— Сэм! — гавкаю я, от чего она вдруг резко дёргается. — Едем домой?
— Ты обещал Ариэль игрушку, — вспоминает Саманта.
Она права. Я твёрдо решил привезти Ари живую собаку. Решено, мы едем в город. Вдруг, получится?
— Ты напряжен, — замечает Сэм и тянется к бардачку. Едва она касается дверцы указательным пальцем, как ей на ноги вываливается куча стареньких кассет, знаете, такие были в далёких 90-х. Она долго перебирает их ловким движением пальцев, удерживая между ними по четыре пластиковых кассеты. Может, она фокусница?
Спустя какое-то время она взглядом указывает на руль. Мы ведь по-прежнему стоим. Девушка, шевельнув бровью, говорит:
— Мы едем, нет?
Я нажимаю на газ. Машина уже достаточно прогрета, поэтому мы вылетаем на трассу и мчим прямо в город. Саманта засовывает в магнитолу одну из кассет и блаженно улыбается, откинув голову назад и закрыв глаза. Я с интересом изредка поглядываю на это зрелище. На весь салон раздаётся громкая музыка, и Сэм начинает петь, как сумасшедшая, весело дёргая головой и всем телом.
— Во-о-о-т из ла-а-а-в!!! — орёт, как ненормальная. — Бэби, донт хёрт ми, донт…
— Так, хватит, — я резко обрываю её и вырубаю громкую музыку. Кассета резким движением вылетает куда-то на заднее сидение. Она грустно хмурится, а по выражению лица можно заметить — она хочет меня убить, совершенно точно. Но я, сам того не замечая, начинаю смеяться. Она вдруг меняет выражение глаз с убийственно-холодных на радостные и тёплые. Её карий цвет согревает мою душу изнутри, наполняя её теплом, словно мне внутрь залили горячий чай, обжигая внутренности. Я пытаюсь привыкнуть к этому ощущению внутри, но оно греет недолго. Вскоре Сэм портит момент своим последующим вопросом:
— Как она умерла?
Бам. Радости на душе как ни бывало.
О ком она спрашивает? О матери или о Джуди? Но не успеваю я спросить, как Сэм добавляет:
— Твоя мама.
Я вспоминаю лужу крови, которая тошнотворной красной струйкой текла по белому кафелю в ванной комнате. Мне было всего пять лет, а я уже получил тяжёлую психологическую травму и кошмары на ближайшие десять лет.
— Мой отец — крупный землевладелец. Мама же была обычной домохозяйкой, ну, не считая того, что она писала книги. Её звали Сэм, как тебя, — я едва заметно улыбаюсь, вспоминая, с какой заботой мать смотрела на меня по утрам, переворачивая очередной блин на сковородке. В нашем доме всегда пахло выпечкой и её сладкими духами, когда она была жива. Еще она частенько любила распевать различные песни, пританцовывая на ходу.
— Она написала книгу под названием «Бессонница на двоих».
После этих слов я понимаю всю абсурдность нашей с Сэм ситуации. Она округляет глаза и выпаливает:
— Я читала эту книгу, и её автор… Саманта Прайс. Боже! Я слышала о твоей семье в новостях. Твой отец — Норман Прайс?!
Что?!
Я резко вдыхаю собственную слюну, от чего начинаю кашлять.
Всё.
Конец моим секретам. Сэм перерубила своими словами все канаты, покрыла ад льдом, перевернула Землю с ног на голову. Я открыт перед ней, как краткое содержание книги. И теперь она прочла меня до конца. Похоже, мне пора бежать, пока не стало ещё хуже.
Сэм понимает. Она всё, кажется, понимает, поэтому и молчит. В её голове соединяются все ниточки воедино, связав крупный клубок шерсти под названием «убийство Нормана Прайса». Да, она знает, это сделал я.
Пожар не был случайным.
До неё доходит.
— Мы однофамильцы. Да, я тоже Прайс, разве это… — начинаю оправдываться я, но, кажется, эту девушку не проведёшь. Оно и понятно, почему — на моём лице ведь всё написано.
Меня раскрыли.
Боже, Кью, а на что ты рассчитывал? Думал, никто никогда не узнает, что ты сделал прошлой осенью?
— Твой отец виновен в смерти твоей девушки, — рассуждает Саманта. Я до последнего отпираюсь.
— Да что ты несёшь?
Эта девушка пытается оправдать мой поступок. Я лишь коротко киваю, дав ей понять, что её слова правдивы. Сэм умнее, чем кажется. Я мысленно молю свою спутницу о том, что она хоть как-то оправдает меня в убийстве отца. Не будет винить. Я защищал девушку. Но затем я понимаю, что мне не жаль — я не чувствую себя виновным в его смерти, хотя и сам застрелил его. Меня никоим образом не оправдаешь, даже если хорошенько попытаться.
— Кью, мне так жаль.
Она говорит это искренне, поэтому я обрываю себя на мысли выпрыгнуть из машины и убежать куда подальше. Вряд ли она сдаст меня копам. Она всего лишь знает мой секрет. Да, исход событий не из лучших, но, по крайней мере, она не среагировала на всё это как-то по-другому. Другая девушка бы на её месте давным-давно выпрыгнула в окно и убежала, сломя голову.
Через час мы въезжаем в город, я мчу прямо в тот двор, где жил раньше. Мы останавливаемся возле тёмного перехода. Между двумя подъездами огромная дыра, а вместо крыши — чей-то балкон. Этот переход слишком длинный. Мы выходим из машины, Сэм идёт сзади, а я стремительно шагаю вперёд. Прохожу мимо того самого места, где мы с Джуди впервые встретились. Не мешкая, иду дальше и вспоминаю, что на этом самом месте я прижимал её к холодной стенке и просил не кричать. Она ещё не знала, что я её сосед, поэтому испугалась высокого парня в чёрном пальто, который стремительно направлялся к ней в тёмном проходе. Помню, какими же испуганными были её большие зелёные глаза. Она была уникальной, особенной. Джуди была той, кто был мне нужен. Сама судьба свела нас вместе, ведь по-другому этого не назовешь. Мы жили на одной лестничной площадке. У меня в тот день убежала собака, через два дня мы с Джуди встретились в парке неподалёку от дома. Она искала мою собаку, оказалось, она жила с Джуд всё это время, а потом сбежала, видимо, в поисках хозяина. Позже я позволил этой девушке переночевать в моей квартире. Она провела там всего ночь, но когда на следующий день ушла в квартиру напротив, я понял, насколько же я одинок. С того самого дня я не смог больше спать без неё. Я стал зависим. Я начал искать её взглядом, входя в подъезд после работы, и это вошло в привычку. Через несколько дней я встретил её на крыше. Эта самая крыша снится мне в кошмарах. На этой крыше я оставил собаку. Нет, не ту. Тот пёс умер. Я же искал щенка, которого нашёл на дороге, а вернее — спас от проезжающей машины. Я нашёл маленькую Джуди в тот самый день, неподалёку от сгоревшего дотла дома. Сгоревшего вместе с телами. На той крыше я окончательно понял, что я влип. Влюбился, если быть точнее. Джуди любовалась звездами на ночном небе, а я любовался её прекрасным профилем. Она переехала ко мне, но позже мы узнали, что у неё порок сердца. Операция стоила больших денег. Мой отец предложил помощь, но взамен попросил подписать договор, свидетельствующий о том, что я согласен продать ему часть особняка. Особняка, в котором я вырос. Отец хотел снести здание и построить очередной завод или какой-нибудь сраный проект. Ради Джуди я решил, что сделаю это. Ради этой девушки я бы сделал всё, что угодно. Я убил ради неё. И едва моя ручка коснулась бумаги, я услышал голос. Её голос. Думал, мне послышалось, затем мне казалось, будто он просто засел в моей голове. На самом деле Джуди стояла в том самом кафе, где отец устроил встречу со мной, и умоляла остановиться, не подписывать договор, отшвырнуть ручку куда подальше. Благодаря ней дом остался цел. Да толку? Всё равно его пришлось сжечь. Да, по собственному желанию. По крайней мере, он не достался отцу. Хотя, опять-таки, смысл? Отец тоже мёртв. Сгорел вместе с домом. Позже я уехал на заработки, так как отец всё равно не дал денег — договор подписывать я отказался. Мать Джуди дала половину суммы. Ей сделали операцию. На следующий день она прочла мою записку, которую я оставил на её кровати в операционной. Я не дождался, пока она очнется, хотя перед операцией сказал, что обязательно буду рядом, когда Джуд очнётся. Отец назначил новую встречу, настоятельно просил приехать в особняк. На самом деле, я знал, что в его голосе были нотки вранья. Изначально я знал, что ехать туда не следует. Чувствовал, что здесь что-то неладное. Поехал, не попрощавшись с Джуди. Эта дурочка выдернула катетер, как только прочла мою записку. В ней я написал, что отец назначил встречу, мол, не переживай. Но Джуд была бы не Джуд, если бы не вылезла в окно, не сбежала бы из больницы, и в одном халате, босиком не пробежала бы целый километр, пока не словила машину. Отец хотел убить меня, ведь так он получил бы ту треть дома, записанную на меня. Он никогда меня не любил. Лишить сына жизни ему было как сигарету выкурить. Джуди знала. Она догадалась раньше меня. А я, дурак, попёрся в этот особняк, даже не прихватив с собой хоть какого-нибудь оружия. Знаете, я раньше смотрел фильмы ужасов и поражался тому, какие же люди бывают глупыми. Они идут в заброшенный дом, где ранее было сказано, что там живёт какая-то нечисть. И эти подростки шагают туда (обязательно именно ночью!), даже не прихватив какого-нибудь оружия. И я вот как раз из тех людей, которые… тупые.
Боже, нужно было остаться с ней в той больнице. В её палате. Не ехать на встречу с отцом.
Джуди умерла, защищая меня своим телом. Я должен был встать на её место, но не успел среагировать. Хотя, может, я просто трус. Умирая, она сказала, что любит меня. Благодарила за деньги, которые я заработал, уехав на целых три месяца. Я чувствовал себя настоящим дерьмом в этот самый момент, и пожалел о том, что бросил её одну на целых девяносто дней. Мы потеряли это время. На самом деле, это много. Иногда даже какие-то сутки кажутся вечностью. Когда охранник моего отца выстрелил в Джуди, случайно или специально — это неважно; я понял, что никогда не обрету покой. Когда её глаза закрылись, в моей душе образовалась огромная рана, которая кровоточит по сегодняшний день. Её ничем не заделать, не зашить, не залепить. И всему есть одна единственная причина — мы с Джуди были знакомы ещё с детства, но отец стёр нам память. Она вместе со мной видела смерть моей мамы. Она знала, что во всем виноват отец. Джуди жила тогда по соседству, мы много времени проводили друг с другом. Я любил её, как сестру. В пять лет мы многое пережили, сидя в том самом углу и наблюдая, как алая вода стекает из ванны и течёт прямо к нашим ногам. Кровь моей матери, она заполонила всё пространство вокруг, намочила мои штаны и окрасила белое платье Джуди в красный. Отец стер нам память, а мать Джуди настоятельно попросил уехать, щедро приплатив денег. Джуд была не просто девушкой, она была родственной душой, и таких, как она, в моей жизни больше никогда не будет.
Я захожу в подъезд, замечаю, что Сэм неловко плетётся за мной. Она плачет. Я не знаю причину её слез, может, она умеет читать мои мысли? Если ей действительно дано влезть в мою голову, она вылезет по уши в слезах, потому что трагичность данной ситуации просто зашкаливает. Да и всю мою жизнь в целом сложно назвать весёлой и счастливой.
Мы поднимаемся на девятый этаж, и я вижу, что проход на крышу закрыт. Единственной мыслью было спуститься на четвёртый и постучать в дверь квартиры, где я жил раньше. Мы шагаем вниз, я сжимаю руку в кулак и неловко глажу им дверь. Затем стучу более настойчивее. Мне никто не открывает. Кажется, никто не снял эту квартиру. Здесь никого нет. Я разворачиваюсь, делаю пять шагов и стучу в дверь напротив, где жила Джуди. Перед стуком моя рука дрожит, мне приходится приложить немало усилий, чтобы постучать нормально.
Дверь открывается.
Чёрт.
На пороге стоит женщина, которая очень похожа на Джуд. Я видел эту женщину раньше. Это её мать. Я смутно вспоминаю тот день, когда видел её в первый и в последний раз. День, когда мать решила навестить свою дочь и дать денег на операцию. Сомневаюсь, что сейчас она вообще знает о смерти своей дочери. Хотя, думаю, она догадывается. Где-то в глубине души каждая мать, какой бы она ни была, чувствует, что с её родной кровью что-то случилось.
И тут до меня доходит, как же паршиво будет Миссис Холмс, когда, а узнает, что её дочь мертва.
Я судорожно вздыхаю, и до наших ушей долетает собачий лай. Через пару секунд из-за угла спальни показывается маленький кокер-спаниель. Моя маленькая Джуди. Ты жива. Хотя бы ты жива. Рыжая шёрстка с белыми пятнышками переливается на свете от лампы. Бархатные уши весело шевелятся в тот момент, когда собака бежит к нам. Она бежит к моим ногам и начинает весело мотылять хвостом, как бешеная. Я падаю на колени и обнимаю маленькую коротколапую Джуди, в тот момент, когда она лижет моё лицо.
Ты меня помнишь. Ты не забыла меня.
Облегчение гладит всю мою душу.
— Моя девочка. Моя родная, милая девочка, — шепчу я ей на ухо и понимаю, что плачу. Как же я рад, что собака цела. Женщина в проходе не знает, что сказать. Сэм отводит её на кухню, а я продолжаю стоять в коридоре на коленях и обнимать собаку. Я чувствую с ней невероятную связь, какая есть только у хозяина и его питомца. Вспоминаю, как спас её в тот самый день. А затем понимаю, что я же её и бросил на этой самой крыше. Если бы не мать Джуди, которая по счастливой случайности решила навестить свою дочь, и возможно, именно она услышала вой на крыше, собака бы могла погибнуть. В лучшем случае — броситься с крыши, в худшем — медленно умереть от голода.
Собака жалобно скулит, словно говорит, как сильно скучала по мне. Её завывание напоминает какие-то слова. Что-то вроде «вот ублюдок, как ты мог так поступить?!», но я пропускаю это жалобное завывание мимо ушей, пытаюсь успокоить собаку и сильнее прижать к себе. Через какое-то мгновенье до меня доносится разговор Сэм и матери Джуди. Моя спутница объясняет, зачем мы явились сюда, и спрашивает, можем ли мы забрать собаку. Затем следует вопрос:
— Моя Джуди, она исчезла. Я думаю, с ней что-то случилось. Квентин! — она зовёт меня. Я сижу на месте, не в силах подняться на ноги. Малышка Джуд продолжает лизать мои ладони. От неё пахнет каким-то шампунем. Интересно, как часто она купает собаку? Я читал, что это вредно.
— Квентин, — повторяет женщина. — Что произошло с Джуди? Вы ведь встречались.
Долгое молчание. Наконец, я решаюсь ответить, заранее нащупав в кармане сигареты. Да. Мы встречались. Я любил её. Она умерла, защищая меня от пули. Стоит ли сказать об этом её матери?
Как вообще можно сказать этой женщине, что её дочь умерла из-за меня?
— Её больше нет, — тихо отвечаю я. Лицо женщины стареет на глазах, а через пару секунд тишину прорезает громкий плач, который режет моё сердце на куски. Я вспоминаю, что именно так же плакал по ночам первый месяц. Я не мог сдерживать всё в себе. Я разбивал руки об стены, рвал волосы на голове. Я медленно сходил с ума. Я потерял частичку себя в момент смерти Джуди. Я никогда не смогу излечиться.
— Как… как это произошло? — она едва совладает собой. — Как? Почему меня не было рядом?
Она чувствует вину. Считает в мыслях, сколько же дней потеряла. Дней, когда она могла быть рядом с дочерью, но на самом деле она находилась на отдыхе с очередным мужиком, наплевав на свою семью. Её вина погубит её нервные клетки, её тело, её душу. Я знаю. Я прошёл через это. Поверьте, худший на свете звук — голос женщины, которая вот-вот расплачется.
Эту ночь мы решаем провести в квартире Джуди. Мы долго разговариваем с её матерью. Она хлещет валерьянку. Я пью чай. Хотя, мне бы успокоительное тоже не помешало. Сэм гладит собаку, сидя в углу. В этот день я убираю границы, перехожу все рамки, открываюсь ещё одному человеку. Теперь мой секрет знают двое. Позже я решаю переночевать в комнате моей Джуди. Собака спит у моих ног, а я утыкаюсь носом в подушку, на которой раньше спала моя девушка. Она ничем не пахнет, но мой мозг вспоминает запах её духов. Её комната никак не изменилась. Джуд любила рисовать, поэтому стены усеяны чёрно-белыми рисунками, нарисованными простым карандашом. Её мать не сняла рисунки. Думаю, даже после того, как Миссис Холмс узнала о смерти дочери, эти рисунки будут вечность висеть на этой стене, напоминая о том, что у этой женщины когда-то была дочь. И всех этих людей на листочках нарисовали её руки. Над кроватью висит рисунок, на котором изображена собака точь-в-точь похожая на теперешнюю пушистую Джуди, которая едва заметно сопит где-то в нижней части кровати. Может, Джуди действительно видела будущее? Тогда почему же не предотвратила свою смерть?
Я засыпаю, думая о том, что меня разбудит очередной кошмар. Я проваливаюсь в сон, а затем ступаю на крышу. Джуди сидит и любуется звёздами. Я знаю, что сейчас она опять решит убить себя. Интересно, что она сделает на этот раз? Может, на неё сбросят бомбу? Или, нет, собака, которую я нашёл, переместиться ко мне в сон и перегрызёт ей горло? И такое возможно. Я ничему не удивлюсь.
Затем я понимаю, что не прав. Джуди не убивает себя. Она медленно подходит и целует меня. Я чувствую мягкость и тепло её губ, понимаю, как же сильно мне её не хватает. Думаю о том, что уже давно не целовал девушку. Свою девушку. Прошёл год. А этот сон настолько реален, что я хочу остаться здесь. Не хочу просыпаться. Хочу умереть, забыться, раствориться, может тогда мне разрешат целовать Джуд снова и снова. Но она отстраняется. Я открываю глаза и вижу слезы, стекающие по её щекам. Затем я понимаю, что это слёзы счастья.