, что ей это только показалось. Но то, какими глазами он смотрит вокруг, словно пытаясь найти выход из клетки и сбежать, не могут подарить ей спокойствие и умиротворение.
— Останови, — говорит он таксисту и молниеносно выбегает из машины.
— Что случилось, ты что плохо себя чувствуешь?
— Все хорошо.
Она всегда входит в его положение, она всегда пытается поставить себя на его место, она всегда пытается сначала его понять, а уже потом ругаться. — Может не надо никуда раз у тебя такое настроение, — она кусает себя за кончик языка, зная, что подливает масла в огонь своими разговорами.
— Иди в машину, холодно.
— Ну так ты мне объясни все по-хорошему, почему я постоянно должна из тебя клещами все вытаскивать?
— Ничего не происходит, все нормально. Холодно, — он снова повторяется, а ветер гуляет под его рубашкой с коротким рукавом.
— При чем тут холодно, я не понимаю?
— Зачем тогда спрашивать, если не понимаешь? Поезжай одна, Ками.
— Ты прости, может, я действительно чего-то не понимаю, ну так объясни мне?
Почему в свой день рождения я должна торчать одна? Зачем ты мне тогда позвонил, зачем мы вообще сюда поехали? Она понимает, что он броня и полностью замкнулся в себе. Лучше оставить его одного, она всегда знает, как лучше с ним поступить.
— Ладно, до завтра, — как бы соглашаясь с еще одной проигранной партией, она идет к машине и останавливается у задней двери, положа руку на крышу автомобиля.
— До завтра еще дожить надо.
— Ой, ладно, — отрешенно машет рукой в его сторону, — я не желаю больше слушать этот концерт! Езжай домой, к жене.
— Ты точно этого хочешь?
— А ты думаешь нет?
Этот вызов в ее глазах его отталкивает. Его сердце заполняется сомнением. Она всегда говорит и делает так, чтобы он сомневался в искренности ее чувств.
— Ками, а это вообще ты?
— Я…
— Это ты? Та, самая Бордонаба, которую я в 18 лет целовал?
— Бенха, ну конечно, я. Поехали уже, а? Такси ждет…
— Нет, давай говорить.
— Бенха… — она обнимает его за плечи. Вдыхает его аромат. Аромат, который кружит голову и проносится селевым потоком внизу живота.
— Като… любимая моя, родная. Ты та самая «Ураган — Камила» которую, я вот уже столько лет люблю?
— Бенха, — она ухмыляется, над своим прозвищем в далекого юношества, — ну давай разговаривать, только не уходи… В ее сердце больше нет злости, потому что только он умеет сказать что угодно, ляпнуть невпопад, и она оттаивает.
— Прости, — он снимает с себя ее руки, взявшие его в плотные оковы, — не получится. Поздно. Спиной он пятится назад. — Я пошел. Спасибо тебе большое.
Она не станет его держать, хотя очень хочется. Но гордость ей никогда не позволит. Тем более, сегодня ее день рождения, и это у ее ног должен лежать весь мир, а не наоборот.
— И тебе, спасибо за все, — она произносит эту фразу как- бы с легкой усмешкой.
— Ну тогда все, — он только разводит руками.
— Все… — отвечает она с легкой ухмылкой, потому что знает, что завтра он снова будет рядом.
— С днем рождения тебя, Камила!
— Ага. Пока…
— Нет, прощай, — она видит его глаза, но не верит его словам и поэтому улыбается.
Вот глупая…
Солнце за окном медленно опускается за горизонт. Она застилает темные простыни, бережно разглаживая все складки и неровности руками. Это будет последним ее воспоминанием перед сном.
Конец сентября 2008 года. Буэнос-Айрес
Звонок в дверь, но никто не спешит открывать.
— Здравствуйте, Мартина, — говорит она после того как двери распахиваются прямо перед ее носом.
— Простите, что я вас беспокою, но мне очень срочно нужно поговорить с вашим мужем. Она мнется на пороге, но потом вспоминает, что обещала себе твердо стоять до конца. Сегодня она все решит. Решит за него, если он не может.
— Это невозможно, — отвечает она, и не говоря больше ни слова, молча проходит в комнату.
— А когда он вернется, вы не знаете… — Ее вопрос обрывается на полуслове, когда она входит в спальню. Вся гостиная завалена красными и ярко-алыми цветами. На столе горит зажженная свеча и лежит его фотография в деревянной рамке.
— Это… это… — даже слов не подобрать, — что такое означает?
— Это значит поминки, Камила.
— Почему ты мне не сказала? Она еще не знает, но уже чувствует, что его больше никогда не будет рядом. Ей бы самое время закричать, но она молча позволяет своей горечи, словно цунами, расползтись по венам.