========== Спасибо ==========
Эггзи кажется, что он кончается как личность ровно в тот момент, когда в белой мягкой комнате Стэйтсман появляется Гарри Харт.
Живой Гарри Харт.
Блять, это же просто нереально.
Эггзи ему об этом так и говорит – громко и прямо в лицо, стараясь приструнить разбушевавшиеся эмоции под кожей, – а потом надсадно молчит, потому что не получается. Яркие, взрывчатые, искрящиеся чувства бьют по последним нервным клеткам, методично делают из него решето и вяжут в тугой узел.
Черт, Гарри, как ты мог? Эггзи ведь так испугался.
А Гарри Харт улыбается – уже после, в привычной примерочной. Улыбается не только губами, а всем лицом, каждой, чтоб ее, черточкой, и на донышке глаза за тонкой поволокой очков все те же мудрость, забота и всепоглощающее, но труднообъяснимое выражение, которое Эггзи часто видел во снах.
У него нет для него подходящего определения, но это нечто вроде обещания. Да, теплого, нежного, ласкового обещания быть рядом – как и несколько лет назад.
Нечто вроде «я все еще с тобой» и «прости, что бросил».
Эггзи не в обиде – просто разорвался изнутри, треснул по швам при звуке выстрела Валентайна. Ничего особенного, он старательно стягивал раны из месяца в месяц. Нитками, жилами, мышцами, воспоминаниями и мартини, буйно пахнущим слезами.
Все в порядке, Гарри, спасибо, что вернулся.
Сложно передать словами, что бурлит в груди, даже спустя время, и Эггзи кусает губу. Он не может сказать, что зол, он не имеет права чувствовать себя брошенкой – маленьким мальчиком, влюбленной, разбитой подружкой, преданным и верным псом одновременно, – но это именно то, что он ощущает сейчас. Но вряд ли откроет тайну.
Гарри здесь, Гарри рядом, в ушах гуляет шум и бархатный, приятный, с горькими нотками голос, а его ладонь до сих пор твердая и уверенная. Эггзи цепляется за нее пальцами, впитывает прикосновения, пытаясь продлить каждый миг до бесконечности. Ему это очень, очень – до смерти, блять! – надо.
Надо с той же огромной силой, что и лишний глоток воздуха или разряд электричества для остановившегося сердца. Потому как Гарри Харт снова рядом, и нет никаких других фраз, чтобы Эггзи смог прояснить ему ситуацию и масштабы собственных одиноких страданий. Вообще никаких фраз нет.
Потому что это где-то на метафизическом, непостижимом уровне.
Но Гарри смотрит на него, и весь его вид просит не молчать, не замыкаться и не сдерживать воющий пронзительный ураган, всмятку кромсающий органы. Эггзи мотает головой отрицательно – во имя спасения, Гарри, сам же знаешь: снесет и растопчет, не оставит следа, – но Харт подушечкой пальца едва осязаемо проводит по его ладони. Касается так, как никогда не касался.
И барьеры сносит.
Эггзи – старое шепелявое радио, и столь же стремительно, как радиоволны под движением колесика передач, напряжение внутри сменяется щенячьим восторгом. Ураган оборачивается зноем, штилем на море под палящим солнцем, и да, Эггзи – спасибо еще раз, мистер Харт – прочитал достаточно книг, чтобы описать свои эмоции вот так высокопарно.
Он же теперь джентльмен. Агент. Галахад 2.0, более молодая и прокаченная версия со всеми девайсами и особенностями бывшего представителя низших классов.
– Гарри!..
Хваленое красноречие скатывается к чертям катастрофически быстро, и Эггзи готов считать свой провал еще более ужасным и опасным, чем Апокалипсис для секретных служб, которым грозится Поппи. Смывает разом подготовку, начитанность, природный шарм и остроумие, а чувства нарастают и рвутся прочь из тела. Действительно, катаклизм.
А бывший Галахад стоит перед ним, и молчание между ними Мерлин скоро порежет своим любимым тесаком. Но оно ведь такое правильное – это молчание. Такое верное, тихое, такое, какое бывает, когда встретились два старых друга, отец и сын.
Или люди, так и не ставшие любовниками, но не растерявшие страсти, не утратившие пыла – и сохранившие крутое пафосное чувство, зовущееся любовью. Эггзи читал про него долгими перелетами между горячими точками.
– Я не ошибся в тебе, Эггзи. Греет душу.
Бах! Первый выстрел – и наповал, спасибо звукам родного голоса. Хорошо, что хоть у кого-то из них язык не прилип к небу.
Эггзи долго думает, что ответить. В горле застревает мат вперемешку с всхлипами, но вряд ли подобное достойно его статуса.
Эггзи пытается уложить в парочку фраз все то, что сносит ему крышу и рвет вены.
Эггзи с треском проваливается.
– Прекрасно выглядишь, Гарри.
Бах! Собственноручный контрольный в голову, молодец. Именно то, что было необходимо.
Эггзи сжимает зубы, а потом добавляет хрипло:
– Спасибо.
И в этом «спасибо» – прошептанном пересохшими губами – безграничная тоска, недавние боль и отчаяние, и страх, и отчаянное желание доказать, пронести память, оставить себе хоть частичку прошлого. Потребность сохранить его в сердце и взрастить вновь.
В этом «спасибо» океан признательности и беззаветной привязанности. В этом «спасибо» бескрайнее доверие и вся та любовь, на какую способен только Эггзи.
И Гарри прекрасно это видит, знает, не может не знать.
И кивает в ответ.
И улыбается – уголками губ.
Как человек, воскресший из мертвых ради всего того, что несет ему Эггзи.
– А теперь спасем мир.
========== Сидит напротив ==========
Комментарий к Сидит напротив
Прекрасной и неповторимой fallenangel_97.
С прошедшим.
Сидит напротив и не поднимает глаз. Вчерашний мальчишка, ставший сегодня мужчиной. Косой тонкий шрам на левой брови.
Гарри допивает свою пинту Гиннеса и пространственно скользит пальцами по стеклянному ободку. В пальцах дрожь, а душу бередят картины из далекого – и не очень – прошлого. Двоится, мерещится, плывет кругами пестрыми в подсознании.
– Я скучал, – Эггзи произносит слова с трудом, явно через силу, потому что привязанность, как сказал Мерлин, лишнее дело.
Мерлин, который просто взял и пожертвовал собой ради них. Не спросившись.
Гарри кивает и трет переносицу. Очки – это, безусловно, удобно, – но к черной простой повязке больше лежит сердце. Сердце, что обливается кровью последние несколько дней безустанно и заходится в агонии.
– Тебя так не хватало, знаешь?.. Гарри, я… я чувствовал себя чертовой бабочкой с оборванными крыльями без тебя.
Гарри моргает, соглашаясь – и думает о том, что никогда не покажет Эггзи настоящие размеры своего одиночества. Никогда не скажет открыто, насколько сильно он тоже скучал.
Б е з у м н о.
– Слышишь, Гарри? – Эггзи сглатывает.
В его взгляде – усталость и мудрость, бесконечная обреченность вместе с решимостью. В его взгляде – бывший задира, прячущий опасные клыки за манерами и отглаженным костюмом. В его взгляде все то, о чем Гарри Харт когда-то мечтал и от чего отказался во имя службы.
Наверное, будь возможность повернуть время вспять, Гарри бы не совершил этой глупости снова.
– Не молчи.
Эггзи кричит – шепотом, сквозь плотно слепленные губы, отчаянно и потерянно. Эггзи кричит – ведь он не привык видеть Гарри, своего наставника Гарри, своего идеала Гарри пустым и чужим.
– Боже, прошу тебя, не молчи, Гарри! Ради всего святого, не после того, что случилось!
У него ходуном ходят плечи, и каждая мышца напряжена под расстегнутой курткой. Гарри хочет протянуть руку и коснуться – потрепать по плечу, пригладить растрепавшиеся волосы, поддержать, – но не может. Не может, потому что не знает, что сказать.
«Прости, Гэри, что заставил страдать»?
«Я и сам не думал, что выживу»?
«Крепись, мальчик, смерть – это нормально»?
Отвратительные, накрахмаленные, набитые чушью слова. Ими не передать всех чувств, что скопились под ребрами, ими не выстроить мост между давно потерявшимися душами.
Гарри скользит ладонью по столу и замирает. Он пьет секунды вместо пива, он вяжет узлами, цепью собственную душу. Вырывает с корнем осколки боли из нервов, из вен.
Молчит.
– Гарри? – Эггзи едва ли не плачет, ему горько, холодно, он снова брошен в этом мире на волю ветрам. – Гарри?!
Кладет руки на темное дерево, тыльной стороной вверх и едва ли держится. Оставленный, покалеченный, лишившийся враз того, чем жил несколько лет.
Гарри прекрасно его понимает.
Он вздыхает, стараясь выровнять пульс.
– Я… я не скажу тебе многого.
Эггзи тихо внимает его голосу, а у Гарри жжет внутри от его трогательного, беззащитного, доверчивого вида. Вида юнца, что только-только примерился к взрослому платью.
– Я … просто рядом. И теперь никуда не уйду.
«Не уйду» – как «не имею права». «Не уйду» – как «не оставлю». «Не уйду» – как «не бойся, я с тобой».
И мы одни против целого мира.
========== Влюбленный в историка (AU) ==========
— Прогуливать пятую пару психологии подряд — совершенно некрасиво.
Роксана хмурит аккуратные бровки и смотрит с укором. По ее виду точно можно определить, что она очень и очень недовольна: и прогулами Эггзи, и его успеваемостью, и тем, что ей самой уже который раз приходится прикрывать нерадивого друга.
Красиво подведенные губы надуты — высшая степень неодобрения, ага, а руки на груди — поза точь-в-точь как у родной матери, когда в начальных классах она отчитывала его за грязную рубашку и порванную тетрадь.
Только вот Эггзи на вторую маму за пределами дома не соглашался. Не подписывался.
— Не хочешь — не прикрывай. Скажи Мерлину честно, что я терпеть не могу его сухие лекции и информационные сводки. Пусть подавится данными по возрастной психологии.
— Эггзи!.. — Рокси пылает праведным гневом: она еженедельно придумывает правдоподобные отмазки, лишь бы дать другу время, а тот ведет себя как законченная сволочь. — После всех моих трудов? Серьезно? Тебе вообще не стыдно?
— Я собираюсь бросить этот чертов колледж, — Эггзи мечется по комнате, переворачивая все на своем пути вверх дном.
У него состояние, близкое к истерике, а еще фингал под глазом и длинная царапина на щеке. Тяжело, знаете ли, работать вышибалой, совмещая ночные дежурства с утренними лекциями. И пьяных придурков с профессорами совмещать тоже, кстати, трудно.
— Нахуй все здесь.
— Эггзи! — Рокси надеется достучаться до него без применения силы: черный пояс по карате обеспечит ей одномоментное превосходство, но это, наверное, слишком нечестно. — Может, нам просто пора обсудить все?
Все?
“Все” — это полуночный шепот в ухо, тихие признания в том, что сдерживаться день ото дня только сложнее?
“Все” — это “Рокси, блять, только не на историю, я же элементарно обкончаюсь там!”?
“Все” — это умные глаза мистера Харта и его, Эггзи, личная улыбка от уха до уха, когда лишний раз спросили по теме занятий?
— А может, не пора?
Рокси садится на краешек кровати, педантично расправляет ткань вечно идеально наглаженного платья:
— Пора, Эггзи. Пора. Ты меня скоро выбесишь своей беготней от мистера Харта.
— И вовсе я не бегаю!
— Бегаешь, — милосердная, понимающая улыбка, — бегаешь настолько, что по инерции другие пары пропускать стал.
— Неправда! А работать мне когда?
— У тебя нет такой уж нужды в работе, Эггзи, — Рокси давит: давит ненавязчиво, чересчур внимательным взглядом, легким движением пальцев, взором с прищуром. — Признай сам. Ты держишься на повышенной стипендии который месяц, и даже этому говнюку Чарли далеко до твоих результатов.
— И…
— А твои выступления за сборную колледжа по легкой атлетике? — Рокси повышает тон, но голос ее по-прежнему мягок. — Не смей равнять себя с землей, Анвин. До тех высот, на которых ты стоишь, нам еще прыгать и прыгать.
— Сказала староста нашей группы — умница и красавица №1 во всем колледже, — Эггзи криво ухмыляется, а внутри уже поднимает голову секундный страх: Роксана слишком проницательна, чтобы не заметить очевидного. — Спасибо, Рокси, твои убеждения, построенные на причинно-следственных связях, потерпели крах. Так я…
— Замолчи, Эгги, — Мортон не перестает мило улыбаться, но с каждой минутой от нее все сильнее разит опасностью. — Ты отлично умеешь уводить тему в сторону, об этом знают все. Но сколько ты готов бегать от своих чувств?
Чувств?
Чувств, что холодом по позвоночнику?
Чувств, что не дают покоя третий курс?
Чувств, что просыпаются от случайных прикосновений и случайных взглядов радушного историка?
Это про эти чувства идет речь?
Эггзи как-то не готов признаться: ответ на все вопросы спрятан у него глубоко внутри, промеж ребер, в клетке из жил. Доставать его не хочется, причина тому абсолютно проста: Эггзи не единожды проверял на своей шкуре, что это такое — быть уязвимым из-за своих ощущений.
— Столько, сколько потребуется.
Глупо, зато честно. Эггзи сполна попробовал грязи в свои школьные годы, чтобы не повторять ошибок.
— Зря, — Рокси пожимает плечами, достает пилочку и поудобнее устраивается на кровати, словно серьезного разговора между ними и не было в помине. — Влюбиться — это не плохо.
— Не тебе судить.
Ему бы не огрызаться, ему бы не шипеть затравленным зверем — а, напротив, подползти ближе и голову удобно устроить на худых коленках, под ласковыми ухоженными пальчиками. Спрятаться, закрыться от всего мира обманчиво хрупкой спиной Роксаны Мортон.
Она ведь проницательная девочка, она поймет и утешит.
— Ну почему же? Вон сколько разговоров ходило в наших стенах, когда я Мерлину открыто предложила…
Ах да, она — Роксана Мортон — не только проницательная, но еще и со стальными яйцами. И с таким самообладанием, о котором каждый юноша на их потоке может только мечтать.
— Я отлично помню, как он подавился чаем и едва не упал со стула. Это было немного подло — подойти к нему во время ланча.
— Зато какой результат, — Рокси хмыкает, смешно морща носик, и кивает на цветы, что приютились на их подоконнике.
Злость сходит на нет, Эггзи подходит ближе, падает рядом и прислоняется к теплому плечику, сползая по стенке.
— Думаешь, если я признаюсь, выйдет нечто похожее?
— Скорее наоборот. Кепку сними, свет загораживаешь.
— В смысле?
— Цветы носить будешь определенно ты, и никак иначе. А вот манер и мужской харизмы побольше у мистера Харта.
Рокси не отвлекается даже: подправляет маникюр, медленно листает учебник, не обращая внимания на мелодично тренькающий телефон. У нее еще и нервы железные — вести документацию за всю их группу разношерстных раздолбаев и жить с ним в одной съемной квартире.
— Мы с тобой неправильные, да?
Шум за окном расслабляет, и Эггзи клонит в сон: позади у него была двенадцатичасовая смена, но даже этот убойный способ не смог прогнать образ историка из его головы. Он откровенно клюет носом, угревшись у бока подруги, и лениво ловит себя на мысли, что не знает даже расписания завтрашних пар.
— Нет. Мы с тобой — молодые, красивые. У нас все впереди, главное только в учебу вложиться, чтобы потом пожинать хорошие плоды.
Рокси херни не посоветует: Эггзи пробует разлепить глаза, но теряется в едва уловимых запахах ее духов.
— А еще сейчас для нас самое время любить — поэтому поднимай свою задницу и пойди хоть немного приведи себя в порядок. Через семь минут у тебя встреча с мистером Хартом в забегаловке на углу.
— Что?
Сон как рукой снимает, и Эггзи подскакивает на месте, недоуменно таращится на Рокси, смутно рассчитывая на хреновую шуточку в духе их одногруппника Хескета, редкостного такого мудака.
Надежда тает мгновенно: Эггзи достаточно хорошо знает свою подругу. Роксана утонченная и возвышенная для настолько отвратительных шуток.
Сердце пропускает удар.
— Что, прости?
— Ты слышал. Мне надоело, как вы, два дурака, ходите все вокруг да около, а Хэмиш мне потом мозги прочищает о страданиях мистера Харта.
— Роксана?!..
— Надень темную толстовку и кроссы с крылышками, Гарри их обожает. И поторопись — у тебя осталось всего пять минут, а твой избранник терпеть не может опаздывающих на свидания.