- Мистер Фостер… - начала она.
- Просто Джим.
- Хорошо, - слегка смутилась Розали. – Скажите, Джим, вы знакомы с мистером МакКарти? Я видела вас обоих на фото в галерее, – уточнила она на всякий случай.
- МакКарти? М-м-м… Эммет МакКарти? А чем он так вас заинтересовал?
Розали небрежно пожала плечиком:
- Мне показалось знакомым его лицо.
Джим рассмеялся:
- О, я бы дорого дал, чтобы узнать, где прячется этот человек.
- Вот как? – кокетливо спросила Розали. – И насколько дорого?
- Это зависит от того, как давно вы встречались со Снежным Ангелом, - в тон ей ответил Фостер. – Но едва ли это было в последние пару лет, дорогая. Вы не похожи на человека, опекающего инвалидов.
- Инвалидов? – Розали выгнула бровь, стараясь не выдать своего потрясения. – На фото в вашей студии он выглядел вполне здоровым. И почему Снежный Ангел?
- Еще несколько лет назад Эммет МакКарти был известным альпинистом, - начал Джим Фостер, наслаждаясь произведенным эффектом. - Он получил свое прозвище за то, что поднимался туда, куда без ангельских крыльев подняться было невозможно, а еще за песенку, которую постоянно мурлыкал. Что-то там тоже было про ангела…
Розали вздрогнула и нервно рассмеялась. Однако Фостер, казалось, не заметил необычного оживления девушки. Журналист нашел в ее лице благодарного слушателя, и теперь его уже было невозможно остановить. Явно любуясь своим красноречием, он продолжал:
- Та передача, о которой вы говорите, Розали, была снята четыре года назад, сразу после восхождения Снежного Ангела на Эверест. Он поднялся туда без кислорода, да еще и помогал своему товарищу. Насколько мне известно, по этому маршруту пока никому больше не удалось пройти. Но около двух лет назад ему с другом и напарником пришлось где-то в Австрии выручать из беды неопытных альпинистов: у них погиб руководитель, и группа, потеряв направление, на спуске попала в ловушку. МакКарти уже поднимал на гребень последнего из незадачливой четверки, когда начался камнепад. Первым же камнем перебило страховочную веревку, парнишка упал в пропасть и разбился. Сам же МакКарти, пролетев метров пятнадцать, угодил на карниз, с которого ухитрился подняться на гребень без страховки и вообще буквально на одном упрямстве - позже, когда его парализовало, выяснилось, что он лез по отвесной скале с переломом двух позвонков и ребра.
Розали невольно ахнула:
- Парализовало?
- Да, - ответил Фостер, явно довольный произведенным впечатлением. – Разное поговаривали: вроде бы МакКарти допустил ошибку – заторопился, перестал бить крючья, ведь тот парень совсем загибался, а до гребня оставалось всего ничего, буквально несколько ярдов. Кое-кто настаивал на судебном процессе, но семья погибшего отказалась выдвигать обвинение. Я тогда подготовил материал для нового ток-шоу – вы же понимаете, дорогая, что это была настоящая бомба? Но этот осел наотрез отказался от участия, а ведь можно было выжать из общества такую слезу, что собранных денег хватило бы на любую операцию. Да и наша корпорация гонораром не обидела бы…
Вальс закончился, музыканты заиграли какую-то жизнерадостную рождественскую мелодию, и Джим Фостер подвел Розали к столикам с закусками и напитками. Она дрожащей рукой схватила бокал воды и выпила залпом, забыв о помаде и папарацци и не обращая внимания на то, как стучат ее зубы о хрусталь. Впрочем, увлеченный собственным рассказом журналист этого не заметил и, отхлебнув виски, продолжил с прежним энтузиазмом:
- В общем, год или больше он провел в европейских больницах, и первые полгода врачи были единодушны: жить будет, а ходить, даже на костылях, - никогда. Невеста к нему приезжала все реже, потом вообще перестала, да он и не настаивал. Не удивлюсь, если этот идеалист просто не хотел обременять собой молодую красивую женщину. Но потом появился какой-то новый метод лечения, а с ним надежда. Едва встав на костыли, этот упрямец помчался к невесте: хотел сделать сюрприз на Рождество - и сделал… застав ее с тем самым лучшим другом, с которым был на последнем восхождении. Ну, согласитесь, Розали, ведь не сюжет, а конфетка! Однако с тех пор Эммет МакКарти бесследно исчез. Возможно, спился с горя или лечится от наркозависимости в какой-нибудь закрытой клинике - были у него проблемы с обезболивающими, насколько мне известно…
***
Эммета хватило только на то, чтобы с широкой улыбкой постоять на крыльце, пока джип, увозящий его Ангела, не скрылся из виду. Конечно, он сам сел бы за руль, но спина просто разламывалась от знакомой боли, и он знал, что будет потом. А свалиться с приступом посреди Сиэтла или на трассе совсем не хотелось. К тому же Роки можно было взять с собой, а что делать с Зефиром?
Тяжело ступая, он вошел в дом и грузно опустился в кресло. Пес с готовностью плюхнулся на свой коврик у камина. Лучше было бы лечь, но Эммет знал, что тогда просто не сможет встать, потеряет сознание от боли. А ведь последние месяцы все шло хорошо, он уже думал, что с приступами покончено, поэтому так уверенно пообещал ребятам вернуться к работе не позже февраля. Но чудес все-таки, похоже, не бывает – позавчера, торопясь побыстрее занести в тепло свою строптивую гостью, он оступился на крыльце и теперь будет долго и болезненно расхлебывать последствия своей поспешности.
Телефон доктора Каллена долго не отвечал, но потом он все же взял трубку. Несмотря на дневное время, врач говорил сонным голосом, как будто звонок Эммета его разбудил. Но, сообразив, с кем разговаривает, Карлайл сразу проснулся.
- Что случилось, Эммет? Приступ?
- Да, док, - с трудом выдавил он.
- Боль по шкале от одного до десяти? – деловито спросил врач.
- Шесть, - слегка приврал Эммет.
- Ясно, - вздохнул Каллен. – Вот что, МакКарти, я сейчас в Италии. Только что уснул, поэтому плохо соображаю. Ты ведь все еще у Джаспера в бунгало? Тогда поступим так: я позвоню в Форкс, там в местной больнице у меня сохранились кое-какие связи. Но в лучшем случае помощь прибудет часа через два.
- Ясно, - прохрипел Эммет. Боль уверенно штурмовала восьмерку. В глазах темнело. Он старался размеренно и глубоко дышать, уговаривая себя, что это только боль, никакой опасности нет.
- Терпи, парень. Пока можешь принять что-нибудь из салицилатов.
Вымученный смешок Эммета больше напоминал стон, и Карлайл поспешил попрощаться.
Теперь нужно было только ждать.
Возможно, если думать об Ангеле, время пройдет быстрее. Сейчас она, наверное, как раз проезжает мимо своей «Ауди». Дорогая игрушка, но непрактичная. Как и ее хозяйка. Это же надо – отправиться в такую дальнюю дорогу без теплых вещей. В декабре!
Больно. Спину словно пилят тупой пилой, а сердце сжимает незнакомая тоска. Эта девушка ворвалась в его, казалось бы, отлаженную жизнь и все изменила. Как будто сняла с сердца ледяной панцирь и вытащила из глубины души что-то давно забытое, запертое на миллион замков. Снова захотелось жить… Бог мой, как же захотелось жить! Во что бы то ни стало отвоевать Розали Хейл у этого ее хлыща… Ангел ты, Ангел. Как можно вот так, очертя голову, делать такой важный выбор? Да стоит ей пожелать – и у ее ног окажется нормальный мужик, а не такое ничтожество, как этот прилизанный красавчик. «Ты, что ли, нормальный? - саркастически подумал он о себе. – Хотя… лежать у ног сейчас самое то. Вот только настоящий мужчина должен не валяться у ног своей женщины, а носить ее на руках».
Кто-то застонал – громко, протяжно. «Это я?» - удивился Эммет.
Потом ему все-таки, видимо, удалось на какое-то время забыться, потому что, открыв глаза, он увидел, что в комнате полутемно. В дверь стучали, а Роки грозно рычал, глядя на вход.
- Не заперто! – крикнул он. И хотя получилось слабо и сипло, его услышали и поняли. Роки замолчал, но продолжал бдительно смотреть на дверь.
Вошедшая – женщина средних лет с кудрявыми русыми волосами, выбивающимися из-под пушистой меховой шапки, быстро отыскав выключатель, включила свет.
- Вы мистер МакКарти? – сухо спросила она, уже раскрывая врачебный саквояж. Получив подтверждение, представилась: - Я доктор Стэнли. Ординатор хирургического отделения многопрофильной больницы Форкса. Доктор Каллен сообщил, что вы нуждаетесь в инъекции трамадола. И в госпитализации – по показаниям.
- Нет! – Эммет невольно дернулся и чуть не взвыл от боли, пронзившей позвоночник. – Только не наркотики! Я с большим трудом избавился от зависимости. Что-нибудь другое, доктор, будьте добры. Хотя бы не опиат. И в больницу я не могу. Не на кого оставить хозяйство.
- Да, доктор Каллен говорил что-то об опиатах… однако утвержденная схема обезболивания… - неуверенно бормотала врач. – И потом, у меня просто нет с собой ничего другого. Только трамадол и тексамен, но вы же сами понимаете, по сравнению с трамадолом это…
- Колите тексамен! – резко сказал Эммет, закатывая рукав.
***
Боль немного утихла, и он встал. Тексамен был хорошо ему знаком. Эммет понимал, что действия этого лекарства хватит ненадолго. Врач, уходя, оставила упаковку капсул с чем-то новомодным, но бесполезным, и он знал, что, разумеется, выпьет их, не особо следя за дозировкой – боль лишала его воли, делала слабым, но не могла заставить снова вернуться в тот ужас, который он пережил полгода назад, когда понял, что не в состоянии обходиться без дозы.
Пока обезболивающее действовало, необходимо было кое-что сделать. Эммет подбросил в камин последние два полена и вышел на улицу, не взяв с собой Роки. Пес жалобно заскулил ему вслед, словно почувствовал, что с хозяином беда.
Во что бы то ни стало нужно обеспечить Зефира и Роки кормом и водой. Эх, и зачем только он сказал Джасу не приезжать? Сейчас ехал бы с этой чопорной докторшей в больницу… Надо позвонить… вот только телефон остался лежать в кресле…
Из последних сил Эммет накачал воды в бак автопоилки, радуясь, что хотя бы не нужно таскать тяжелые ведра. Сбросил с чердачного настила конюшни кипу прессованного сена – все-таки лучше, чем ничего. Останавливаясь на каждой ступеньке, поднялся на крыльцо, зашел в дом, вскрыл стоявший в углу кухни мешок с сухим собачьим кормом, налил воды в несколько кастрюль, поставил их на пол.
Постанывая сквозь зубы от грызущей спину боли, постоял, глядя на диван, и все же опять повернулся к выходу – нужно было принести хоть несколько поленьев. Иначе беда, ночью могут полопаться трубы. Уже спустившись с крыльца, вспомнил, что так и не позвонил и снова не взял с собой мобильник, но на подъем по ступеням не было сил, и он успокоил себя: «Позвоню, когда вернусь…»
Казалось, он был осторожен: брал верхние поленья, старался не делать резких движений… Однако кинжальная боль пронзила спину и, роняя дрова, Эммет опустился на колени. Потом лег на снег и долго лежал, глядя в усыпанное звездами небо. Потом наскреб сил на то, чтобы повернуться на бок и подползти к поленнице. Здесь было чуть теплее. Или казалось, что было.
Сил хватило еще на то, чтобы запахнуть куртку и спрятать руки в рукава. А потом пришло блаженное безвременье.
***
Увлеченная разговором с пожилым кинокритиком, Розали не заметила, как и когда исчез Ройс. Некоторое время она искала его глазами, явно потеряв интерес к теме разговора, пока не заметила своего жениха вместе с Джимом Фостером на балконе галереи. Мужчины, наполовину скрытые зеленью, о чем-то разговаривали, оживленно жестикулируя. Розали показалось, что они ссорятся, и, поспешно извинившись перед своим собеседником, она направилась через толпу гостей к лестнице, ведущей в галерею. Приходилось поминутно останавливаться и обмениваться ничего не значащими, но обязательными любезностями со знакомыми и не очень людьми, так что к тому моменту, когда она поднялась на балкон галереи, ни Ройса, ни Джима там уже не было.
Теперь свет в галерее был приглушен и, оказавшись в тишине и полумраке, Розали поняла, как смертельно устала и проголодалась – последний раз она ела рано утром, в лесной хижине бородатого отшельника. При воспоминании об Эммете в груди у девушки разлилась приятная теплота. После рассказа Джима Фостера совсем иначе воспринималась напускная грубость нелюдимого великана, полное отсутствие манер, все его, казалось бы, необоснованные упреки и внезапные перепады настроения. Розали зажмурилась: сколько раз за прошедший день он замирал с побелевшими губами, скрывая от нее свою боль. И перетаскивание на плече напыщенных истеричек едва ли входило в его программу реабилитации после тяжелой травмы позвоночника. Этот человек прошел через ад… и, несмотря ни на что, сумел остаться ангелом.
Вдруг мучительно, до остановки дыхания, до боли в сжатых кулаках захотелось вернуться в дикое бунгало, чтобы целовать шершавые ладони и извиняться, глотая слезы, за собственную глупость, за чужое предательство, за несправедливость судьбы… Обещать, что у него все будет хорошо, обязательно будет – когда-то и с кем-то. И молиться, чтобы сбылось. У него - с кем-то другим. Ведь когда же исполняться самым горячим, самым отчаянным желаниям, если не в Рождество?
Розали отыскала в полумраке галереи знакомую фотографию на стене, погладила указательным пальцем в перчатке лицо веселого сероглазого парня и прошептала сквозь навернувшиеся слезы:
- Прости меня, Снежный Ангел. Как жаль, что ты ошибся – иногда выбора все-таки не бывает. Иногда бывают только обязательства…
Спускаться вниз не было ни сил, ни желания. Розали присела в плетеное кресло, скрытое от любопытных глаз густой зеленью, скинула узкие туфли и закрыла глаза, вспоминая занесенное снегом бунгало, завывание метели за окном, глиняную кружку с горячим напитком, заботливые шершавые руки…
Приглушенный стон заставил ее вынырнуть из забытья. Розали обулась и прислушалась – стон повторился. Вопреки здравому смыслу, она встала и двинулась в дальний конец галереи, откуда доносились необычные звуки.
На несколько секунд девушке показалось, что она перепутала павильон и ворвалась в чужую сцену… Вот сейчас раздастся раздраженный окрик режиссера: «Почему посторонние в кадре?!» - и все это окажется неправдой, чьим-то злым розыгрышем. В конце концов, просто игрой ее измученного воображения.
Но то, что она видела, реальностью быть не переставало: перед ней со спущенными штанами тяжело опирался на стену Джим Фостер, а его правая рука путалась в светлых кудрях стоящего на коленях Ройса Кинга. Даже в приглушенном свете галереи ошибиться было невозможно.
Все еще не веря своим глазам, Розали прошептала:
- Ройс?.. Что здесь происходит?
Джим Фостер повернул в ее сторону голову, открыл затуманенные глаза и зло усмехнулся:
- Что, неожиданно, детка?
Ройс вскочил на ноги и, вытирая рот, пробормотал:
- Это не то, что ты думаешь, Рози…
Джим Фостер, невозмутимо застегивая брюки, процедил сквозь зубы:
- Это именно то, что ты думаешь, Розали.
- Ройс? – девушка попыталась перехватить бегающий взгляд жениха. – Ты ничего не хочешь мне сказать?
- Что ты хочешь услышать? – вдруг озлобленно вскинул голову Ройс. – Да, я гей. Довольна?
Розали показалось, что все это происходит не с ней, что это только сцена из фильма, а она просто зритель в первом ряду. С какой-то отстраненностью она вдруг подумала, что еще несколько часов назад не могла представить своего жениха растрепанным спросонья. Теперь он стоял перед ней – с пылающими щеками, спутанными волосами, тяжело дыша от страсти – такой, каким никогда не был в минуты близости с ней, Розали.
- Давно? – спросила она, как будто это имело какое-то значение.
Джим Фостер делано рассмеялся:
- Гораздо дольше, чем тебе хотелось бы, детка.
Розали вдруг почувствовала, как закипевшая было злость сменяется тяжелой усталостью:
- Тогда зачем же все это, Ройс? Зачем весь этот спектакль с помолвкой?
Кинг пригладил растрепанные волосы, одернул смокинг и ответил бесцветным голосом:
- Да, я гей, но ни моя семья, ни мое окружение никогда не примут этого. Особенно отец. Он вполне мог лишить меня всего, если бы узнал. Мне нужно было хорошее прикрытие. Жена секс-символ и куча детишек – что могло бы надежнее защитить меня в глазах моего отца? Если честно, это была идея матери: она решила, что женитьба «принца крови» на голливудской диве – достаточно громкий скандал, чтобы отвести глаза от скандала еще большего… Так что для тебя ничего не меняется.