Мне вдруг отчаянно хочется позвонить отцу. После его слов о том, что он уехал навсегда в другой город, я эгоистично бросила трубку. Он ведь перезванивал. Я даже не спросила, куда он уехал. Может, когда-нибудь мы бы увиделись снова. Чёрт возьми, какая же я идиотка.
— Мне нужно позвонить, — я резко вскакиваю с места, а Вильям усаживает меня обратно. Важный и очень приятный голос мужчины-пилота звучит в каждом кубометре воздуха. Он сообщает о том, что мы взлетаем, и просит оставаться на местах, обязательно — пристёгнутыми.
— Когда можно будет вставать, сообщат, — говорит Магнуссон. Я разочарованно пристёгиваюсь, и думаю о том, вдруг со мной сейчас что-то случится, а я так и не перезвонила отцу. Паника накрывает меня с головой. Может, мои мечты того не стоят? Подумаешь, Мост. Подумаешь, Лондон. Ха! Есть много других потрясающих мест, куда можно добраться на автобусе или поезде. Почему же я поддаюсь соблазну лететь с Вильямом в столицу Англии, даже не поговорив со своей семьёй? Наврала матери. Может, я многого не знаю, вдруг это действительно отец виноват в разводе? Может, мать устала унижаться, звонить ему, и ждать ответных сообщений от папы? Почему же я решаю сбежать, вместо того, чтобы просто поговорить с обоими? Рано или поздно ведь придётся. Навсегда не убежишь, тем более от семьи, хоть она уже давным давно распалась. Чувство вины начинает царапать мои нервы.
Через минуту моё тело начинает вдавливаться в кресло. Знакомое чувство, будто я снова качаюсь на качели туда-сюда, или поднимаюсь на лифте. Мы взлетаем, а Вильям самодовольно улыбается.
— Мне не страшно, — бурчу я, уловив его смех. На самом деле я редко слышу, как этот парень смеётся. Раньше я вообще думала, что он не умеет. Его рука находит мою, а самолёт продолжает набирать высоту. Почему его ладонь не потная? Почему Вильям не трясётся? Не знаю, я всегда боялась летать на самолёте. Мало ли. Жить-то хочется. Сколько бы раз я не слетала туда-обратно, страх всё равно никуда не исчезнет, я не знаю, как от него избавиться.
На телефоне приходится включить режим полёта. Мама раньше часто пугала меня грозой и молнией, когда я в очередной раз собирала вещи и сообщала, что улетаю с Евой отдохнуть. Примерно через полчаса меня начинает клонить в сон. Вильям что-то рассказывает мне монотонным голосом, а я не слушаю, потому что начинаю засыпать.
Каким же облегчением было услышать, что мы приземляемся. Я так и не позвонила отцу, но уверена, что обязательно созвонюсь с ним, когда мы с Вильямом заселимся в гостиницу. Да и маме тоже нужно будет позвонить, она ведь переживает за меня.
Пять утра. Боже, сколько времени прошло? Часа четыре? Пять-шесть? Мы очень поздно вылетели из Осло. Жаль, перед тем, как заснуть, я не посмотрела на часы. Вильям тем временем берёт наши вещи и мы выходим из аэропорта, чтобы словить такси.
— До ближайшей гостиницы, — говорит Магнуссон водителю, заранее усадив меня на заднее сидение и сев рядом со мной. Через двадцать минут я помогаю Вильяму заселиться в номер, так как его английский хромает, поэтому, мне приходится самой договариваться насчёт оплаты и прочего. Мы поднимаемся на лифте до пятого этажа, и когда всё моё тело по инерции тянет вниз, я понимаю, как же устала. Хоть и проспала весь полёт, но, чёрт, ещё немного, и я просто умру. Здесь всё такое красивое, а у меня даже не хватает сил восхититься этими старинными достопримечательностями, потрясающими зданиями (каждое второе похоже на какой-то дворец, честное слово!), из окна машины я даже смогла заметить Биг-Бен вдалеке. Ничего страшного, отдохну немного — и в путь. Вильям пока найдёт своего отца, поговорит с ним. А я может быть встречусь с Евой. Как же она удивится, узнав о том, что мы прилетели сюда вдвоём с Вильямом Мангуссоном! Я хочу видеть её лицо, заранее включив камеру на телефоне.
Устало волоча за собой ноги, я вслед за своим спутником захожу в номер. Здесь очень красиво и уютно. И здесь… одна двухспальная кровать.
— Чёрт, — выдыхаю я, швыряю свои вещи и падаю на кровать прямо в одежде.
— Я посплю на диване. Надеюсь, он здесь есть, — бурчит Вильям, шархая ногами по паркету.
Голова кружится. Что со мной такое? Неужели я действительно так сильно устала? Но я ведь проспала в самолёте где-то пять часов. Почему мне снова так хочется спать?
— Нет, — чувство вины даёт о себе знать, — Вильям, — я зову парня. Тот высовывает голову из дверного проёма, ведущего в ванную комнату.
— Что такое?
— Ты можешь лечь рядом.
— Лечь в кровать с самой Нурой Амалией Саатре? — раздумчиво протягивает Вильям, вальяжно раздеваясь по пути ко мне.
— Молча, Вильям. Молча, и, желательно, не трогая меня за задницу, — предупреждаю я заранее.
— И в мыслях не было! — ужасается парень. — А за грудь можно?
Даже нет сил отвечать.
Через минуту я чувствую, как Вильям ложится рядом и укрывает меня одеялом. Мои глаза непроизвольно закатываются, а далее я уже чувствую, что просто не в силах их открыть. Вот знаете, как по утрам, когда в семь часов звенит будильник, а тебе в восемь на учёбу. Ты выключаешь этот раздражающий ушные перепонки и нервы телефон, и решаешь просто минутку полежать в постели. Всего минутку! Ты моргаешь, а затем…
…а затем просыпаешься в настоящем кошмаре. Мой телефон разрывается на части. Ведь перед сном я выключаю режим полёта. Меня будит звонок матери. Похоже, этих звонков было целое множество. Вильям, видимо, будит меня уже не первую минуту. Моё плечо болит от его толчков и ударов.
— Нура! — орёт мать, — где ты?!
— В Лондоне, мама, — зеваю я. — Что случилось?
— Твой отец, он был здесь, разговаривал со мной. Я рассказала ему о том, что ты улетела в Лондон с подругой, и он решил полететь за тобой, — мама начинает истерически рыдать. Мне становится не по себе. Что-то случилось. Я вскакиваю с постели, оставив Вильяма одного. Ухожу в ванную комнату и закрываю за собой дверь. Делаю всё это максимально быстро.
— Что случилось, мама? Отец решил встретиться со мной? — радуюсь я. Но моя мать почему-то плачет. Можно сказать, бьётся в истерике.
— Он улетел совсем недавно, чтобы увидеть тебя. Самолёт разбился, Нура. Твой отец погиб.
Мой телефон падает вниз и разбивается о кафель. Ноги начинают подкашиваться, а к горлу поступает ком. Мой отец решил встретиться со мной и летел следующим рейсом. Воздух перестаёт поступать в лёгкие.
— Виль… Вильям, — глухо зову я. Паника накрывает с головой. Я не могу дышать. Слышу, как сильно бьётся сердце. Вильям врывается в ванную и хватает меня за плечи. Разворачивает к себе и начинает трясти с невероятной силой, будто хочет вытряхнуть из меня весь дух. Это не помогает. Я рыдаю, и моё тело постоянно тянет вниз. Хочется забиться где-нибудь под ванную и пролежать там, пока не станет лучше.
Лучше уже никогда не станет.
Мою спину обдаёт холодным потом, в глазах начинает темнеть. Я вижу, как сильно напуган Вильям, он просто не знает, что сейчас делать. Он не хочет оставлять меня одну, и не знает, стоит ли звать на помощь. Его тело крепко прижимается к моему, я чувствую своими рёбрами, как бьётся его сердце. Мир вокруг нас перестал существовать. Остались лишь мы втроём. Вильям, я и паническая атака. Парень начинает гладить меня по голове, целовать в лоб, говорить, что всё будет хорошо. Он понятия не имеет, что произошло, но определённо точно догадывается, что случилось что-то ужасное, необратимое.
Дыхание начинает приходить в норму. Рука Вильяма продолжает гладить мой затылок, спину. Вторая его рука держит мою потную ладонь. Его голова находится на моей макушке. Кажется, теперь его тоже начинает трясти.
— Мой отец полетел за мной в Лондон, чтобы увидеться. Самолёт разбился. Он умер, — выдыхаю я и роняю голову на плечо Вильяма, который простоял в сгорбленном виде несчётное количество времени.
— И я виновата в его смерти.
Комментарий к Остались лишь мы втроём
Прошу прощение за задержку.
Виновата вдвойне.
Ведь написала лютую дичь и полнейшую жесть.
Просто простите.
========== Попала в надёжные руки ==========
The Script — Flares
Вильям помогает мне умыться и возвращает моё обмякшее тело в кровать. Снимает с меня вещи. Надевает майку поверх лифчика. Стеснение отходит на последний план, сейчас мне плевать, будь я хоть голая. Вильям тем временем накрывает меня одеялом, а сам возвращается в ванную. Какое-то время я слышу, как он ругается, пытаясь починить мой телефон. Я думаю о том, что моя мать сейчас дома сходит с ума так же, как и я. Только вот моей маме сейчас в разы хуже, чем мне. Она потеряла мужа, с которым прожила восемнадцать лет, и понятия не имеет, что сейчас чувствует её дочь. Где она, с кем, что делает, и как переживает смерть отца. Она не знает, а я даже не помню наизусть её номер. Я не смогу позвонить ей снова. Мой телефон разбит вдребезги.
Вильям возвращается из ванной и приносит мне осколки от экрана вместе с остатками телефона. Я так сильно швырнула его и тем самым разбила о кафель, даже не подумав о последствиях. Магнуссон садится рядом со мной, берёт в руки свой телефон и начинает с кем-то очень долго переписываться. Через час в дверь начинают стучать. Ещё через полминуты я вижу перед собой испуганное и заплаканное лицо своей лучшей подруги.
— Нура, — Вильям садится рядом с Евой и начинает гладить меня по лицу, — я оставлю вас наедине. Но я скоро вернусь, хорошо? Ты знаешь, мне нужно кое-что сделать.
Его ладонь продолжает гладить мою щеку, а Ева ошарашенно наблюдает за происходящим.
— Да, — выдавливаю я охрипшим голосом.
— Ева поможет тебе, только попроси, поняла? — настаивает парень, с заботой накрыв мою руку своей.
— Да, — повторяю я, лишь бы от меня отцепились.
Он собирает все необходимое, кошелёк, паспорт, визу, другие необходимые документы, подтверждающие личность (мало ли), и через пару секунд Вильяма и след простыл. Меня вдруг охватывает паника, я подрываюсь с кровати с мыслью о том, вдруг Магнуссон не вернётся так же, как и мой отец?
— Эй, послушай, — Ева хватает меня за руки и делает так, чтобы я всё своё внимание уделила именно ей. — Сейчас я тебя слегка подкрашу, уберу синяки под глазами, одену тебя, и мы сходим в одно потрясающее место. Хорошо?
— Хорошо, — отвечаю я на автомате, хотя ни хера не хорошо. Что же здесь хорошего? После осознания того, что мой отец погиб (а до меня дошло далеко не сразу), мне уже ничего не хочется. Моя мечта разбилась вдребезги, когда я услышала ужасные новости по телефону. Этот город всегда будет ассоциироваться с самым ужасным событием в моей жизни. Город, который я в детстве рисовала в альбомах. Город, который был для меня недосягаем. И вот теперь я здесь, и я очень несчастна. Получается, не в достопримечательностях счастье.
И я бросила трубку тогда. Смела винить отца в том, что он променял семью на другую женщину. Я ведь даже и половины всего не знаю. Понятия не имею, почему он решил так поступить. Может, была причина? Наверняка. Я точно знаю. У мамы уже год едет крыша, она выряжается как поп-звезда, включает караоке ночью, и делает всё это будто специально, чтобы вывести из себя живущих с ней под одной крышей людей. Может, отцу надоело. Может, она ему изменила. Если в последнем я права, значит моей матери сейчас очень плохо. Чувство вины сжирает человека изнутри похлеще червей в гробу. День-два — и человека не стало.
— Мне нужно домой, Ева.
— Самолёт в пять вечера. В одиннадцать ночи мы будем дома. Моя мама уже забронировала билет на троих.
На четверых. Как же Вильям?
— Она звонила моей маме? — в надежде спрашиваю я.
— Да, — спокойно отвечает Ева. — С ней всё хорошо. Она очень тебя ждёт. Сейчас вы нужны друг другу. Твоя мама сильно винит себя, я не знаю, что такого ужасного она могла сделать…
— Она сказала моему отцу, куда я улетела, и он решил последовать за мной, — объясняю я.
— Нет, — мотает головой Ева. — Здесь что-то другое.
Моя подруга о чём-то думает, пытается переварить, додуматься до чего-то. Тем временем она молча начинает вытирать моё лицо. Лучшая подруга не зря носит такое гордое и честно заслуженное название — Ева знает, что я бы ни за что в жизни не забыла огуречный лосьон и ватные диски дома. Она знает, что на ночь и утром после сна я обязательно протираю лицо, сохраняя кожу в тонусе. Поэтому сейчас она помогает мне привести себя в порядок.
— Глаза опухшие, — ласково говорит Ева, — нам нужно заскочить в один салон здесь неподалёку…
— Ева, не нужно, — отмахиваюсь я. — Мне всё это сейчас не нужно.
У моей подруги опускаются руки.
— Я пытаюсь поддержать тебя, как могу. Мне тоже хреново, понимаешь? Хреново от того, что моя лучшая подруга сейчас готова спрыгнуть с крыши головой вниз. Я пытаюсь помочь.
Моё тело резко швыряет вперёд, и я быстрым движением обнимаю Еву. Кладу голову ей на плечо. Чувствую, как слёзы начинают капать на белую блузку моей подруги. Мне это нужно. Так этого не хватало. Трясущимися руками я пытаюсь стереть эти мокрые дорожки на щеках, но Ева успевает схватить меня за обе кисти. Намекает, что сейчас нужно поплакать, и стыдиться слёз — последнее дело.
За полчаса Ева помогла собрать меня в кучу и подвела к зеркалу. То, что я увидела в отражении, ввело меня в шок. Чужие глаза устало смотрят из зеркальной поверхности. Волосы взъерошены, и, кажется, уже начинают превращаться в некое подобие соломы. Помятая майка почему-то стала очень большой на меня, мешком обвисая вокруг талии. Может, я похудела? Может, я умерла, и тело уже начинает превращаться в ходячий труп?
— Это — ничего. Мы всё исправим.
Ева тщательно намазывает тональный крем прямо мне под глаза. Нежным движением пальцев она растирает его по лицу, и по взгляду я вижу, что моя подруга боится лишний раз прикоснуться ко мне, словно я хрустальная кукла и могу разбиться. Внутри уже разбита. Осталось разлететься на осколки, как чёртов телефон. Как зеркало в ванной у Вильяма.
Интересно, как он? Встретился с отцом? Надеюсь, у него всё хорошо. Искренне хочу услышать от него историю с хорошим финалом.
— Готова? — спрашивает Ева в предвкушении, после сорока минут пытки. Она тщательно вытирает остатки косметики со своих пальцев, взглядом указывая на дверь.
— Нет, не готова, — мрачно говорю я.
— Тебе не стоит сидеть в четырёх стенах, — советует подруга, закидывая свою косметику в сумочку. — Я знаю отличное место…
— Хорошо, — сдаюсь я. — Давай просто уйдём отсюда.
Может, Вильям и Ева правы? Действительно, не стоит валяться в кровати, ненавидя себя за то, что я бросила трубку во время разговора с отцом. Не нужно думать о том, что, если бы я не согласилась улететь с Вильямом… хотя, папа всё равно бы пришёл в наш дом. Мать думает, что мы с Евой в другом городе. В любом случае отец бы полетел за мной. Может, ему суждено было разбиться? Или это был несчастный случай?
— Хватит думать об этом, — Ева обнимает меня за плечо и направляет моё тело в сторону двери. Я молча киваю и пытаюсь не думать. Правда, пытаюсь. В голове вертятся те самые слова, которые я так хочу сказать своему отцу, но этого уже никогда не случится.
За три часа ходьбы по Лондону на своих несчастных и худых как две спички ногах, мы побывали на Тауэрском мосту, я увидела Биг-Бен, мы даже заглянули в Музей естествознания.
— Красиво, правда? — восхищается Ева, зыркая на меня сбоку. Три грёбаных часа беспрерывной ходьбы… Мы стоим напротив одного из крупнейших колёс обозрения в Европе. Лондонский глаз — о нём я читала в учебнике по географии. Это ещё одна причина, по которой мыслями я постоянно находилась здесь, мечтала побывать в этом городе. На улице ещё светло, маленькая стрелка на наручных часах Евы едва доползает до трёх. Вечером Лондонский глаз начинает сиять всеми цветами радуги. Он такой огромный! Интересно, сверху действительно Лондон будет как на ладони, или автор учебника слегка преувеличил?
— Да, — выдыхаю я. Про себя отмечаю, что меня отпустило. Совсем чуть-чуть. Стало легче дышать.