— Полная задница, — выдыхаю я, — просто. Блядь.
Словами не описать, как же мне сейчас страшно. Я даже перестаю чувствовать ноющую боль в костяшках. Кровь продолжает капать вниз, я не обращаю внимание. Нужно придумать, что сказать Вильяму. Что я ему, чёрт возьми, скажу? Чистила зубы, и решила продырявить зеркало зубной щёткой? Не поверит.
Ударилась об зеркало головой? Решила помолиться и случайно впечаталась лбом в зеркало?
Да, только молитва мне уже сейчас не поможет, как ни шути. Дело серьёзное. Может, сказать правду? И почему этот вариант стоит последним в моём списке объяснений?
Нахожу в шкафчике бинт и перекись, кое-как забинтовываю руку. Теперь мы с матерью похожи. У неё такие же порезы, только на ладони. Это единственное, чем мы с ней схожи. Интересно, как у неё дела? Нет, сейчас не время думать о матери. Мне следует вытереть капли крови с кафеля. Чёрт, ещё и на ногу немного попало. С горем пополам я делаю все свои дела и заранее помолившись, дёргаю дверь на себя.
Моё лицо врезается в широкую грудь Вильяма. От него пахнет мужским одеколоном. Такой приятный запах, с лёгкими нотками мускуса, жасмина и ванили. Кажется, я слышу запах рома. Может, показалось.
— Думала, я так просто уйду? Я слышал… — он замечает бледность моего лица, затем разбитое зеркало (осколки я заранее завернула в полотенце, а полотенце засунула в шкафчик над ванной — гениально), — что случилось? — взгляд парня падает на перебинтованную руку.
— Вильям, пожалуйста, — умоляю я, — поговорим об этом завтра? Я не смогу объяснить. Хотя, завтра тоже не смогу.
— Пойдём, — парень без лишних вопросов хватает меня за здоровую руку и тащит вниз по лестнице. Мы идём, держась за руки. Как глупо. Я чувствую себя полной дурой. По пути на кухню от щёлкает включатель и рывком усаживает меня на стул. Мне уже не страшно, зато рука, как ненормальная, начала болеть ещё сильнее.
— Внутри могли остаться осколки, — объясняет Вильям. — Нужно проверить.
— НЕТ! — я резко вскрикиваю, от чего Магнуссон подпрыгивает на месте.
— Я сказал, нужно проверить, — настойчиво говорит он.
— Всё нормально. Правда, — молю я. — Не нужно, я уже забинтовала.
— Я забинтую заново.
— Вильям, — я подрываюсь с места и понимаю, что мои ноги снова трясутся. Уже от стыда.
— Сядь и заткнись! — гаркает он, и я тут же падаю обратно на стул. Парня хватает ровно на два раза. На третий он начинает выходить из себя. Понимаю, нервы ведь не железные. Вильям тем временем достаёт пинцет, спирт и вату. Быстрым движением он разворачивается на пятках и садится прямо напротив меня.
— Клади руку на стол. Быстро, — рычит Вильям. Проще послушаться, нежели спорить. Осторожно он разбинтовывает мою кисть. Я с шипением прикусываю нижнюю губу. Мельком глянув на это месиво, замечаю, что раны всё ещё кровоточат.
— Чёрт, — качает головой Магнуссон. — И как же тебя угораздило?
Молчание. Вильям выливает полбанки перекиси прямо на мою кисть, и быстрым движением руки начинает шарить там пинцетом.
— Больно! — мой вопль, думаю, даже отец услышал. Из другого города.
— Терпи, — ласково говорит Вильям. — Кажется, я вижу осколок.
Действовать нужно очень быстро, иначе кровь снова выступит на поверхности и помешает увидеть осколки. Через пять минут боли и крика, Вильям, кажется, достаёт последний маленький осколок. Мы потратили на это дело три банки спирта. Магнуссон тем временем успевает залить себе в горло остатки коньяка, который стоял на той же полке, где и медицинский спирт. Рана перестаёт так сильно болеть. Терпимо. Вильям перебинтовывает мою руку, и вот настал тот самый момент. Неловкий разговор. Давай, задавай вопросы.
— Лучше скажи мне правду, — говорит парень. — Без лишних подробностей.
— Я зашла в уборную умыться, и увидела в зеркале отражение Вильде.
Магнуссон напрягается.
— В смысле, Вильде сейчас находится в доме? — не понимает он.
— Нет. Мне показалось. Галлюцинации, наверное. Всё это можно списать на психическое расстройство. Стресс и всё такое, — отмахиваюсь я.
— Расскажи, что с тобой происходит, — просит Вильям.
— Это скучно, — продолжаю отпираться я, но тут мою забинтованную руку накрывает тёплая ладонь парня.
— Я хочу знать. Может, на всякий случай, вынесу оставшиеся зеркала куда-нибудь подальше отсюда, — смеётся он.
— Отец бросил нас и уехал в другой город. Я даже не знаю, что произошло. Мать винит во всём себя. Вернее, так было до сегодняшнего дня. После того, как… — я запинаюсь, но Вильям сжимает мою руку, — …как ты развесил эти плакаты по всей школе, я решила зайти домой и увидела, как мать занимается сексом с каким-то незнакомым мне человеком. Ещё вчера она клялась в том, что хочет вернуть отца. В итоге Ева уехала с матерью на выходные, я созвонилась с отцом впервые за два или три месяца, и узнала, что он тоже уехал. Мне некуда было идти. Поэтому я решила написать тебе. Но не думай, что я извинилась ради того, чтобы ты впустил меня в дом.
— Почему ты не поговорила с матерью? — спрашивает Вильям, во время моего монолога ни разу не удивившись.
— Не знаю. Не захотела. Она врёт мне прямо в лицо. И всё это время врала, понимаешь?
— Не понимаю. То, что она трахается с незнакомым ТЕБЕ человеком, не даёт тебе права сбегать из дому.
— Я сказала маме, что уезжаю к Еве. Собрала вещи и…
— Послушай, Нура. Тебе стоит поговорить с матерью. Это важно. Твоя мать должна знать, что с тобой происходит.
Чайник закипает.
— Ты будешь чай?
— Я хочу спать, — отмахиваюсь я.
— Слушай, — его рука по-прежнему накрывает мою перебинтованную кисть, — прости, пожалуйста, за то, что развесил эти плакаты. Это было по-детски, и очень глупо с моей стороны.
— А с моей стороны было глупо воровать твой телефон.
Пальцы Вильяма находят мой мизинец. Вернее, половину мизинца, остальное перебинтовано. Он прислоняется своим пальцем к моему и говорит:
— Значит, мир? Больше не будешь бить мои зеркала?
— Постараюсь, — с улыбкой на лице я киваю. Кажется, боль отступает.
Душевная и физическая.
Мне становится легче.
========== Веришь в судьбу? ==========
Ева:
Доброе утро.
Как ты там?
Нура:
Доброе.
Ты не поверишь.
Ева:
Ты тоже.
Нура:
Сначала ты.
Ева:
Мы с мамой улетели в Лондон.
Нура:
Я ночую у Вильяма.
Ева:
ЧТО?
Ты серьёзно?
Нура:
А ты?
Ева:
Обижаешься, что тебя не взяли?
Прости, мы с тобой в следующий раз
обязательно полетим вместе.
Нура:
Всё нормально. Рассказывай, как погуляла.
Какие там достопримечательности?
Ева:
Досто-что?
Да ладно тебе, я шучу.
Вот недавно Тауэрский мост видела.
Мельком я швыряю взгляд в сторону огромных фотообоев на всю стену, прямо напротив кровати. В комнате, где я ночую, этот мост порядком успел задолбать — всего-то за один день. Задолбать в хорошем смысле. Я всю свою осознанную жизнь мечтала побывать в Лондоне. Это, можно сказать, моя несбывшаяся мечта.
Ева:
Ты здесь?
Нура:
Да, я рада за тебя.
Очень.
Когда прилетаешь обратно?
Ева:
Завтра днём.
Мама едет со мной, представляешь?
В смысле, мы проведём с ней остаток
выходного дня.
А как твоя мама?
Нура:
Здорово. Всё хорошо.
Ева:
Погоди, а почему ты ночуешь
у Вильяма?
Блокирую телефон и кидаю его на кровать куда-то ближе к ногам. За дверью тихо. В быстром темпе я встаю с кровати, протираю лицо лосьоном, переодеваюсь в нормальную одежду, потому что с утят на моих пижамных штанах Вильям уже успел посмеяться. Ещё вчера. Останавливаюсь прямо посреди комнаты и начинаю её осматривать. Снова. Этот грёбаный мост так и манит. Еве очень повезло с мамой. Знаю, звучит эгоистично.
Кажется, прошло так много времени. Будто целая вечность. Если Ева прилетает только завтра, то мне придётся провести в этом доме ещё целые сутки. Ничего. Возьму в библиотеке Вильяма что-нибудь почитать и благополучно удеру в парк. На весь день.
Магнуссон вламывается в мою комнату без стука.
— Мало ли, решил проверить, вдруг ты опять что-то разбила. Я вчера вроде вынес зеркало из этой комнаты, — пиликает он, рассматривая мои взъерошенные волосы. Сам не лучше. Хоть бы причесался.
— И тебе доброе утро, — бурчу я и направляюсь в уборную. Вильям застывает на месте. Я решаюсь спросить напоследок:
— Ты чего-то хотел?
— Мне никогда не говорили «доброе утро».
С ошарашенным выражением лица я закрываю за собой дверь и обдумываю то, что он сказал. Вильяма не хвалили в детстве? Кажется, я говорила ему подобное на первом курсе. Может, я попала тогда в самую точку? Нужно будет спросить за завтраком, почему этот парень живёт в гордом одиночестве? Может, у него тоже проблемы в семье? Вдруг, расколется.
Мы встречаемся уже на кухне, где вкусно пахнет чем-то печеным. Вильям жарит картошку, хотя лучше было бы сварить. Полезнее, по крайней-мере.
— Жарю картошку, хотя лучше бы жарил Нуру, — поёт Вильям себе под нос.
— Что ты сказал? — гавкаю я.
— Говорю, жарю картошку, главное не пережарить сдуру.
— Ясно, — с окаменевшим выражением лица я сажусь за стол и ожидаю, пока Вильям доделает все свои кухонные дела.
— Помочь? — наконец решаюсь спросить я.
— Да. Поговори со мной.
— Я имею в виду, помочь на кухне.
— Разговор с тобой поможет мне провести время с пользой.
Как мило.
— Мне Ева написала. Говорит, что уехала с матерью в Лондон.
— О-о, — протягивает Вильям, — в твоей комнате как раз висит Тауэрский мо…
— Я знаю! — резко отрезаю я, заметив удивлённое выражение лица парня, — просто зависть, наверное. Это плохо, завидовать — грех.
— Кому ты завидуешь? — не понимает Вильям.
— Ева уехала в столицу Англии — как раз в то место, в котором я мечтаю побывать где-то лет с пяти.
— Когда-нибудь побываешь, — уверенным голосом говорит Магнуссон.
— Вряд ли.
Парень с улыбкой ставит мне тарелку с едой прямо на стол, будто я ребёнок какой-то. Ребёнок с глупыми мечтами. Обычно, когда отвечают «да, всё обязательно сбудется» успокаивающим голосом, то уверены в том, что ни хрена там не сбудется.
— Ты не звонила своей матери? — спрашивает Вильям.
— Нет. А почему ты живёшь один? Расскажешь? — я решаюсь задать встречный вопрос.
— А что здесь рассказывать, — протягивает парень, — картошку не пережарил?
— Нет, очень вкусно, — быстро отвечаю я, а взглядом намекаю, мол, жду ответа.
— Мой брат настоящий подонок, поэтому, мы с ним не общаемся. Он обещал держаться от меня подальше. Моя сестра умерла в машине вместе с матерью, когда случилась катастрофа. Амалии тогда было всего пять лет. Николаю — моему брату — восемь. А мне двенадцать. Отец тогда был, не поверишь, в Лондоне. Он и сейчас живёт там. Считай, он бросил нас, вернее, бросил окончательно, когда узнал про аварию. Поэтому, какое-то время мы жили у тёти — сестры моей матери.
Совпадение? Я всю жизнь мечтаю туда попасть, и узнаю, что отец Вильяма живёт в Лондоне.
— Это ужасно, — выдавливаю я, чуть не подавившись картошкой. — Сочувствую. Спасибо, что рассказал.
— Знаешь, о чём я вдруг подумал? — Вильям, не обращая внимание на моё мрачное выражение лица после всей этой истории, начинает улыбаться, как Чешир, — мой папаня почему-то решает бросить нашу семью, толком ничего не объяснив детям. Николай слишком мягок, вернее, слишком труслив, чтобы съездить к отцу и расспросить его, в чём дело. Но я — дело другое.
— Езжай, конечно, — подбадриваю Вильяма я. Конечно, это здорово. Может, мне стоит позвонить отцу и спросить, куда он уехал? Уехать вместе с ним. Заодно расспрошу, что же произошло. Почему он так любил мою мать, и вдруг в один момент всё резко изменилось?
Так не бывает, я уверена. Между ними что-то произошло. Что-то очень плохое.
— Одному мне будет скучно. Это же Лондон, Нура. Поедешь со мной в качестве…
— Нет, — отрезаю я, — у меня нет денег.
— Да брось. Я же не заставляю тебя платить за жильё. Живи здесь, сколько твоей душе угодно.
— Я про деньги на билет.
— Не думай об этом. Хочешь поехать? Хватай мечту за яйца и действуй. Считай, это твой шанс.
— Вильям, какие яйца, боже… — голова идёт кругом. Я полечу в Лондон? Не верится. Нет.
Остатки не забинтованных пальцев щипают нежную кожу на левой руке. Чёрт, как больно! Я не сплю. Я не сплю. Мы летим в Лондон?
— Если это шутка, — предупреждаю я, — то это не смешно.
— Кто я такой, чтобы насмехаться над твоей мечтой? — мило улыбается Вильям.
— Чем я всё это заслужила? В смысле, поездку, и твою доброту ко мне. Я ведь стащила твой телефон, предала нашу почти зародившуюся дружбу. И после всего этого…
Дружбу? Я вслух это сказала?
— А я развесил эти дурацкие плакаты. Поругался с Крисом в больнице, и он прислал тебе это чёртово видео, которое ты, зуб даю, не хотела бы увидеть. Кстати, ты его посмотрела?
— Я его стёрла сразу же, как получила, — вру я.
— Это хорошо. В общем, я имею в виду, что мы в расчете. Договорились? — Вильям протягивает мне руку, и я, семь раз подумав, кладу перебинтованную намертво руку в его ладонь. Он начинает поглаживать подушечки моих пальцев.
— Так ты поедешь со мной?
Нура, неужели ты начинаешь верить в судьбу?
— Когда летим? — задаю встречный вопрос я.
— Когда захочешь, — машет рукой Вильям.
Хочу. Сейчас. Моя рука сжимается в ладони Магнуссона. Он понимает меня без слов.
— Пойду узнаю, есть ли у них ещё билеты на сегодня.
Комментарий к Веришь в судьбу?
После выхода этой главы решила зайти в Статистику фика, и реклама буквально ввела меня в ступор. За мной следят?
https://pp.userapi.com/c844321/v844321877/3ddf5/_lNh1cWuRow.jpg
========== Остались лишь мы втроём ==========
Моя задница нетерпеливо ёрзает по удобному пассажирскому сидению. На улице уже давным давно стемнело, ведь, Вильям взял билеты на последний поздний рейс.
— Бери самое необходимое, — советовал он, когда мы собирали вещи, — мы же летим не на неделю, а на пару дней.
Но я итак утащила из дому все самое необходимое. Маленькую дорожную сумку я решаю всё-таки оставить у Вильяма дома. Позже заберу, как прилетим домой. А в портфель я засовываю пустой кошелёк (и угораздило же меня забыть карманные деньги дома), косметичку, в которой лежит тональная основа, помада, карандаш для бровей и огуречный лосьон, сверху я кидаю зарядку для телефона, наушники, и, конечно же, девочки меня поймут, но и нижнее бельё я тоже решаю прихватить. Один комплект не помешает. Не поймите неправильно (хотя девочки всегда должны быть опрятными), трусы-недельки может носить только заядлая чистюля. Ещё я засовываю с собой серую футболку и джинсовые шорты с высокой посадкой, чтобы, если что, было в чём ходить в гостинице. К моему глубочайшему удивлению, я всё-таки додумалась захватить из дому загранпаспорт (для того, чтобы мать не нашла его в моей комнате и точно была уверена в том, что я улетела с Евой).
И вот я сижу рядом с Вильямом в самолёте, который уже готов взлетать. Чувство предвкушения заставляет моё сердце биться быстрее, с грохотом тарабаня по рёбрам. Подушечки пальцев на руках начинают чесаться. Ладони потеют. Мне вдруг становится страшно. Вильям замечает моё состояние и охеревшие глаза, с ужасом смотрящие в окно.
— Никогда не летала? — с не скрытой насмешкой спрашивает он.
— Летала, и не раз, с Евой. Вместо того, чтобы издеваться, лучше бы…
А что он сделает? Врежет мне по лицу и отключит меня до момента приземления в Нью-Йорке? Даст мне снотворное? Успокоит словесно? Да не смешите мои трусы-недельки. Мы с Евой летали уже множество раз, а паника всегда давала о себе знать — как раз перед тем, как самолёт взлетает. Я, наверное, никогда не смогу объяснить причину.
— Представь, что мы сели в аттракцион. Ну, в парке такие стоят. И мы вот-вот взлетим. Получай удовольствие. Мне тоже поначалу было не по себе.