— У меня была тяжёлая жизнь. Моя семья в другом городе. Я бросила их, потому что не смогла жить с тираном.
Боже, какая знакомая ситуация — думаю я.
— Она убила моего брата. Вернее, довела до самоубийства. Я буквально видела, как он крадёт таблетки нашей мамы. Я знала, что может произойти что-то непоправимое, ужасное, но не помешала этому. Он закрылся в комнате, никого, кроме меня, не было дома. Он умер ночью, и в этот момент какая-то частичка меня умерла вместе с ним. После случившегося я обвинила свою мать, ведь именно она довела его до суицида. На самом же деле, себя я винила больше, — она берёт меня за руку и подносит её к своему животу. Я вдруг ужасаюсь, вдруг она действительно что-то сделала с собой?
— Здесь, — она кладёт мою руку себе на живот, не поднимая ткани. — Она оставила след на всю жизнь. В тот момент мне было всего шестнадцать, и, не поверишь, я была беременна от другого парня. Об этом никто не знал кроме Сэма. Я была на первом месяце беременности, мне было страшно за себя и своего ребёнка. Я до последнего не знала, что с ним делать, украсть у матери деньги на аборт, или же дать ребёнку шанс на выживание. Мы, кстати, были очень бедными. Но однажды она повстречала мужчину, которого полюбила. Ведь наш родной отец бросил нас, когда узнал, что мать беременна. Она растила нас одна. А тот мужчина… не знаю, я видела его лишь однажды. Но мать очень хорошо о нём отзывалась. Я узнала о его неожиданной смерти, примерно год назад, весной. Сэм умер летом. Именно в июле я и сбежала из дому. Украла какую-то часть этих денег и побежала, куда глаза глядят. Села на автобус, затем на другой, и так пересадками добралась до этого города. В день, когда умер Сэм, наша мать обозлилась на меня, когда услышала мои слова о том, что я догадывалась о его будущем поступке. Я могла это предотвратить. Она обвинила в его смерти меня, и, схватив нож, набросилась на меня. Его она любила больше. Сэм был умнее, красивее, мужественнее. Она терпеть не могла девочек. И когда она случайно (хотя, может, специально) ранила меня в живот, оставив глубокий и длинный порез, я впервые испугалась за ребёнка. Но было поздно. Я потеряла слишком много крови. Когда меня выписали из больницы, мать уже знала, что у меня случился выкидыш. Она злилась на меня за то, что я не рассказала ей о беременности. Будто бы это что-то изменило в тот момент. Через неделю я сбежала из дому. Теперь я никогда не смогу носить бикини, — мрачно улыбается Сэм. — Никогда не смогу довериться кому-либо. Раздеться перед кем-то.
— Но ты доверилась мне, — вдруг резко говорю я. То, что она рассказала, переворачивает все мои мысли, заставляет меня забыть о том, что произошло между ней и Рэджи в том переулке. Все это неважно. Сэм такая же, как и я. Она многое пережила. Её глаза встречаются с моими, и я замечаю в её взгляде нечто такое, что заставляет меня прижать ладонь к её лицу. Она отводит голову в сторону, и моя рука зависает в воздухе. Тепло на ладони, которое оставила её кожа, согревает даже кончики пальцев. Но я не понимаю. Почему она доверяет мне? Или, не только мне.
— Рэджи. То, что я видел в том переулке… ты показывала ему шрам.
— Да, — она отвечает, хотя это был не вопрос.
— Почему?
Сэм решает не показывать мне шрам, но Рэджи его видел. Ревность колет меня куда-то в бок. Хотя, в конце-то концов, она ведь решилась рассказать мне обо всём этом, значит, доверяет мне. Я понятия не имею, почему, кстати.
— Он просил не говорить, — обрывает меня Сэм, и я замолкаю. — Он сам расскажет, если посчитает нужным. Скажу лишь одно — после его рассказа я перестала чувствовать себя паршиво. У кого-то на этой планете есть жизнь дерьмовее моей, понимаешь?
Я вдруг начинаю чувствовать вину. Думая о том, какими ужасными словами материл Рэджи про себя, я прижимаю всё ещё тёплую руку ко лбу и вытираю пот.
— Ты рассказала Рэджи. Почему решила провернуть этот трюк и со мной?
— Я решила, что достаточно долго скрываю свою прошлую жизнь от других. Те два парня у бара — знакомые моей матери. Она ищет меня даже сейчас, в этот самый момент. Удивляюсь, как они не вытащили меня из бара, не усадили в машину и не увезли из города. Она знает, где я. Она ищет. Она придёт за мной. Она винит меня в смерти Сэма. Мы были близнецами, — сухо говорит Саманта. — Ближе его у меня никого не было. И он убил себя, даже не подумав о том, насколько сильную боль причинит мне его смерть. Видишь, до какого состояния довела его наша мать?
— Что такого ужасного она сделала, заставив подростка убить себя? — ужасаюсь я.
— Это, — она указывает на свою футболку, под которой находится шрам. — Такое же есть и на спине. На ногах. Я — ходячее клеймо. Сплошная рана. Она била нас каждый раз, когда мы не соглашались с её мнением. Сэма она била меньше. Но за непослушание мы получали ремнём по коже. Она заставляла нас продавать наркотики, хотела, чтобы товар распространялся среди подростков. Деньги она забирала себе. Так мы и выживали, пока тот мужчина не умер, оставив в наследство нам кучу денег. Понятия не имею, насколько моя мать хороша в постели, но оставлять деньги… любовнице? Наверняка у этого мужчины была своя семья. На вид он ему было лет 45, не меньше. А мать на десять лет его младше. Когда-то Сэм оставил часть денег за наркотики себе, запрятав их под ковром в нашей комнате, но мать нашла их, и высекла его ремнём, оставив девять шрамов на спине. Каждая отметина на моём теле — моя собственная ошибка. Я не ушла из дому ещё в детстве — у меня был шанс — когда получила первую ссадину от её руки. Не сбежала и не уберегла Сэма. Мы могли сделать это вместе. Он каждую ночь снится мне, знаешь? Он зовёт меня, говорит, что жизнь на этом свете — самое ужасное, что было даровано нам собственной матерью. Я боюсь спать одна. Он снится мне и просит прекратить погоню. Говорит, мне не стоит бежать от жизни. Если я делаю это, проще покончить с этим раз и навсегда, и не убегать больше. Он просит умереть, Кью.
С каждым её словом мои ноги трясутся всё сильнее. Я нащупываю в кармане сигареты и протягиваю ей одну. Она берёт её своими тоненькими пальчиками. Ей снится мёртвый брат, мне снится мёртвая девушка. Мы оба чувствуем себя виновными в их смерти.
— Я никогда не курила. Научишь?
— Только если ты этого хочешь, — сухо отвечаю я, глядя на то, как красиво она проводит языком по верхней губе. Я понимаю, что если она останется в этом доме, я могу сделать этой девушке намного хуже. Но если она уйдёт, тогда паршиво будет именно мне. Эгоист — вот я кто, помимо того, что ещё и вдобавок я глупый, неуравновешенный, ленивый, заносчивый негодяй. Ещё и трус — забыл добавить.
Мы проходим на кухню, я открываю окно и протягиваю ей зажигалку. Она кашляет, когда делает первую тягу. Я тихо смеюсь и подсаживаюсь к ней поближе.
— Попробуй задержать дым во рту, а затем втянуть воздух в лёгкие через нос?
Её щёки краснеют, когда она делает вторую тягу, задерживает дым во рту, а со временем выдыхает дым прямо мне в лицо.
— Извини, — поспешно говорит она и протягивает мне сигарету. — Мне не нравится. Это не моё, наверное.
И слава богу. Я жду, не зная, чего именно. Бледные пальцы трясутся, по-прежнему протягивая мне недокуренную сигарету. Через какое-то мгновенье она закатывает глаза и засовывает её промеж моих губ. Я довольно улыбаюсь, зажав сигарету между зубов.
— Квентин, — вдруг резко говорит Сэм таким странным тоном, что у меня невольно пробегают мурашки по спине. — Я рассказала тебе это, чтобы ты помог принять чувство вины. Вернее, не знаю, — она отводит взгляд. — Это слишком сложно. Я боюсь спать. Боюсь жить. Боюсь даже чихнуть лишний раз. Мне нужно уехать из города, снова. Я знаю это, ведь те парни — доказательство того, что она нашла меня. Снова. Но ещё хуже в этой вечной погоне то, что я не могу нормально спать. — В подтверждение своих слов Сэм зевает, — знаешь, я ведь даже смогла перевестись в этот колледж. Боже, Кью! Какая я идиотка! Ведь именно так она и нашла меня! Господи! Я ведь несовершеннолетняя. Такая глупая!
Взгляд Сэм начинает истерически метаться из стороны в сторону.
— Эй-эй! Тише. Успокойся. Её здесь нет. Она не знает, где ты живёшь. Сколько часов в день ты спишь? — осторожно спрашиваю я, и она показывает три пальца. — Боже. Знаешь, что? У меня идея.
Однажды эта маленькая малышка излечила моё разбитое сердце. Её любовь согрела меня, избавив от какой-то маленькой частички вины. Я по-прежнему ненавижу себя за то, что случилось прошлой осенью, конечно. Может, я решусь рассказать вам, наконец, что же случилось. Но пока что я не готов. Ариэль помогла мне забыть о случившемся хотя бы на мгновенье. Может, она сможет помочь и Сэм тоже?
Я веду её на второй этаж и указываю на приоткрытую дверь.
— Ты понравилась ей. Она огорчилась, узнав, что ты ушла. У тебя есть шанс исправить это, — просто говорю я и едва заметно улыбаюсь. Сэм не понимает, часто моргая, и смотрит на дверь. Я подталкиваю её внутрь и закрываю там. Ухожу курить. Снова. А когда возвращаюсь, вижу, как она лежит рядом с Ариэль, свернувшись калачиком, и мирно спит, посапывая в унисон с малышкой. Я укрываю её пледом, который лежит на стуле, и ухожу в комнату Натаниэля.
Я клялся самому себе, что не причиню этой девушке вреда. Я искренне надеюсь на то, что произошедшее сегодня вечером — не случайно. И это не сделает Сэм ещё хуже. Я не сделаю Сэм ещё хуже. Я знаю эту девушку всего несколько дней, и мы так сблизились. Это ненормально. Это нелогично. Это неправильно. Так не должно быть. Но это происходит. С этими мыслями я засыпаю.
И мне снова снится кошмар. Я просыпаюсь в холодном поту, слыша, как Сэм тоже кричит из соседней комнаты. Мы кричим в унисон. Я успеваю подумать о том, что она, возможно, напугает Ариэль. Но затем меня резко вырубает, и я проваливаюсь в бесконечный круг ада. Один и тот же кошмар. Снова.
========== Глава 4 ==========
Кто-то ложится рядом со мной, и я открываю глаза сквозь сон. В глубине души я надеюсь, что это Сэм, сам не знаю, почему. Вспоминаю: последний раз, когда я спал с девушкой, позже привязался к ней, влюбился. Из-за меня она погибла. Чувство вины будет бесконечным, пока я сам не отправлюсь на тот свет. И мысли об этом ужасают. Я никогда не смогу простить себя за это.
Кто-то ворочается рядом и утыкается носом мне в плечо. Я чувствую, как этот «кто-то» плачет. Я открываю глаза, и мое внимание привлекают светлые локоны, на которые падает свет от фонаря на улице. Забыл закрыть шторы. Это не Ари. Не Сэм. Она ведь не блондинка.
— Твоя мама в порядке? — спрашиваю я Натаниэля. Он плачет. Едва слышно. Каждый его всхлип пронизывает меня холодной дрожью насквозь. Боже, какой я идиот. Всё слишком паршиво. Как она может быть в порядке? Она ведь зависима.
— Её упекли в диспансер. Она пролежит там полгода, не меньше. Я не знаю, мне исполняется восемнадцать через две недели, Кью. Но я не чувствую себя взрослым. Столько всего свалилось на меня в последнее время. Эти вечные передозы моей мамы, учёба, младшая сестра… Мою мать могут лишить опекунства. И начнётся возня с бумажками, и…
— Твоя мать поправится. Её вылечат. Ты повзрослеешь. А малышка у тебя просто чудо, — уверяю его я. — В самом деле, Нат, я ведь рядом.
За Рэджи я не ручаюсь. Кстати, за себя тоже. Последние слова — вранье. Сэм поймёт это. Она раскусит меня. Я сбегу, когда кто-нибудь из друзей догадается о том, что я — сын того самого погибшего в особняке бизнесмена. У них будет два варианта — сдать меня, либо скрываться вместе со мной. Каким бы хорошим ни был друг, он не поймёт меня. Никто бы не понял. Даже родной человек. Убийство не прощают. Ни одна живая душа не станет обрекать себя на вечную беготню от копов ради меня. Они не поймут, почему я сделал то, что сделал. Друзья будут считать меня чудовищем. Может, вы, конечно, думаете, что друзья существуют, чтобы понимать друг друга, принимать таким, какой ты есть. Херня! Если ты убил кого-то, и они узнают об этом, то перестанут смотреть на тебя, как на хорошего человека. Ты превратишься в дерьмо за считанные секунды. Тебя начнут презирать. Ненависть — вот что будет скрыто за маской слов: «да ладно тебе, Кью, ты не чудовище, мы все понимаем, ты вынужден был сделать это». На самом деле, они ни хера не понимают. И у меня был выбор — стать на сторону отца, и забыть о матери, которая меня любила, перестать думать о чудовищных вещах, которые он когда-либо совершал, либо же убить его, что я и сделал. Никто из моих нынешних друзей не терял мать, по-настоящему не терял. Не приносил ей цветы на могилу, не рыдал по ночам, не в силах контролировать боль в области сердца. Мне ведь было всего пять лет, когда на меня свалилось всё это дерьмо под названием «отец» и «смерть матери». Он виновен в этом. А я виноват в смерти отца. Око за око, как говорится.
— Спасибо. Мне уже легче, — Нат с каким-то сопением вдыхает в себя воздух через нос, и через какое-то время выдыхает. Это время показалось мне слишком долгим. Интересно, на сколько секунд он может задержать дыхание?
— Мы отметим твой день рождения на славу, — говорю я и чувствую, как Нат отодвигает свой сопливый нос от моей футболки. Я улыбаюсь. Хорошо, когда есть кто-то, кто может высморкаться в твою одежду. Сразу же начинаешь чувствовать себя героем.
— Сразу говорю — я не люблю сюрпризы. Кстати, я заглядывал к сестре… — начинает Нат, и я округляю глаза. Сэм — о ней-то я забыл сообщить своему другу.
— Извини, я не написа…
— Это хорошо, что у неё появилась подруга, — перебивает меня Умник.
— На самом деле, — я сдерживаю смех, — Ари не видела Сэм после того, как та куда-то ушла. Малышка не знает, что спит с ней. - На этих словах я запинаюсь. Мы с Сэм кричали ночью. Думаю, ей тоже приснился кошмар. Скорее всего, Ари проснулась из-за криков. Но раз сейчас все хорошо, то они обе уснули после неловкого разговора.
- Боже, Нат, она у тебя потрясающая. Если бы не Ари, Сэм… - и тут я вдруг вспоминаю, как девочка выскочила на улицу под ливень, и босиком поспешила к Саманте. Дёргая её за рукав пальто, она уговорила Сэм зайти в дом. Если бы не её решительность в этом плане, я бы не узнал секреты этой девушки. Она бы, возможно, не решилась открыться мне, и уж тем более, остаться на ночь. Снова.
— Сэм — что? — не понимает Нат.
— Твоя Ари спасла мою жизнь от одиночества, — признаюсь я скорее самому себе, нежели другу. - И не только мою.
— Серьезно? — смеется Умник. — Снова?
— Она уже сделала это однажды. Сегодня она сделала это ещё раз. У тебя потрясающая сестра, — говорю я уже в тысячный раз за сегодня. — Она читает мысли. Говорит то, что я хочу услышать. Делает то, что нужно. Хоть это и безрассудно, глупо, может, неправильно. Но она делает это во благо других людей.
— Даже не верится, что она такая. Ну, сам понимаешь. Семья у нас неблагоразумная.
— Прекрати, — обрываю его грустные слова я и продолжаю, — представь, как завизжит Ари, когда увидит рядом с собой тело, пускающее слюни во сне. - Я до сих пор не уверен в том, знает малышка о том, что рядом спит незнакомая девушка, или нет.
Но мы оба смеёмся, представляя эту картину.
— А как Сэм вообще оказалась в моём доме? — спрашивает Нат.
— Я встретил их с Рэджи на улице. Эх, Нат, если бы я мог выдавать чужие секреты, ты бы всё понял.
Спустя какое-то мгновенье я слышу умиротворённое дыхание Ната. Он уснул. Кусок моей футболки зажат в его руке. Я вдруг чувствую себя человеком, на которого можно положиться. Старший брат, любящий парень, хороший сын, отзывчивый друг — те самые звания, которые мне не удалось получить в своей жизни. Я пытался и не раз. Сын из меня никудышный вышел. Любящий парень, живущий где-то внутри меня, свёл собственную девушку в могилу. Не собственноручно, конечно, но я струсил, и поэтому, я виноват. Старший брат… чёрт, у меня нет младших сестер и братьев. Я единственный ребёнок в семье. Отзывчивый друг, хм, может, хотя бы друг из меня выйдет — что надо.
С мыслями, полными глупых надежд, я засыпаю.
Крыша — начало всех начал. Там я впервые понял, что люблю её. Кажется, люблю. А может, полюбил в тот самый момент, когда увидел эту девушку, сидящую на выступе, которая, запрокинув голову вверх, любовалась звездами. Её каштановые волосы слегка колышутся на ветру, а глаза блестят от красоты на небе. Ей повезло, что на небе ни облачка. А мне повезло, что я вижу всё это.