========== Часть 1 ==========
Эрик не мог забыть день, когда нацисты вытатуировали цифры на его предплечье. Он кусал губу, чувствуя подступающие слёзы боли, но сдерживал их. Плач бы показал, сколько боли ему причиняли, но он не хотел удовлетворять их. Он был всего лишь ребёнком тогда и думал, что такие вещи имеют значение.
Когда он смотрел на то, как его кожу снова и снова прокалывает игла, превращая его из человека с именем в вещь с номером, Эрик поклялся себе, что никогда не забудет это. Он придал татуировке своё значение. Чернила в его коже были напоминанием о его ненависти. О жажде мести. О борьбе, в которой он никогда не сдастся.
Теперь это было тем, что он больше всего хотел увидеть.
Он попытался провести пальцами по месту на предплечье, где татуировка была расположена — он знал её достаточно хорошо, чтобы нащупать, — но пластиковые наручники были слишком тугими. Возможно, они растёрли ему запястья до крови — они были влажными, но с таким же успехом это мог быть просто пот. Он был окружён перегретым, душным, спёртым воздухом, воняющим потом и мочой. Только прохлада жёсткого бетонного пола была облегчением для голой кожи, сплошь покрытой синяками. В этих камерах не предусмотрено проветривание. Когда попадаешь в такое место, стоит забыть о таких понятиях, как «комфорт» или «здоровье». Это… хранилище, не больше.
Но Эрику было плевать. Это был конец.
За прошедшие месяцы его слух слегка обострился. Не до сверхчеловеческого уровня, но лучше, чем был раньше. Либо же он попросту стал уделять больше внимания тому, что слышит. Во всяком случае, мужчина улавливал приглушённую речь из-за двери.
— Да ну. Они не могут. Этот пятого уровня.
— Это приказ.
— Уровень пять — это строго К или У.
Конвертирование или уничтожение. Такие здесь термины. Если ты не следуешь их правилам, тебя убьют как собаку. Эрик ждал этого уже недели две.
И как они собирались это провернуть? Он может отклонить пулю, расплавить пистолет. Даже сейчас, под действием наркотического коктейля, после которого во рту чувствуется липкая сладость, а голова кружится, он смог бы восстановить эту часть способностей. Они не смогут даже усыпить его. Он скрутит иглу, приблизившуюся к его коже, в узел (наркотики же вкачивали в него через пластиковую трубку, которую грубо просовывали в глотку, так, что Эрик больше не мог без боли глотать). Повесят, подумал он. Наиболее возможный вариант.
Но, недоверчиво прислушиваясь дальше, мужчина понял, что этот вопрос может быть неуместным.
— И что это такое, как ты говоришь, Дом Ксавьера?
— Нью-Йорк. Север. Мы давно ещё пересылали туда некоторых.
— Но мы никогда не перевозили чёртовый пятый уровень.
— И что, бля, нам делать? Это приказ. Мы накачаем Леншерра, выкинем его у Ксавьера, пока он ещё без сознания, а потом? Он больше не будет нашей проблемой.
— Если мы с этим не справимся, он будет проблемой всех.
«Вы даже не представляете», — подумал Эрик.
— Слушай. Поговори с Фрост, если хочешь. Но приказ есть приказ.
— Бля. И кто такой этот Ксавьер?
— Какой-то миллионер. Вывалил столько бабла в агитационную кампанию Кеннеди, что Папе Джо не пришлось покупать место президента для своего отпрыска — Ксавьер практически сделал это за него.
— Так вот почему его слушают, да? Ну, я надеюсь, он знает, что он делает. Что по мне, так я не хочу быть и близко к Леншерру, когда с него снимут наручники.
Возможно, ему стоило бы чувствовать облегчение, зная, что он не умрёт в этом жалком месте. Даже несмотря на то, что его доставят в другую тюрьму, возможно даже худшую, чем эта — что было весьма сложно представить, — он не умрёт здесь, в руках Шоу. А в новой тюрьме этот миллионер не будет знать способностей Эрика и его привычек. Сначала он будет составлять протокол безопасности, что даст ему шанс сбежать… Насколько хороший, покажет время.
Эрик бы чувствовал облегчение, если б мог вообразить, что из себя представляет жизнь снаружи. Но он не мог.
Они отпустили его только после того, как забрали его зрение.
***
Врачи — если так можно назвать людей, которые забыли клятву Гиппократа, — услужливо объяснили, что он не полностью ослеп.
Эрик это понял и сам. Он видел разницу между днём и ночью, между ярким освещением и ничем вообще.
Между серым, тёмно-серым и чёрным есть разница.
Иногда он замечал движение вблизи своего лица, вроде биты или кулака, он чувствовал движение. Но это — всё, что осталось и останется впредь.
Но слепота не терзала его. Нет, Эрик мог смириться с потерей зрения. Он не мог смириться с тем, что оное безжалостно забрали, отняли силой.
Тот, кого Леншерр ненавидит больше всех на свете.
Тот, убить кого у него никогда не будет возможности.
***
Когда вставляли трубку, он сопротивлялся только чтобы показать, что его поведение не изменилось. Этот перевод был единственным шансом выжить и сбежать, и он знал это.
Давясь пластиком, чувствуя, как желудок сводит от кислотного ожога, Эрик думал, чем может оказаться этот Дом Ксавьера. Частный дом ужасов, возможно, где мутанты выставлены напоказ, где их истязают или даже убивают ради забав богатых и имеющих власть. А может, это ещё одна исследовательская лаборатория, действующая без ведома властей. В лучшем случае это может быть некоторое подобие зверинца.
Погружаясь в липко-сладкий сон, Эрик понял, что уже переживал подобное однажды. Он не знает, что будет, не может толком даже представить, изнеможённый насильной покорностью. Всё, что он знал, это то, что он уже в аду, и то, что предстоит, может быть даже хуже.
Тёмное стало ещё темнее, и он не знал ничего.
А затем он проснулся.
Первым делом Эрик обратился к чувству, которому доверял больше всего — своей связи с металлом. Она была совсем слаба, но должна была восстановиться, когда он снова наберёт силу. Он аккуратно проследил контуры и попытался использовать их как ориентиры. Там, с двумя одинаковыми металлическими пластинами на прямой вертикальной палке, а также небольшое количество металла между ними, побольше, чуть-чуть в стороне — дверные петли и ручка. Путь наружу был прямо из его кровати, дверь находилась на расстоянии около пяти футов. Конечно, в двери был замок, который он пока не мог открыть. Ему просто нужно время.
Другие чувства начали подтягиваться. Постепенно Эрик осознал, что лежит на чём-то мягком. Если точнее… на старомодном перинном матрасе. Он помнил этот запах из детства — затхлый, но в какой-то степени успокаивающий. Он находился в паре футов от пола, так что это определённо была кровать. Он почти забыл, каково это. Кровать тоже была старомодная, но металла в ней не было. Должно быть, дерево. Будто бы кто-то хотел держать его подальше от металла, но заботился о его комфорте.
Но скорее всего, это всё же было древнее нелегальное здание, и его будут содержать как сумасшедшего в условиях девятнадцатого века.
Но цепей не было. Наручников тоже. Запястья всё ещё болели. Кто-то даже одел его: ощущение мягкого хлопка на коже было совершенно чужим. Футболка и что-то вроде трусов — не так уж много, но он был благодарен и за эту малую часть достоинства, что ему восстановили.
Несмотря на то, что голова всё ещё плыла от лекарств, Эрик попытался сесть. Комната резко перевернулась, но он не отключился, и его даже не стошнило. Яркость чёрного изменилась, а лицом он уловил тепло.
Окно — понял Эрик. Они дали слепому вид из окна.
Это была настолько жестокая шутка, что Эрик бы даже посмеялся, если бы слух не начал возвращаться к нему (а точнее, больше не был заглушён шумящей в ушах кровью), и он не услышал чужого дыхания. Кто-то ещё был в комнате.
Когда он замер, мягкий мужской голос в его голове прошептал:
— Не бойся.
Эрик спрыгнул с кровати. Тканый ковёр под ногами казался не менее чужеродным, чем одежда. Каждый мускул напрягся. Будучи слабым и больным, он не мог решить, наброситься на незваного гостя или же держаться от него как можно дальше.
Но какой смысл бежать от телепата? Телепата, такого же, как чёртова Эмма Фрост, от них нет защиты.
— Пожалуйста, не надо так расстраиваться. Я не вторгаюсь в твой разум.
— Ты делаешь это, — голосовые связки едва позволили прохрипеть, — делаешь это сейчас.
— Мы просто разговариваем, — у него был британский акцент. Почему голоса внутри головы всегда звучат точно так же, как вслух? Эрик никогда не понимал это и всегда ненавидел это явление.
— Всё в порядке. Ты в безопасности здесь, Эрик.
Возможно, это ложь о том, что он «в безопасности» в своей новой тюрьме. Возможно, это британский акцент. Возможно, засранец, который зарылся так глубоко в его сознание, чтобы узнать его имя. Что бы то ни было, это вывело мутанта из себя.
— Выметайся из моей головы! — закричал он и почувствовал кровь в горящем горле. Он бросился на звук чужого дыхания. Несмотря на действие наркотиков, и ушибы, и месяцы бездеятельности, он был достаточно силён, чтобы завалить чужака. На момент они сцепились. Эрик схватился за что-то, напоминающее живот, а его локоть врезался в нечто, похожее на подбородок. Дыхание телепата стало высоким и быстрым, и Эрик услышал голоса других тюремщиков.
— Хэнк! Армандо! Сюда! — женский голос, нет, девчачий. — Он схватил Чарльза!
— Бегу! — молодой человек. — Не глупи, профессор, мы сделаем что-нибудь. Держись!
Затем кулак врезался Эрику в живот, недостаточно сильно, чтобы быть ударом, но в его состоянии этого было достаточно. Он упал, давясь собственным дыханием, и услышал, как тюремщики борются с дверным замком.
— Прости, — сказал голос, и внезапно Эрик подумал, что было бы отличной идеей прилечь поспать на очень долгое время. Что он и сделал.
========== Часть 2 ==========
— Эй. Ты меня слышишь? Чарльз говорит, что не стоит снова пугать тебя.
Эрик замер в кровати. Кровати? Воспоминания нахлынули, и, по мере того, как действие медикаментов ослабло в его организме, мысли прояснились. Его перевезли в Дом Ксавьера, телепат пытался залезть в его разум и заставил спать. А рядом сидела молодая девушка, чей голос он слышал раньше.
— Ты же знаешь, что я вижу, что ты не спишь, да? — её тон был по-детски раздражённым, будто ей сказали, что Элвис Прэсли не клёвый. — Так садись уже.
— А что будет, если я этого не сделаю? — прошептал он. Говорить всё ещё было больно, но уже было легче.
— Ничего вообще-то, но лёжа будет неудобно пить 7-Up.
7-Up? Годы прошли с тех пор, как он ел что-либо, кроме безвкусной дряни из лаборатории. Он услышал шипение газа из открытой бутылки, вдохнул через нос и уловил запах не только содовой, но и чего-то, похоже, маслянистого.
— Ну же. Ты, должно быть, голоден, ведь так? — теперь её голос был не таким нетерпеливым.
Эрик сел. Возможно, в еде был яд или наркотики, но в любом случае ему нужны были калории, чтобы восстановить силу.
— Только не бесись, окей? Я поставлю поднос на кровать. С обеих сторон от тебя будут поручни. Ничего страшного.
Эрик уловил звук соприкосновения фарфора и пластмассы, почувствовал вес, опустившийся на кровать, по бокам от его бёдер. Девушка сидела настолько близко, что Эрик мог учуять запах её парфюма — цветочный и очень резкий, такой, как девушки предпочитают, только начиная пользоваться духами.
— Вот так. Бутылка 7-Upʼа стоит в правом дальнем углу подноса. В центре — тарелка с яичницей, слева от тарелки — вилка. Bon appetit, как говорит та дама из телевизора.
Эрик потянулся к подносу. Ему врали и раньше. Однако его пальцы встретились со стеклом, холодным и влажным от конденсата. На бутылке были небольшие углубления, такие же, какие, он помнил, были на бутылке 7-Upʼа. Он поднял её, пытаясь вспомнить длину бутылки, и горлышко встретилось с его губами. Затем он сделал глоток газировки, сладкой, прохладной и шипучей, но благоприятной для его чувствительного горла и желудка.
— Вот так, — сказала она, и Эрик услышал улыбку в её голосе.
Он нашёл вилку, что было неудивительно, пластиковую, и ткнул ей в тарелку. Весь процесс был довольно неловким. Он не умел толком делать этого. Будучи слепым, Эрик ни разу не ел нормально, его кормили как животное, иногда силой. Яичница была достаточно сухой, чтобы её можно было легко проткнуть, и мягкой, но без соли и перца, как он любил. Но это была еда, настоящая еда, вкуснее всего, что он когда-либо ел. Только прекрасный самоконтроль сдерживал его от того, чтобы не наброситься на неё. Леншерр пытался сохранить хотя бы видимость манер приличия.
Иногда он любил напоминать своим похитителям о том, что он человек, а не животное.
Запивая последний кусочек ещё большим глотком газировки, мужчина снова услышал голос девушки:
— Я Рейвен, кстати.
— Рейвен, — повторил он. — Эрик.
Он подыгрывал: такие поступки часто сбивали начинающих охранников с толку. И что это за странная тюрьма, которая даёт ключи девчонке?
— Эрик. Приятно познакомиться. — А затем недовольство снова прокралось в её голос: — Было бы неплохо, если бы в следующий раз, когда встретишь моего брата, ты бы не пытался поколотить его, когда он пытается быть вежливым с тобой.
Рука Эрика напряглась на бутылке. Можно было бы использовать её как оружие.
— Твой брат. Телепат.
— Его зовут Чарльз Ксавьер, и он — единственная причина, почему ты всё ещё жив.
Дом Ксавьера. Чарльз Ксавьер, миллионер. Это имело смысл. Этот мягкий голос и эти успокаивающие слова в оболочке власти и угрозы.
— Он влез в мою голову.
— Да, влез, — Рейвен забрала пустую бутылку и выхватила поднос. Посуда зазвенела. — Потому что он пытался поговорить с тобой!
— Но есть другие способы говорить!
Она глубоко, рвано вздохнула.
— Не для Чарльза. Слушай, тебя бесит чтение мыслей? Я понимаю. Правда понимаю. Это расстраивало меня тоже, в детстве. Но я привыкла к этому. У меня не было выбора.
— Он дурит тебя, — хотел бы он знать, отражается ли на его лице презрение.
— Он не может говорить. Чарльз немой, — Рейвен затопала к двери и резко выкрикнула: — Ты не единственный, над кем ставили опыты, знаешь ли.
Это обескуражило Эрика. Он не чувствовал вину, он никогда бы не стал извиняться за то, что защищался. Он чувствовал стыд. За то, что не признал такую же жертву, как он сам. За то, что делал то же самое, что и их похитители.
Дверь закрылась. Замок повернулся, и Эрик забыл проследить за ним, чтобы начать заучивать свой путь на волю.
***
Когда Эрик сел на краю кровати, темнота была почти абсолютно чёрной, а лицо не чувствовало прежнего тепла. Либо они зашторили окно, либо же наступила ночь. Эрик предпочёл бы второй вариант.
Наконец он остался один. Мужчина осторожно поднялся и вытянул руку назад к ближайшей стене. Отсюда он мог начать исследовать свою новую камеру. Кровать, ковёр, шкаф с ящичками — также из древесины. Окон было два, а не одно, оба на дальней стене — он ещё не заходил так далеко в её направлении, чтобы это понять. Сердце заколотилось быстрее, когда рука наткнулась на дверь, но та оказалась запертой. Достаточно ли его силы восстановились, чтобы открыть её? Возможно… Но, из-за незнания здешнего режима и вероятности наткнуться на охрану в коридоре или на периметре, шанс был слишком мал.
Условия содержания здесь были… учитывая кровать и завтрак, очень человечными. Так что Эрик мог позволить себе выждать некоторое время. У него мог быть всего один шанс, и было бы глупо тратить его.
И всё же он постоял у двери некоторое время, держа ладонь на ручке. Он так долго был изолирован от металла в лаборатории, что жаждал его присутствия. Он позволил себе прочувствовать его всем своим измученным телом. Это чувство было самым близким к радости из всего, что он чувствовал за последние годы.
Когда ослабшие ноги начали сдавать, он направился к кровати, держа перед собой одну руку, ещё раз проверяя положение вещей. Он ещё успеет прижиться здесь и будет ориентироваться так, будто и не терял зрение. Но его удовлетворение было туманным из-за изнеможения, что до сих пор не ушло. Несмотря на то, сколько Эрик спал в последний день, его утомлённое, потрёпанное тело всё ещё нуждалось в отдыхе. Да и к тому же, кто знает, как долго ещё он сможет наслаждаться такой роскошью как кровать? Он мог вновь оказаться на бетоне в любой момент.