На оставшиеся жалкие гроши снять удалось только тесную комнатушку под самой крышей. Когда они тащили огромный баул по скрипучей, почти отвесной лестнице наверх, на дне баула что-то опасно громыхало. «Вот сейчас брошу, сам потащишь! — шипел Эрик. Взъерошенный и давно не брившийся, он походил на дворового кота. — Кирпичей ты туда насовал?» Рауль, поддерживающий громадину снизу, в притворном ужасе распахивал глаза: «Там вся моя жизнь!»
Вопрос о кирпичах за время путешествия из Ниццы в Париж всплывал неоднократно и давно стал риторическим, равно как и ответ. В бауле действительно была вся жизнь Рауля Дюшана. Всё, что помогало ему на трудном пути к лелеемой с детства голубой мечте о богатстве.
У нового жилища недостатков было хоть отбавляй. Невообразимая теснота, тараканы, воспринявшие новых жильцов как вторжение французской армии в стройные ряды пруссаков, отхожее место, запах из которого сбивал с ног еще на подходах, кухонька, до того запущенная, что буйно цветущая там плесень, похоже, обзавелась собственным разумом и готовилась на днях присылать послов доброй воли. Но были и преимущества. Числом два. Первое — хотя до последнего этажа с трудом доходила даже водопроводная вода, но зато ни соседи, ни хозяева до жильцов тоже не добирались. Второе — окна смотрели на юго-восток, и в квартирке было светло почти круглые сутки, впору принимать солнечные ванны. Конечно, от центра далековато, но и в этом, если напрячься, можно увидеть положительную сторону: полицейские старались как можно реже наносить визиты в эти края, что очень подходило компаньонам, неудачно завершившим сезон в Ницце.
Париж казался надеждой на счастливое разрешение финансовых трудностей.
План принадлежал Эрику: за неприглядным фасадом скрывался поистине великий мозг, порождавший идеи масштабные и трудновыполнимые. Вместе с тем, его обладатель, как многие непризнанные гении, временами страдал рефлексией. Рауль мало что знал о прошлом компаньона, не склонного распространяться о своей персоне, но из скупых намеков и случайно оброненных фраз скроил некое подобие биографии: безрадостное детство где-то под Руаном, мрачное взросление в цыганском таборе, обширная география скитаний в одиночестве. Талантов у Эрика при этом насчитывалось на десятерых. Самыми удивительными были два: золотые руки, способные как починить или построить, так и разобрать или вскрыть, и голос, приводящий в благоговейный транс. Всё это богатство, увы, в силу обстоятельств оставалось невостребованным у широких масс.
Позапрошлым летом судьба забросила Эрика в Марсель, потом в Ниццу, где он познакомился с Раулем и откуда началось их совместный, так сказать, творческий путь.
Рауль, в отличие от своего товарища, был красив, знал это и пользовался без зазрения совести. Тонкие черты лица, светлые волосы, нос, прекрасный что в профиль, что анфас, глаза в обрамлении пушистых ресниц, гибкая фигура и белозубая улыбка были по нраву как женщинам, так и мужчинам. Помимо внешности, которую компаньон не иначе как из зависти называл смазливой, Рауль обладал обширным кругозором, не вязавшимися с плебейским происхождением, а также был наблюдателен, сметлив, крайне прагматичен и твёрдо вознамерился обзавестись парочкой миллионов, желательно мелкими купюрами.
Итак, Париж.
О, Париж!.. Жареные каштаны, свежие круассаны, кокетливые шляпки, благочестивые буржуа. О, Париж!.. Кафе-шантан, каменные берега Сены, гулкие мостовые, насмешницы-горгульи нотр-дамского собора. Город, где так легко затеряться и где так легко разбогатеть!
План родился еще в Ницце, бессонной ночью в подполе одного притончика, под скрип половиц и писк мышей, когда компаньоны, томимые дурными предчувствиями, пережидали время до ближайшего поезда на север.
«Миллион франков золотом, вот настоящая стоимость этого шедевра ювелирного искусства, как сообщил редакции «Л’Эко де Пари» источник, близкий к администрации оперного театра. Восемь тонн хрусталя и золота…», — прочитал Эрик трагическим шёпотом и посмотрел на Рауля. Рауль ухмыльнулся.
За несколько дней довольно утомительного путешествия в товарном вагоне план был огранён и отшлифован. В нём недоставало только незначительной детали — под каким видом попасть в театр, чтобы не получить по шее.
— Лучше всего прятаться где? — Рауль вздернул чётко очерченную (Эрик подозревал неестественное происхождение этой красивой линии) бровь. — Совершенно справедливо, дорогой компаньон. Прятаться лучше всего на виду. — И он протянул Эрику новостной листок, позаимствованный из конторки домовладельца. Там публиковались городские объявления о розыске, предложения купли-продажи-обмена, а кроме того — вакансии.
«В Опера Популер требуется специалист по хозяйственной части. Обязанности: надзор за помещениями, обеспечение противопожарной безопасности, надзор за трудовой дисциплиной. Оклад по результатам собеседования. Требования к кандидату: мужчина до 40 лет, без вредных привычек, опыт работы приветствуется».
Отправлять на собеседование решено было Эрика, так как Рауль придумал себе роль, позволяющую, при благополучном исходе, беспрепятственно входить в театр, не прикладывая к этому усилий по «обеспечению противопожарной безопасности».
Всё, что нужно, — загримироваться.
— Что это? — в почти благоговейном ужасе спросил Эрик, перебирая выставленные на маленький столик флакончики и баночки. Столик был убогий, как и вся мебель в комнате, и шатался так угрожающе, что компаньоны сжалились над страдальцем и подсунули щепку под одну из ножек.
— Не трогай! — погрозил пальцем Рауль, не отвлекаясь от созерцания своего лица в небольшом дорожном зеркальце. — Это мой хлеб. С маслом.
— И пармской ветчиной, — добавил Эрик. Но сказать это язвительным тоном не получилось, потому что желудок откликнулся на упоминание ветчины громким урчанием.
*
Ровно в одиннадцать часов утра Эрик, одетый в свой самый приличный костюм и в приглаженном парике поверх коротко стриженных волос, переступил порог Опера Популер. Он никогда не любил общаться с будущими жертвами, предпочитая работать с каменной кладкой, запорами и наборными замками сейфов — от этих полиция вряд ли дождалась бы свидетельских показаний. Так что, эту часть общего дела обычно возлагал на плечи компаньона с его фантастическим талантом проникать в любые места и брать в плен своего обаяния практически всех (по крайней мере, на время, которого хватало, чтобы Эрик добрался до своей цели). Но обстоятельства изменились.
В тесной приёмной перед директорским кабинетом уже собралось несколько человек, сразу одаривших новичка взглядами разной степени враждебности. Эрик в ответ многозначительно повел широкими плечами и без колебаний уселся на ближний к двери стул. Конкуренты на вакантное место попытались было возразить, но их возмущение было пресечено в один момент простым движением бровей, и когда очередной претендент вышел из кабинета с тоскливой миной на лице, Эрик сразу же поднялся. Очередь была не его, но он уверено оттёр в сторону остальных и захлопнул за собой дверь, заглушив оскорблённое «Да как ты смее…»
— Эрик, — представился он двум слегка ошалевшим торгашам. Один сидел за столом, второй стоял, опираясь о каминную полку, а сущность их Эрик легко оценил в тот же момент, как вошёл.
То, что эти двое вдруг заняли директорские кресла в оперном театре, особо не удивляло: многие разбогатевшие буржуа всем сердцем стремились в те сферы, куда раньше им путь был заказан. Они нанимали учителей изящных манер, вставляли монокль, посещали все модные спектакли, и в своём пылком желании свести дружбу с аристократией легко попадались на удочку Рауля Дюшана.
— Слышал, вам нужен мастер на все руки, который будет следить за театром, — продолжил он. — Это я. Согласен на двадцать тысяч франков в месяц.
«Ну и наглец!» — отразилось в глазах директоров. Эрик мысленно согласился.
— Я — Жиль Андрэ, — представился тот, что пониже ростом и с выложенными седоватыми буклями. — А это мой коллега Ришар Фирмен, — тут он кивнул на другого, с подозрительно тёмными волосами (Рауль забраковал бы этот оттенок не глядя). — А вам, месье, для подобного заявления желательно иметь веские аргументы. Где вы служили раньше?
— То там, то сям, — отмахнулся претендент и веско добавил, уловив подозрительный взгляд: — Три года в Венской консерватории.
Это произвело впечатление. Всегда производило. Директора изумленно переглянулись, Андрэ выпучил глаза.
— Надеюсь, у вас имеются рекомендательные письма? — вежливо осведомился он.
Эрик сунул руку за отворот пиджака и небрежно бросил на стол небольшую пачку бумаг. Директора вцепились в письма, а чтение их ожидало презанятнейшее — накануне компаньоны не один час расписывали таланты соискателя в самых ярких красках. Посетитель, предоставленный самому себе, осматривался в кабинете.
«Неплохое местечко», — оценил он. Обставлено со вкусом. Сам он, правда, мечтал о доме с обширным подвалом, в котором можно обустроить химическую лабораторию, и большим земельным участком для проведения опытов с взрывчаткой…
— Ну что ж, месье, — сказал Фирмен, — ваши рекомендации впечатляют. Здесь, — он постучал пальцем по одному из листков, — говорится, что вы лично спасли из пожара тринадцать человек! Могу ли я задать вам личный вопрос…
— Маску я ношу именно поэтому, — предвосхитил его Эрик.
Вопрос, конечно, неизбежно бы задали — даже просто из человеческого любопытства — и ответ был заготовлен заранее, а если понадобится — и с подробностями. «Здание, охваченное пламенем, крики обезумевших от ужаса людей, нет выхода, нет спасения, нет надежды… но вот из огненного ада выступает герой…», — Рауль сочинял эту драматическую картину на ходу, вдохновенно размахивая руками, и его глаза горели так, словно в них отражалось то самое пламя. Эрик искренне надеялся, что пересказывать это ему на собеседовании не понадобится.
— Ну что ж, тогда…— директора снова переглянулись. — Вы приняты с испытательным сроком в три месяца и жалованьем в три тысячи франков.
Это определенно было меньше двадцати. Рауль бы сторговался за двенадцать, Эрик был не в настроении препираться, и сошлись на семи.
— Я бы хотел получить планы здания и коммуникаций театра, — сказал он, вставая и обмениваясь с новым начальством рукопожатиями. — Не терпится немедленно приступить к работе.
— О, месье, ваше рабочее рвение делает вам честь! — восторженно кивнул Андрэ, а его друг уже завозился в углу, где стоял сейф. Открыть который, правда, удалось не сразу — один подзабыл комбинацию, второй забыл, где её записал. Эрик чуть не предложил свои услуги, но вовремя осёкся.
Затем его представили главному хореографу Опера Популер — высокой сухой блондинке с такой прямой спиной, что хоть сейчас рисуй на рекламу корсетов. Через пять минут Эрик покинул кабинет, зажав под мышкой толстую папку и несколько свернутых рулонами чертежей, и ещё успел расслышать слова одного из директоров: «Подумать только, Венская консерватория! Мадам Жири, вы присмотрите за своими девицами, чтобы не слишком выражались».
На новой должности ему был даже положен личный кабинет размером с конуру для собаки не слишком крупной породы, в который, однако, некий мастер-иллюзионист умудрился засунуть ещё и стол, и табурет, и нечто вроде комода. Протиснувшись между ними, Эрик с опаской потрогал эту, с позволения сказать, мебель, ожидая, что она в любой момент развалится на множество мелких щепок, но обстановка, заставшая ещё те времена, когда величественное здание театра существовало только в виде фундамента и воображении архитектора, устояла. И новый обитатель кабинета решил идти ва-банк: подтянул табурет и осторожно на него уселся. Табурет задумчиво скрипнул, оценивая возложенную на него миссию, но всё обошлось.
Одним движением Эрик сгрёб и скинул на пол все посторонние предметы, расстелил на столе чертежи и углубился в их изучение.
Театр, тем временем, жил своей жизнью, кстати, довольно шумной. Где-то стучали молотками, где-то топали ногами; доносились звуки музыки, распевались женские и мужские голоса… непонятный «звяк-звяк» Эрик тоже сначала отнес на счёт шумов театра, сообразив только минуту спустя, что задел ногой что-то под столом, и это что-то теперь катается и звякает. Отметив на чертеже нужный фрагмент, Эрик наклонился и заглянул под стол. У противоположной стенки выстроилась целая батарея запылившихся пустых бутылок.
Остатки бурной деятельности предшественника сами по себе, конечно, ему не мешали. Но раздражали — факт. Незамедлительно пришло решение все их выбросить (заодно и ногам станет под столом свободнее, бывший здешний обитатель ростом, похоже, заметно уступал Эрику). Чертежи он снова свернул и поставил в угол, затем отодвинул стол — не ползать же под ним на четвереньках! — и под его ногой гулко зазвучала пустота. Уж не тайник ли здесь обустроили прежние хозяева? К тайникам Эрик с самого детства питал особый интерес.
Кое-как расчистив пол, он осмотрел четкий квадрат люка. С одной стороны имелось кольцо — это немного разочаровывало. Под люком оказался тёмный лаз, в который вела деревянная стремянка. Любопытство было разбужено. Эрик решительно полез вниз.
Спуск оказался долгим и нервным: Эрик неплохо видел в темноте и различал края крутых ступенек, чтобы не промазать при очередном шаге, но вот крепость их на глаз никак определить не мог, а противный скрип старого дерева под подошвами уверенности не добавлял. И кой чёрт его туда понёс? — вопрос по пути был задан самому себе раз пятнадцать. Так что, добравшись до конца и не проломив ничего ни себе, ни лестнице, он вздохнул с облегчением. О возвращении думать пока не хотелось: даже один взгляд на стремянку вызывал отвращение.
Но дальше толкнувший на это внезапное путешествие чёрт смилостивился над жертвой: внизу оказалось достаточно просторно, под ногами – ровный каменный пол, на стенах через равные промежутки чередовались факелы. Сейчас они не горели, но разжечь один труда не составило, и Эрик, осветив себе дорогу, заметно повеселел.
Следующий приятный сюрприз ожидал на перекрестке: большой, прямоугольный, испещрённый тёмными линиями и геометрическими фигурами план коридоров Опера Популер, основных, боковых, явных и скрытых. Вероятнее всего, подумал Эрик, эту во всех отношениях полезную штуку оставили здесь ещё во времена постройки театра, чтобы строители не пропали раньше времени. То есть, до выплаты жалованья, но после окончания работ.
Сняв план со стены, Эрик решил, что изучит его подробнее на досуге, но уже через несколько минут решение пришлось менять: он прошёл совсем немного, прежде чем коридор, куда он свернул до этого, закончился обрывом — точнее, выходом прямо к руслу целой подземной реки, надежно упакованной в каменный саркофаг. В подвале должно быть озеро, вспомнил Эрик прочитанное о здании театра, и эта река, вероятно, к нему и приведёт.
Присев на корточки, он брезгливо изучил воду и пожалел, что не захватил с собой какую-нибудь палку — проверить глубину. Хотя, даже если там всего по колено, идти вброд совершенно не хотелось. Лодку бы сюда… Эрик двинулся по маршруту, обозначенному на плане, — обратно к перекрестку и налево, к лестнице наверх. Несмотря на крутизну ступенек, она выглядела в тысячу раз привлекательнее деревянной стремянки, по которой он спускался из кабинета.
Голос он услышал на полпути наверх — чистое воздушное сопрано, — и замер, прислушиваясь. Зря: внимательное и чуткое ухо сразу же отметило ошибки в технике певицы, а пара нот заставила поморщиться и осуждающе покачать головой. И всё же…было в этом голосе что-то завораживающее, даже ангельское. Эрик решительно ускорил шаг. Почему-то ему ужасно захотелось взглянуть на певицу.
Молоденькая темноволосая девушка стояла в маленькой часовенке и старательно выводила строчки старинной французской баллады, Эрик видел её через небольшой просвет, оставаясь невидимым за разделяющей их стенкой. Вот, опять — сбилась!
— Нет, не так, — не выдержал он.
Девушка замерла и испуганно огляделась — Эрик молниеносно отпрянул в сторону, хотя увидеть его она никак не смогла бы, но инстинкт оказался быстрее.
— Мне чудятся голоса, — вздохнула певица. — Мег была права, мы скоро сойдем с ума от голода.