Встав перед зеркалом и в очередной раз поправив воротник рубашки, думаю, что не стоило поддаваться на уговоры матери. Эсми может бесконечно говорить мне о том, как ей хочется внуков, но это не значит, что я должен выступать в роли племенного бычка. А именно рогатым скотом я себя и чувствую – словно молодой самец, которого тащат в вольер к самке. Тут совершенно нечем гордиться.
Еще мама может упрекать меня в неумении найти себе кого-то более-менее постоянного. Может указывать на то, что дала мне достаточно времени и шансов самостоятельно устроить личную жизнь, и на моем месте до тридцати одного года с этим справился бы любой. Но на моем месте не любой, а я. И, не смотря на критический, с точки зрения Эсми, возраст, я все еще не отягощен узами брака. Впрочем, меня самого этот факт угнетает не так сильно. Наверное, маме просто больно смотреть на то, как рушатся семейные традиции Калленов.
Ее дедушка сделал предложение бабушке, когда им было по семнадцать. Родители обвенчались в двадцать два, а все мои тетушки и дядюшки успели оформить отношения в возрасте от двадцати до двадцати трех. Поэтому нет ничего удивительного в том, что я кажусь собственной матери немного странным. Хуже того, она твердо уверена, что мне нужна помощь. Едва в прошлые выходные я успел задуть тридцать одну белую свечку на гигантском кремовом чудовище, как Эсми решила, что настала пора ей выйти из тени и от мягких уговоров и постоянного зуда перейти к активным действиям. Семь дней назад моя мама объявила сезон охоты на невест открытым.
Для приличия я попытался возражать. Сказал, что взрослый, что сам справлюсь, что мы живем во времена, когда браки устраивают не родители, а муж с женой впервые встречаются задолго до свадьбы. Но моя мама не из тех женщин, кто умеет и любит отступать. Если Эсми берется за очередной проект, будь то освоение яхты или загон под венец любимого сына, она доводит дело до конца. Разумеется, мнения яхты и сына при этом не учитываются.
– Как, по-твоему, не слишком официально? – бросив прощальный взгляд в зеркало, поворачиваюсь к заглянувшей в комнату Эсми.
Пару минут она молча меня разглядывает, так, словно не верит, что я мог облачиться в нечто подобное. А еще так, будто удивляется, почему у ее отпрыска так мало мозгов в голове.
– Милый, ты надел смокинг? – Эсми поднимает на меня полный материнского сострадания взгляд. – Ты ведь ничего не перепутал?
– Нет, ма, – провожу я в растерянности ладонью по рукаву. Между прочим, отличная ткань. Два года назад мне пришлось выложить за комплект кругленькую сумму. При этом одевал я смокинг всего пару раз — на официальные мероприятия, которые вынужден был посещать в интересах фирмы, и в тот не лучший день, когда Виктория затащила меня в театр. Меня не переставал тревожить тот факт, что несколько тысяч долларов висят в шкафу и все, на что они годятся – стать ленчем для моли. Мне показалось, что надеть смокинг на свидание будет уместно. Таким образом, я не только смогу оправдать безумную трату денег, но и сниму с себя обязанность в ближайшее время надевать этот образчик пыточного искусства – трех раз за три года будет достаточно. У меня были основания гордиться собой и собственной находчивостью. Однако пристальный взгляд Эсми говорит, что что-то я делаю не так, и я с сомнением спрашиваю:
– Я не то выбрал? Это не подойдет?
– Ты, как и твой отец, слишком старомоден, – Эсми вздыхает и грустно улыбается. – Никто не надевает смокинг на простое свидание.
– Почему, ма? Когда Виктория пригласила меня в театр…
– Вы же просто давние друзья и ей не с кем было пойти. Это даже свиданием нельзя назвать. Разве не ты мне говорил, что ее интересовала только постановка?
– Да, но в остальном это было весьма похоже на свидание. После представления мы долго гуляли по городу, держались за руки, я купил Виктории цветы и прочее-прочее в том же роде. Видишь, как все было романтично!
– Однако больше она тебя не приглашала.
Мне приходится опустить глаза и признать истину. После того, как на глазах изумленных прохожих я букетом длинных роз стал отгонять появившуюся неизвестно откуда осу от испуганной Виктории, она больше мне не звонила. Лишь прислала короткую записку с благодарностью за чудесный вечер, но что-то подсказывает мне, настоящей благодарности в ее словах было столько же, сколько изящества в моих фехтовальных упражнениях с цветами.
– Тогда я не знаю, что мне выбрать. Я ведь не могу придти в джинсах и футболке в тот снобистский ресторан, что ты выбрала.
– О, дорогой, он вовсе не снобистский. Просто в этом ресторане публика приличнее, чем в Макдональдсах.
– Зато там я бы не чувствовал себя полным идиотом, – беру я осторожно Эсми за руку. То, что я намерен сказать, ей не понравится, но промолчать не могу. – Мам, тебе не кажется, что я достаточно взрослый для того, чтобы самому решать в какой одежде, в каком ресторане и с какой девушкой ужинать? Ты не должна делать этот выбор за меня.
– Эдвард Энтони, – голос матери звучит строго, но в нем отчетливо проскальзывают веселые нотки. Эсми не злится, как я ожидал, она до сих пор считает меня маленьким упрямым мальчиком, – у тебя было пятнадцать лет на то, что другие делают за пять месяцев. А все, чего ты смог добиться, это привести в наш дом сидящую на транквилизаторах анорексичку.
– Ма, когда я привел Таню, она не принимала таблеток. Их ей выписал врач после того, как все это случилось.
Эсми фыркает. Природа наградила ее отличным аппетитом, который никак не влияет на фигуру. Эсми любит сладкое, поэтому в нашем доме всегда подают к столу десяток разнообразных десертов: пирожные, торты, рулеты, вафли, капкейки и булочки. Благодаря матери мне довелось попробовать экзотические русские блины и мексиканскую тортилью со сладким кремом. И не удивительно, что всего после двух месяцев знакомства Таня набрала двадцать фунтов. После чего она, собственно, впала в депрессию и принялась изводить себя диетами. Так и закончилось наше знакомство не на пороге церкви, а у дверей клиники для людей с расстройствами психики.
– Что криминального в том, чтобы наслаждаться пирожными? Тем более Эмили творит своими золотыми руками настоящие шедевры.
– Ее блюда преступно хороши, их нужно законодательно запретить.
– Эта Таня была ужасно тощая, ее непременно нужно было откормить. У женщины должна быть грудь и попка, за которые мужчина мог бы с удовольствием подержаться.
Я смущенно отворачиваюсь и бормочу:
– Ма, прекрати…
– Не понимаю, почему ты каждый раз так себя ведешь. Зачем делать вид, что мы – это лишь души, фантомные сущности, у которых нет тела? Ты напоминаешь мне отца – слишком романтичен и щепетилен. Но если во времена нашей молодости скромность у мужчины считалась достоинством, то сейчас это большой недостаток, и женщины предпочитают напористых мальчиков.
– Что плохого в том, чтобы быть джентльменом? Я ведь не закон нарушаю.
Эсми смотрит на меня так же, как и когда увидела в смокинге – со смесью сочувствия и непонимания. Словно хочет показать, что я немного не в себе и не понимаю очевидных истин.
– Просто ты должен понять, что женщина – не абстрактный образ прекрасной дамы, сидящей в какой-нибудь башне из мрамора и ждущий принца на белом коне. Принцесса – это женщина, живой человек, и пока принц в пути, она развлекается с грубым неотесанным конюхом.
Выслушав столь провокационное заявление, я удрученно вздыхаю. Мама часто доводит меня до смущения. Но на этот раз я не просто хочу провалиться сквозь землю, я был бы рад подобному развитию событий.
***
Понятия не имею, почему так получается. Такая у меня особенность – я вечно опаздываю на свидания. Хотя уж в тот раз была уверена, что приду вовремя. Сын подруги детства Рене. Я сразу решила, что ради него не стану особенно стараться, и вообще никакое это будет не свидание, а просто приятный вечер, дань вежливости моей матери и ее стараниям. Поэтому я ограничилась легким макияжем и тем, что распустила волосы, не тратя много усилий на прическу. Платье выбрала любимого красного цвета – насыщенного винного оттенка, на тонких бретельках, как сказала бы Рози, длина «адское мини». Возможно, я тщеславна, но мне нравится наблюдать за тем, с каким восхищением смотрят на меня мужчины. Нравится читать в их глазах легкое потрясение и иногда полную капитуляцию. Женщине не дана физическая сила, но ей дана иная власть, суперспособность кружить головы и наводить чары. Так почему бы не пользоваться тем, чем наградила тебя природа, тем более, если это еще и приносит удовольствие?
Однако с Эдвардом все сразу пошло не как обычно. Он не стал удивленно таращиться на мои обнаженные ноги и туго обтянутую платьем грудь. Его глаза не метались как сумасшедшие клоуны при пожаре в цирке и не очерчивали с жадностью контуры моей фигуры. Я была уверенна, что не произвела на него впечатления. Его равнодушный взгляд и сердитое выражение лица меня озадачили и уязвили.
– Я опоздала, знаю. Но, возможно, маленькое опоздание еще не катастрофа?
– Вы опоздали на двадцать три минуты и сорок три секунды.
Он продолжал хмуриться, глядя на часы, и выглядел при этом так, словно пришел не на свидание, а на какой-то идиотский симпозиум.
– О, бросьте. Пока вы это говорили, прошла целая минута, так что я опоздала всего на двадцать две минуты.
– И сорок три секунды. – Он явно не собирался сдавать свои позиции так просто.
Честно сказать, подобный холодный прием вызывал у меня желание быть особенно милой. Я хотела растопить мистера Ледяную Глыбу не потому, что он был мне интересен, а потому, что я привыкла побеждать в играх с мужчинами.
– Может быть, не стоит начинать знакомство с ссоры? Давайте лучше забудем нашу маленькую неприятность и закажем вина? Вы какое выберете?
– Я буду сок.
Такого я не ждала даже от мистера Неулыбашки. Не показывая, как сильно удивлена его ответом, я подозвала официанта и, сияя самой теплой своей улыбкой, заказала шампанского с клубникой и стакан морковного сока.
– Придерживаетесь здорового образа жизни? Бегаете по утрам?
– Нет, просто я люблю, когда голова остается ясной. Мне нравится четко ощущать каждую мысль, а не барахтаться в болоте расплывчатых образов.
– А мне иногда хочется испытать легкое опьянение, – стараясь привлечь его внимание, нарочито небрежным жестом откинула я волосы за спину. – Необязательно от вина. Можно быть пьяной, – я сделала вид что задумалась, хотя заранее знала, что хочу сказать, – от любви.
Как я и ожидала, щеки Эдварда вспыхнули рубиновым подобно закатному зареву на небе. Он неловко кашлянул, но ответить ничего не успел. Появился официант с шампанским и соком.
От одного только вида золотистого напитка в изящном бокале, игривых пузырьков, убегающих в бесконечность, и приглушенного таинственного шипения настроение у меня улучшилось, стало легким и располагающим к маленьким шалостям. Сделав небольшой глоток и насладившись изысканным букетом с нотками ванили, я взяла с блюда глянцевую вызывающе красную ягоду. Неспешно расправившись с клубникой, облизала губы и посмотрела Эдварду прямо в глаза.
– Не хотите попробовать?
– Что? – удалось мне наконец-то добиться от мистера Каменного монумента нормальной реакции. В кой-то веки он повел себя не как глыба льда, дрейфующая в Ледовитом океане, а как обычный мужчина. Его дыхание стало более поверхностным и частым, пальцы нервно стискивали край салфетки. Довольная собой, я наклонилась вперед, так, чтобы нас разделяло как можно меньшее расстояние, и словно огромная сытая (на самом деле голод мой был не утолен) кошка промурлыкала:
– Шампанское. От нескольких глотков вряд ли возможно потерять голову, но оно поможет расслабиться.
– Нет, – он тяжело выдохнул, – я вполне расслаблен.
Однако блеск его горящих глаз и напряженная линия подбородка говорили об обратном. Можно было подумать, что Эдвард сидит в засаде или попал в окружение врага. Его мышцы были заметно спазмированы, а губы упрямо сжаты. Он все еще пытается мне сопротивляться, даже не представляя, как глупо спорить с первобытным зовом, с древнейшим инстинктом, что песней звучит в крови.
Давая ему небольшую передышку, я снова отстранилась и поспешила перевести разговор на безопасную тему. Завоевывать позиции нужно постепенно. Резкий натиск может привести к тому, что мужчина испугается вторжения на свою территорию и скроется за броней неприятия. Умной женщине необходимо вести себя так же, как опытному рыбаку – тащить улов постепенно, не давая леске оборваться.
– Чем вы занимаетесь? Кажется, у вас свой бизнес.
– Да, – Эдвард слегка расслабил плечи, – небольшое семейное предприятие, перешедшее мне от отца. Мы изготавливаем обувь, сумки, кошельки, пояса и различную кожгалантерею. Наша продукция не столь разрекламирована, как, к примеру, лабутены, но у нас есть свои клиенты, в число которых затесалась парочка звезд и успешных политиков. Прежде всего, мы делаем акцент на следовании традициям и качестве.
– Ох, Эдвард, не произносите больше при мне это слово на “л”. Любая девушка заводится, стоит ей услышать про лабутены. Это возбуждает. Но если ваша обувь еще более совершенна, я готова изменить своим пристрастиям и стать вашей клиенткой.
Повернувшись так, чтобы Эдвард мог видеть мои ноги, я спросила, какая, по его мнению, модель подчеркнет мои достоинства и подойдет больше.
– Думаю, мы могли бы вместе посетить производство и, если вам понравится, сделать эскизы. Наверняка вам захочется чего-нибудь особенного, не того, что мы обычно предлагаем своим клиентам. Они более консервативны и ценят скорее удобство, чем красоту.
– По-моему, в мире не хватает красоты, и каждый должен постараться привнести свой вклад в то, чтобы это исправить. Разве от удобства и привычных вещей замирает сердце, разве пульс бьется чаще, а кровь течет быстрее?
– Э-э-э, нет, но, пожалуй, не все готовы рисковать и покидать проторенные дорожки.
– Я люблю рисковать, меня мало интересуют простые пути. Мне нравится открывать что-то новое.
Эдвард снова был смущен и теперь уже сам попытался переменить тему.
– У вас тоже ведь тоже есть бизнес. Но из объяснений Эсми я не вполне уяснил, с чем он связан.
Сказать Эдварду правду было бы все равно, что сбросить на мирный город ядерную бомбу. Поэтому я тактично заметила, что продаю товары для женщин.
– Какие-нибудь крема? – Он пытался выглядеть осведомленным, не смотря на то, что было ясно – в косметике и женских средствах ухода за собой он, как и почти все мужчины, ровным счетом ничего не понимает. И если его завести в супермаркете в ряд с лаками и краской для волос, он сделает испуганные глаза и постарается как можно быстрее сбежать к прилавкам с пивом.
– В том числе. У нас весьма широкий ассортимент. Недавно мы заключили контракт с бельгийской фирмой, производящей шоколад. Теперь среди наших товаров эксклюзивные… сладости.
От дальнейших расспросов меня спас звонок телефона. Не сказать, чтобы я делала секрет из ассортимента своих магазинов, просто для человека, обладающего теми же взглядами на жизнь, что и Эдвард, это могло оказаться тяжким ударом. Виновато улыбнувшись, я ответила на вызов.
– Привет, Элис. Как там продвигается статья?
Я едва успеваю закончить фразу, как трубка наполняется восторженной трескотней журналистки.
– Белла, это невероятно! Я настолько под впечатлением… О, номер три мой явный фаворит! Знаешь что? Я проверила его вчера дважды. И думаю устроить несколько проверок сегодня. Скажи, я могу оставить его себе?
– Разумеется, Эл, все образцы твои.
– Отлично! Статья в общих чертах готова, планирую закончить ее к концу недели. Более того, у меня уже есть несколько заинтересованных редакторов и предложение от одного издания на серию, так сказать, тест-драйвов. Мы пока на стадии обсуждения, обдумываем, как лучше все организовать. Но в любом случае в пятницу ты сможешь прочесть отчет в моем блоге. Ты и тысячи моих подписчиц.
– Спасибо, Элис, ты оказываешь мне огромную услугу.
– Белла, брось. На самом деле, за эту работу я могла бы тебе доплачивать. – Элис понижает голос до мечтательного бормотания: – Если попробуешь номер три, поймешь, о чем я.
– Боюсь, до этого дойдет не скоро.
Элис всегда была хорошей журналисткой и разбиралась не только в том, что люди ей говорят, но и в том, чего они не сказали, а лишь подразумевали. Как породистая гончая, она мгновенно уловила в воздухе тонкий запах добычи и поспешила атаковать меня вопросами:
– Новый приятель? Уже была с ним на свидании? И кто он? Модель или байкер? А может быть, очередной талантливый, но непризнанный художник?