— Ты была великолепна, — говорит Хеймитч после.
— Я думала, тебе не нравится, когда я флиртую, — отвечает Эффи, и он смеется.
*
Их трибуты побеждают, оба, они остаются в живых, обманув Капитолий. Узнав об этом, Хеймитч мрачнеет; тихий, напряженный, он ходит туда-сюда по комнате, подкидывает и ловит взятый со стола нож.
А услышав, что Китнисс и Пит переведены в лазарет, закрытый для посетителей, Хеймитч прижимает Эффи к стене и шепчет низким, пугающим голосом:
— Ты не будешь в этом замешана. Все должно выглядеть, как будто так и было задумано.
— Так было задумано?
— Нет. Наша девочка снова проявила свою глупость — или храбрость. Если мне не поверят, я хотя бы позабочусь о том, чтобы никто не подумал о твоем возможном участии.
Эффи вздыхает, вспоминая, как заигрывала с Сенекой, вспоминает их попытки вмешаться в правила. Она закрывает глаза.
— С тобой все будет в порядке, Эфф, — добавляет Хеймитч. Он стоит так близко, что Эффи чувствует, как его слова эхом отдаются внутри нее. С ней все будет в порядке, а с ним — нет, она останется капитолийской принцессой, а его, может, будут пытать и убьют.
— Что с тобой творится? — спрашивает она и вдруг вспоминает о том, как именно Хеймитч победил: он использовал арену, обошел правила. И он знает, что будет с Китнисс и Питом, тоже обошедшими правила, только гораздо серьезнее.
— Я попробую с ними увидеться, а ты, милая, иди домой, — Эффи слышит отчаянье в голосе Хеймитча, больше, чем слышала когда-либо раньше. — Встретимся в следующем году.
Он наклоняется вперед и целует Эффи в щеку, прежде чем уйти.
*
Эффи отправляется к себе. Она внимательно следит за всеми новостями, смотрит на Китнисс и Пита, старается разглядеть в репортажах Хеймитча. Она знает его дольше и ближе, чем кого бы то ни было еще, и беспокоится за него.
*
К туру победителей Эффи возвращается в Двенадцатый Дистрикт. Ей все время кажется, что она идет по лезвию ножа, она не знает, что происходит, никто не рассказывает ей правды. Хеймитч постоянно пьян, Эффи не решается с ним заговорить, а он даже не пытается к ней прикоснуться. Она нервно скусывает с губ всю кожу, они постоянно кровоточат, но Эффи замазывает все раны жемчужной помадой. Ее горло постоянно болит от незаданных вопросов; все, что ей остается — следить за порядком, соблюдать старательно составленное расписание.
Китнисс измотана. Она срывается на Эффи, а та ничего не может ей сказать, ничего не может для нее сделать. Ничего не может изменить — ни безразличия капитолийцев, ни ненависти бедняков к ним.
Грядет что-то страшное, но Эффи не понимает, что именно.
*
Двенадцать лет. Эффи вытаскивает имя Хеймитча из стеклянного шара, и по спине у нее бегут мурашки. Она смотрит на бумагу с именем слишком долго, голос Эффи срывается, когда она говорит в микрофон: «Хеймитч Эбернети», — и тот хмурится. Потом Пит вызывается добровольцем. Эффи почти стыдно за облегчение, которое она чувствует в этот момент.
Вечером она снимает парик и заплетает волосы в причудливые косы, как раньше — а после отрезает их у корня, оставляя на голове только пух, как на спелом персике. Без парика и макияжа она выглядит похожей на инопланетянина: слишком большие глаза, слишком впалые щеки, слишком острые зубы.
Эффи прикусывает щеку изнутри. Когда кровь наполняет ее рот вкусом меди и соли, она думает о Хеймитче.
*
Хеймитч так и не рассказал Эффи о том, в чем был замешан.
Сейчас она рада, что отрезала волосы.
Ей задают много вопросов, но она ни на один не может ответить. Эффи очень жаль, что ей не хватает сил проклясть всех тех, из-за кого она оказалась в этой камере, тех, кто сломал ей пальцы, отбил внутренности, содрал кожу.
Допрашивающие ее мужчины притворяются бесстрастными, но она видит похоть в каждой поре их кожи. Им нравится использовать в пытках электричество; Эффи быстро привыкает к запаху паленой плоти, он здесь повсюду, ее собственный смешивается с чужими. Они причиняют ей гораздо больше боли, чем она сама причиняла себе. От воспоминаний о том, как она делала себе больно, прокусывая губы до крови, Эффи становится тошно.
Однажды ей перестают задавать вопросы, к ней перестают приходить. Эффи решает, что ее сочли бесполезной и теперь выкинут на свалку вместе с остальным мусором. Она ждет смерти. Она слышит, как каждая кость в ее теле кричит: он не придет, он бросил тебя.
А потом она слышит голос Хеймитча, зовущий ее.
И начинает смеяться, до тех пор, пока у нее не перехватывает дыхание.
*
Хеймитч не остается с ней рядом.
Эффи забирают из тюрьмы. Ее раздевают, моют, собирают по частям, потом она надевает золотой парик, красивое платье, привычное лицо, она плачет, но выполняет все распоряжения. Какая-то ее часть ненавидит тех, кто приказывает ей жить так, точно ничего не произошло. Какая-то ее часть ненавидит даже Хеймитча, но Эффи все равно больше всего на свете хочет увидеться с ним.
Она собирается навестить Китнисс. Эффи почти готова выйти из своей комнаты, одетая в красивое платье, когда снова слышит Хеймитча за дверью. Она узнает его голос сразу же. Эффи садится на кровать, поправляет платье, складывает руки на коленях — а потом к ней врывается Хеймитч. У него безумный и измотанный вид.
Эффи наклоняет голову набок и внимательно смотрит на Хеймитча: его волосы сильно отрасли, они длиннее прядей ее парика, а еще на его лице заметны новые морщины.
— У меня мало времени, я тут нарядилась для Китнисс, — объявляет Эффи своим самым серьезным тоном, прежде чем Хеймитч успевает сказать хоть слово. Он подходит ближе и садится рядом с ней на кровать.
— Не говори глупостей, Эффи, — говорит он. Она вздрагивает, когда пальцы Хеймитча дотрагиваются до ее щеки. Эффи сразу же вспоминает другие прикосновения, чужие руки и делает глубокий вдох, чтобы справиться с накатившей паникой.
— У меня правда мало времени, — рассеяно отвечает она, прислоняясь к Хеймитчу. Он хороший, теплый, он не причинит ей боли.
— У тебя его сколько угодно, Эфф, — он прижимается к ней теснее, сминая рукав платья. Эффи опускает голову ему на плечо, понимая, что парик ужасно спутается от этого — но ей все равно. Она переплетает пальцы с пальцами Хеймитча. — Нельзя было бросать тебя одну, прости.
— О, я была не одна, — она громко смеется.
Его пальцы, лежащие на ее предплечье, чуть дрожат. Эффи чувствует его дыхание — он пьян, от него пахнет. Конечно. Без этого он не был бы Хеймитчем.
— Кажется, я тебя люблю, — вздыхает Эффи.
Хеймитч склоняется еще ближе и целует ее, нежно, медленно, Эффи даже не думала, что он так умеет. Его волосы холодят ее щеки, размазывая румяна, а когда Хеймитч подается назад, его губы все в золотой краске. Эффи стирает ее подушечкой большого пальца.
— Ты загубил все мои труды, — она сжимает губы и снова разводит их, надеясь, что краска выровняется.
— Знаю, — кивает он с улыбкой. — Я всегда так делаю.
*
Китнисс внимательно смотрит на Эффи — на золотую краску, на чуть дрожащие покалеченные руки, прямо в испуганные глаза. Китнисс разговаривает с Эффи мягко, почти нежно, и та благодарна за это.
Эффи играет свою обычную роль, ходит за Китнисс с папкой в руках. Она сияет золотом, как сойка-пересмешница, но как бы Эффи ни старалась, она все равно остается испуганной и сбитой с толку.
*
Когда Койн падает замертво вместо Сноу, Эффи срывается с места, бросается бежать. Ей страшно. Она думает, что в случившемся обязательно обвинят капитолийцев или даже лично ее, и на этот раз, возможно, ей не избежать смертной казни. Хеймитч ловит Эффи в шумящей толпе, помогает удержаться на ногах. Эффи спотыкается, снова и снова, но Хеймитч хватает. Он тащит Эффи в ее комнату (это всего лишь еще одна камера) и захлопывает за собой дверь.
— Сними это все, — он указывает на ее нарядное платье и золото. — Не напоминай им всем, за что они ненавидят таких, как ты.
Эффи чувствует, как все вокруг нее закипает от чужой злости. Трясущимися руками она срывает парик и стирает краску с лица, а потом Хеймитч помогает ей расстегнуть платье. Эффи выскальзывает из золотистой ткани, оставаясь в одном сером белье, и Хеймитч замирает, глядя на нее, он отступает на несколько шагов, рассматривая ее с каким-то недоумением. У нее секущиеся волосы соломенного цвета, огромные синяки под глазами и болезненно выступающие острые скулы; синяки и следы от подживших ран ярче только что снятого макияжа; ее ребра, ее угловатые кости запястий и лодыжек едва не рвут тонкую бледную кожу.
— Вот дерьмо, — только и говорит он.
— Дай мне рубашку, пожалуйста, — просит Эффи, повернувшись к Хеймитчу спиной.
Мягкая черная ткань падает в ее протянутую руку и, миг спустя, она накидывает рубашку через голову, поправляет застежки, надевает свободные серые брюки, прежде чем снова повернуться к Хеймитчу лицом.
— Думаешь, толпа уже успокоилась?
— Просто держись рядом со мной.
*
Эффи воспринимает эти слова буквально.
Она отправляется в Двенадцатый Дистрикт вместе с Хеймитчем, и это удивительно легкое решение. Он не просил ее ни о чем подобном, Эффи сама решает с ним остаться. Хеймитч обнимает ее.
*
Эффи покрывается веснушками под ярким летним солнцем. Ее волосы отрастают сильнее и начинают виться. Ее пальцы никогда уже не станут такими прямыми и изящными, как раньше. Она рвет все свои старые парики и отдает их Хеймитчу, на гнезда для гусей — он шутит по этому поводу, снова и снова.
Ночами Эффи снятся кошмары, и Хеймитчу тоже.
*
Тринадцать лет. Мир возрождается из пепла. Деревня победителей почти уничтожена, ее пыль смещалась с землей полей и штукатуркой новых домов. Теперь лучше никому не напоминать о Голодных Играх.
Панем медленно и осторожно входит в новую жизнь.