– Элис, я сейчас занята. Как только освобожусь, обсудим детали.
– Детали это то, чего я так жажду! Учти, я намерена узнать все, все-все до мельчайших подробностей, – Элис делает небольшую паузу, а после, не удержавшись, добавляет, – но скажи, он хотя бы красивый?
Как будто до сих пор у меня не было возможности рассмотреть Эдварда, я бросила в его сторону едва заметный взгляд. Вопрос Элис заставил меня задуматься. До тех пор я пыталась завлечь мистера Сопротивление Женскому Обаянию в свои сети из чувства противоречия и ради восстановления подбитой гордости. В пылу собственной обиды я не успела оценить его как следует. А между тем он был симпатичным и являлся далеко не худшим образчиком своего племени: с густыми, отливающими золотом, волосами, с красивым овалом лица и четким абрисом скул; профиль почти классический, густые ресницы и волнующие губы – которые я была бы не против попробовать на вкус. Его глаза в зависимости от перепадов настроения становились то похожими на изумруды, в которых отражаются искры солнечного света, то превращались в осколки зеленоватого льда. По правде говоря, излучали тепло они довольно редко. То оживление, которое в Эдварде вызвал рассказ о его работе, вновь сменилось вежливой, но ужасно холодной миной. Он не выглядел ни обиженным, ни разозлившимся, и я могла бы подумать, что ему на все плевать, что он отбывает обязательное наказание, при этом находясь не в ресторане, а в пыточной камере в ожидании появления своих мучителей.
***
Солнце поливает потоками жгучего тепла вымощенный серой плиткой тротуар, отчего пространство напоминает иссушенную зноем и сверкающую белизной пустыню. Легкие, похожие на сахарную вату обрывки облаков лениво, как мухи в густом сиропе, ползут по небу. Я в тринадцатый раз смотрю на часы. Никого я не ждал с таким волнением, как Беллу. Словно от того, придет ли она на наше второе, можно сказать, свидание, зависит моя жизнь. Жизнь и смерть.
Говорить, что Белла произвела на меня впечатление – это все равно, что утверждать, что солнце теплое. Она сразила меня. Самый первый ее взгляд пулей пронзил мое тело и вверг в оцепенение. Мало того, что природа одарила эту женщину божественной фигурой, она еще и не забыла лишить Беллу Свон скромности, дабы та могла беспрепятственно демонстрировать своё совершенство окружающим. За те пару минут, что она шла к нашему столику, я заметил как минимум пятерых типов, захлебнувшихся своей слюной. Они провожали Беллу полными вожделения взглядами, и ей это нравилось. Она впитывала чужое обожание, усваивала его, как растения усваивают солнечный свет. Каждое ее движение и жест выглядели совершенными и отточенными как лезвие стилета, чьи удары не знают промахов. При этом она не просто жила, она играла на публику.
Чувствовал я себя придурком, которого обманывают, одним из тысяч приглашенных на постановку. Я не терплю фальши и актерства и поэтому, когда Белла стала извиняться за опоздание, я был сам не свой и явно на взводе. За пару минут ей удалось и привлечь меня, и оттолкнуть. В ней было много непонятного и волнующего. Не подлежало сомнению одно – она была прекрасна и не боялась дарить красоту другим.
Моя злость вырвалась наружу в совершенно глупой вспышке раздражения. Сам не знаю, зачем я стал говорить ей о том, сколько минут провел в ожидании. В конце концов, такую женщину многие согласились бы ждать всю жизнь. Я это понимал, ощущал каждой клеткой тела и фотоном души, потому и злился, заранее защищаясь от ее превосходства.
К счастью, Белла не вспылила и не ушла, проводив меня презрительным взглядом огромных заманчиво шоколадных глаз. Напротив, она была милой и смотрела на меня не без заинтересованности. Я был благодарен и старался не вести себя как придурок, что тем не менее получалось не всегда. Заказать морковный сок – что может быть ужаснее? Однако дальше разговор складывался вполне удачно и ситуация вроде бы наладилась. У меня даже хватило смелости пригласить Беллу на свою фабрику.
И сейчас я боюсь только одного. Боюсь испортить все каким-нибудь неверным поступком. Белла Свон явно не принадлежит к тому типу женщин, с которыми я привык общаться. Впрочем, есть и ободряющий фактор: на фабрике, построенной еще моим прапрадедом, я чувствую себя более свободным и уверенным. Мне нравится быть тем, кто продолжает дело предков, следует традициям и чья деловая репутация не пустой звук. Я так много вложил в свою работу, что иногда мне кажется, будто я становлюсь частью кирпичной кладки мрачных заводских стен, а моя душа переливается в высоких окнах вместе с первыми лучами солнца. Часть меня обитает где-то неподалеку, заключенная в сплетении темных коридоров и душном воздухе шумных цехов.
В тот момент, когда я думаю, не вызовут ли во мне противоречий преданность делу и мои неожиданные чувства к Белле, на стоянку выруливает красный кабриолет. Будь за рулем любая другая женщина, я сказал бы, что она выглядит вульгарно. Но Белла выглядит не вульгарно. Она органична и прекрасна. Не смотря даже на провокационный вырез свободной блузы и ослепительно-белые брюки, ужасающе откровенно подчеркивающие каждый изгиб стройных ног.
Уняв дрожь в руках, я иду ей навстречу. Как и в ресторане, появление Беллы столь стремительно и ослепляет подобно солнцу, что у меня вновь нет шанса проявить хорошие манеры. В первый раз я буквально прирос к месту и не смог отодвинуть для нее стул. А теперь непозволительно долго собирался с силами, чтобы сделать первый шаг и помочь выйти из машины, предлагая руку и таким образом скрадывая невинное прикосновение. Но Белла толи не видит, толи делает вид, что не замечает, какое на меня оказывает влияние. Она дружелюбно улыбается и сама протягивает руку. Так, будто мы друзья. Я осторожно отвечаю на рукопожатие и спешу начать ознакомительную экскурсию. Резко отворачиваюсь, стараясь скрыть то волнение, что пробудило во мне ощущение прохладной фарфоровой кожи. Слова вылетают из меня как очередь из автомата. Я знаю, стоит замолчать, и мое равновесие, с таким трудом обретенное, вновь будет лежать в руинах.
Белла внимательно слушает. Иногда задает вопросы, отвечать на которые мне одновременно и приятно, и мучительно. Мне нравится её интерес к тому, что дорого мне и на протяжении десятков лет составляло опору семьи Калленов. Но мне трудно сосредоточиться. Против собственной воли я часто оглядываюсь и ловлю запретные частицы великолепного образа: подчеркнутые алой помадой пухлые губы, заостренный подбородок, застывшие янтарными каплями отблески солнца на темной радужке выразительных глаз, трогательно трепещущие от налетающего сквозняка прядки волос, изящные пальцы, перехваченные тонкими ободками колечек, хрупкие запястья и полоска белой, как молоко, кожи в глубоком вырезе блузы. Отвечая, я каждый раз мучительно подбираю слова и часто теряю мысль. Тем не менее не смотреть на Беллу оказывается выше моих сил – так же трудно, как не спать десятую ночь подряд. У этой женщины получается наводить на мужчин колдовские чары. От нее исходит невидимая сила, игнорировать которую совсем не просто.
– Ты так хорошо знаешь весь процесс, – разглядывая пару готовой обуви, говорит Белла. – Специально это все изучал?
– Мой отец хотел, чтобы я не просто управлял фабрикой, а знал производство, начиная с азов и вникая в мелкие детали. Он с детства брал меня на работу. Я изучал всевозможные тонкости и прошел путь от подсобного рабочего до руководителя. В то время я злился на него. Пока другие парни развлекались, мне приходилось вставать в шесть утра, напяливать рабочую форму и топать в мастерскую или магазин. Однако в итоге я ему благодарен. Когда знаешь, как функционирует каждое звено и что происходит на любом из этапов, гораздо проще избежать просчетов и ошибок.
Задумчиво проводя изящным пальчиком вдоль подошвы, Белла спрашивает:
– Тебя пугают ошибки, так ведь?
Мы медленно движемся вдоль полок с готовой обувью. Я специально попросил закрыть магазин до обеда и отменить назначенные встречи с клиентами, готовыми забрать заказы, чтобы мы с Беллой смогли побыть вдвоем.
– Думаю, мало кому нравится ошибаться и выглядеть при этом идиотом, – пожимаю я плечами и вновь безуспешно стараюсь не смотреть на подчеркнутые помадой пламенеющие полные губы.
– И все же ты предпочитаешь держаться проверенных путей, чем выбирать новые. Скорее смотришь назад, чем вперед.
Ответить мне нечего. Я никогда не задумывался над тем, почему столь консервативен и почему с таким трудом меняю привычки. Возможно, я считал себя отсталым, но никогда бы не подумал, что боюсь экспериментов. Однако облеченные в слова мысли выглядят очень даже здраво. Вот уже пять лет я пью один и тот же чай в одном и том же кафе. В пятницу хожу в один и тот же бар и не меняю сломанную мебель, предпочитая ее ремонтировать.
– Это плохо? – мой голос дрожит, выдавая бурлящее внутри волнение.
На лице Беллы проступает сожаление. Она быстро отводит взгляд и просит прощения, а после добавляет, как бы оправдываясь:
– Это не плохо. Все люди разные.
Дальше она резко меняет тему, расточает пышные комплименты тем туфлям и сапогам, которые ей особенно понравились и которые не выглядят чересчур старомодными.
– Какая интересная идея! На первый взгляд они такие простые, ничего, что бросилось бы в глаза, но в твоей обуви чувствуется шарм. Знаешь, я хотела бы заказать себе нечто подобное.
– Можешь пока примерить эти.
– О, спасибо.
Она улыбается и, присев на один из диванов, начинает расстегивать ремешки своих коралловых туфелек.
Не знаю, возможно, многие находят эротичным то, как женщина раздевается, медленно освобождая тело от одежды, следя за тем, как проступает из дымки неопределенности волнующий силуэт. Но то, как женщина обувается, захватывает не меньше. Наблюдая за грациозными движениями Беллы, глядя на ее тонкие, словно вынесенные из мрамора щиколотки, я едва могу вспомнить, как дышать. Мне стоит невероятных усилий не выдать своего волнения.
– Ты не мог бы помочь? – Белла поднимает голову и смотрит прямо на меня. Вселенная странным образом сжимается до размеров комнаты и вмещает в себя один лишь этот пристальный волшебный взгляд.
На негнущихся ногах я делаю шаг вперед и, встав на одно колено, осторожно застегиваю замок на выбранных Беллой сапогах. При каждом случайном прикосновении к ее прохладной шелковистой коже меня бросает в жар, а сердце, прежде чем начать неистово скакать, пропускает несколько ударов. Больше всего мне хочется провести пальцами вдоль аккуратной маленькой стопы, изучить на ощупь каждый дюйм восхитительной ножки, каждый изгиб идеальных пальчиков и ноготков.
Я словно плаваю в тумане. Единственное, что я могу видеть, это Белла. Единственное, о чем могу думать – Белла. Она как белый шум занимает все частоты эфира. Когда, наконец, я помогаю Белле сесть в машину и ловлю последнее мимолетное прикосновение наших пальцев, внутри у меня расползается пустота. Похоже, моя мать нашла для меня не просто удачную партию. Она нашла мою погибель. Мой личный сорт героина.
***
Подумав, как лучше рассказать Эдварду о своем бизнесе, я составила план действий. Я предложила ему взять несколько дней отпуска и отправиться вместе со мной в Калифорнию, где в следующем месяце должен был открыться мой новый магазин. Я была уверена, что без посетителей и посторонних глаз ему будет легче освоиться. Хотя у меня были сомнения в том, что это реально поможет и Эдвард когда-нибудь меня поймет. Я встречалась с мужчинами более широких взглядов, которые, однако, стоило им узнать о направленности моего бизнеса, в ужасе исчезали за линией горизонта. Эдвард же с его старомодными представлениями и хорошими манерами вряд ли мог бы мириться с чем-то подобным.
С одной стороны – зачем мне мужчина, который не разделяет моих собственных убеждений? С другой – я успела проникнуться к нему странной привязанностью. Он сумел пробудить в моем сердце нежность. С ним я вспомнила, что не всегда обязана быть сильной, что не обязательно покорять и быть роковой соблазнительницей. Можно оставаться обычной женщиной, которой не стыдно обратиться за помощью и которая никому ничего не должна доказывать.
Каждое утро Эдвард присылал мне букеты. Невероятные композиции, составленные из десятков самых разных цветов: от шикарных кремового цвета роз с нежными лепестками до пушистых ромашек. В каждом таком букете чувствовалось искреннее восхищение той, для которой он предназначен. Но что было более ценным для меня, так это то, к цветам прилагались сделанные из плотного картона карточки с короткими посланиями. Ничего необычного, порой это были всего лишь пожелания доброго дня. Тем не менее каждый раз мое сердце билось быстрее от слов, наполненных любовью. Иногда Эдвард присылал небольшие коробочки неизменно белого цвета, перевязанные голубой ленточкой. Ничего вычурного или показательно дорогого. Это были самые простые вещи, но каждая из них значила больше, чем сотня бриллиантов. Мелочи, напоминающие о местах, где мы бывали и о наших свиданиях. Камень с берега озера, сухой цветок с великолепной лесной поляны, которую показал мне Эдвард. Забавные открытки с сентиментальными пейзажами, книга романтических рассказов и даже смешная шляпка с перьями, на которую я как-то обратила внимание, проходя мимо одной из витрин.
Эдвард был далеко не первым моим мужчиной, но первым, кто имел представление о том, что такое романтика. Мои предыдущие партнеры не были скупыми или глупыми, просто они были слишком эгоистичны, более того, считали красивое ухаживание пережитком прошлого. Они называли это «розовыми соплями» и предпочитали переходить сразу к делу. В общем-то, меня такой подход и саму устраивал – познакомились, быстро выяснили, что мы друг от друга хотим и уже на первом свидании прыгнули в постель без лишних слов и заглядывания в душу. С Эдвардом привычный алгоритм нарушился. Я как будто прозрела и стала понимать, чего была лишена столько лет. Может быть, в красивых жестах и нет особого смысла, зато они заставляют сердце замирать в груди от радостного предвкушения еще большего удовольствия. Я чувствовала себя сухой веткой дикой колючки, которую наконец-то поставили в изящную вазочку с живительной водой.
С Эдвардом дни превратились в прекрасные строки любовной поэмы. Сладострастные ноты романтики в них смешивались с приглушенными волнующими отзвуками приключений. Я не знала, чем именно и где закончится очередной вечер. Свидание под мерцающим куполом звездного неба на плоту, украшенном цветами; столик, накрытый в укромном уголке пляжа так, чтобы можно было насладиться последними красками заката; увитая источающими сладкий дурман цветами роз и жасмина беседка, затерянная в старом поместье; пикник в лесу, куда мы добирались верхом. Или даже несколько дней на необитаемом острове. Эдвард ни разу не повторился, с каждым днем делая мою жизнь все более похожей на сказку.
Но у любой сказки бывает конец, и я с тревогой в душе ждала. Ждала того дня, когда, узнав неприятную правду, Эдвард не захочет меня видеть и знать. Страшный день неумолимо приближался, и его близость не могла не омрачать моего счастья.
Садясь в прокатный белый кабриолет, на котором мы планировали совершить небольшое путешествие до Калифорнии, я впервые в жизни испытывала нечто похожее на неуверенность. Мои руки были сложены на коленях – ни дать ни взять примерная девочка. Волосы собраны в аккуратный тугой хвост. А на лице застыла гримаса сосредоточенной отрешенности. Портил образ разве что мой наряд: откровенный топ и микроскопические шорты ярко-красного цвета.
– Я не был в отпуске с тех пор, как отец передал мне свое дело, – признался Эдвард, когда мы выехали за черту города. Свежий игривый ветер подхватил его слова, унося прочь, как и часть моих забот. На какое-то время мы стали чуть более свободными, чем могли себе это реально позволить.
– Тебе не хочется расслабиться?
– Отдыхать нужно от нелюбимой работы, а моя для меня – лучшее средство от всех неприятностей.
– Знаешь, я тоже люблю свой бизнес, но не настолько. Я понимаю важность того, чем занимаюсь, и знаю, что делаю для тысяч женщин нечто полезное. Но иногда мне кажется, что я атлант и держу на своих плечах половину мира.