— Нужно идти, — шепнула Мег. — Нас ждут.
— Да, иду. До свидания, месье! — сказала Кристина, оборачиваясь через плечо. — Простите за беспокойство!
— До свидания, — отозвался из темноты Эрик.
Он, наконец, нашёл лампу, поставил на стол, но зажигать не стал, только пододвинул табурет и присел в задумчивости.
А секунду спустя уже понёсся по чёрной лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. Рауля он перехватил у входа в банкетный зал, быстро сказал, что планы изменились, и отобрал назад столовое серебро.
*
На следующее утро Эрик ушёл ещё до рассвета. Накануне они договорились встретиться в театре — Эрик сначала собирался уладить какие-то собственные дела, а Рауль, благодаря избранной личине аристократа, имел все основания заявиться туда после полудня, как следует отоспавшись.
В Опере, как всегда, царил бардак, иная почва редко произрастает шедеврами искусства.
— Посторонись!
Рауль отскочил в сторону, уступая дорогу рабочим и их грузу. Вероятно, на сцене этот левиафан должен был превратиться в царский трон, мост или скульптуру, у подножия которой будут разыгрываться страсти. Пробежала стайка хористок, все узнали нового покровителя и одарили его сияющими улыбками. Рауль помахал в ответ рукой и послал девушкам воздушный поцелуй.
— О, виконт! Как мы рады вас видеть!
Андрэ и Фирмен спешили к нему едва ли не наперегонки. Молодой человек мысленно застонал: общение с директорами не входило в его ближайшие планы, даже если бы беседы с ними не были невыносимо скучны. Сделав вид, что не заметил их приближения (а оно и не мудрено, в таком-то шуме), Рауль самым непринужденным образом свернул, скрываясь от греха подальше, и нырнул в полуоткрытую дверь с другой стороны коридора.
— Сеньор де Шаньи! Это неожиданность! Но приятная неожиданность.
Рауль обернулся и выдавил светскую улыбку, мысленно вопрошая себя: как он умудрился из множества уголков Оперы попасть именно в гримуборную Карлотты Гуидичелли?!
Примадонна сидела на пуфе у огромного зеркала, туалетный столик перед ней был заставлен целой батареей коробочек и флакончиков самых разнообразных цветов, размеров и форм, приковывая к себе внимание Рауля. Личная горничная как раз возилась над причёской: часть локонов цвета осенних листьев она уже подняла и уложила с одной стороны, с другой они всё ещё падали на плечо. Из-за ширмы выскочила маленькая собачка, завитая и украшенная не хуже самой Карлотты, подбежала к ногам Рауля и презрительно тявкнула.
— Сюда, Фифи! — позвала певица, и любимица с явной неохотой побежала к хозяйке.
Рауль был благодарен собачонке: своим вмешательством она подарила ему несколько бесценных мгновений, чтобы овладеть собой и примерно прикинуть, как разыгрывать партию дальше.
— Покорнейше прошу простить меня за вторжение, — сказал он. — Как ни глупо это с моей стороны, кажется, я ошибся дверью.
— Это быть рок! Фатум, судьба! — заверила его Карлотта. — Идите, Мари, — приказала она парикмахерше, та немедленно положила щётку и шпильки на столик. — Здесь ви и я, — продолжила примадонн. — Ви быть вчера на спектакль?
— О да, — повинуясь любезному жесту Карлотты, Рауль присел на соседний пуф и подарил итальянке полный восхищения взгляд. — Это было великолепно!
— Ви слышать, как я петь?
— Божественно! Voce divina!
Карлотта снова улыбнулась.
— Я видеть, ви любить опера, — заметила она.
— С раннего детства, — заверил её Рауль. — Мои родители воспитывали меня в любви к искусству! Вивальди, Россини, Верди… что может быть прекраснее и гармоничнее!
— О, ви любить итальянская музыка! — радостно воскликнула Карлотта.
— Это лучшая музыка на свете, — скромно сказал молодой человек.
— Французские аристократы, которые любить итальянская музыка, я обожать их! — примадонна взяла веер. — У меня быть шесть или семь поклонников, французские аристократы.
— Всего лишь? — Рауль широко распахнул глаза и застыл аллегорией неверия. — Сотни и тысячи должны падать к вашим ногам!
— Они падать, много раз, безусловно. Шесть или семь звать меня к алтарь.
— Так шесть или семь? — уточнил Рауль. Ход их беседы ему уже разонравился.
— Я сбиться со счета! — небрежно отмахнулась Карлотта. — Учет вести mio padrino Витторио, мой крёстный, он же назначать, кому посылать цветы.
— Цветы? — удивленно приподнял брови гость.
— Si, цветы. Белый мрамор, черный мрамор, живые цветы, это красиво смотреться, не так ли? Самый красивый букет он всегда посылать для Габриэль и Арман. Они быть так милы, оба звать меня к алтарь. Но mio padrino Витторио узнавать, они быть мошенники! Он очень не любить мошенники, поэтому самый лучший мрамор и живые цветы. — Насладившись выражением лица Рауля, она сменила тему: — Прекрасный Париж, я любить его публику, публика любить меня. Чудесный театр. Ви слышать, как звучать в нём голос? А внизу озеро, иногда мы ходить туда.
— Это должно быть чудесно, — пробормотал Дюшан и светски добавил: — Я был бы счастлив сопровождать вас.
— Как это мило! — просияла Карлотта. Прежде чем Рауль успел сообразить, куда именно язык завёл его на сей раз, певица вскочила на ноги. — Мари! Сюда! — горничная мгновенно появилась в гримёрке, как будто подслушивала за дверью (скорее всего, так оно и было). — Ты заканчивать сейчас и причесать меня вечером после спектакль.
— Как будет угодно синьоре, — кивнула служанка.
— После спектакль, — повторила Карлотта, глядя на Рауля.
Молодой человек понял, что ему только что повелели явиться на романтическую встречу, и горе тому, кто посмеет ослушаться приказа. Пробормотав очередной набор любезностей, он склонился к ручке примадонны и, пока она не передумала, выскользнул из гримуборной, прилагая все усилия, чтобы выглядеть при этом достойно. На самом деле, ему хотелось сразу перейти на бег.
*
— Месье Эрик, так вы точно не видели костюм?
— В четвертый раз повторяю: нет. С чего вы вообще решили обращаться с этим ко мне? Это вы костюмер, не я! Если вдруг пропадёт что-то из декораций или кто-то из работников, тогда приходите. Тем более, вы наверняка перепутали вешалки. Поищите лучше!
Эрик захлопнул двери «кабинета» и обернулся к Раулю. Компаньон устроился на уже привычном табурете в углу, невидимый для любого заглянувшего.
— Я влип! — простонал он.
Эрик перехватил его в коридоре по пути от Карлотты и незаметно провёл к себе. Но не успели они обменяться последними новостями, как их прервали. С последнего визита во владения коллеги комнатушка стала словно ещё меньше и теснее, если это возможно. Столешница завалена чертежами и схемами, на стене красовалось несколько листов бумаги с расчётами, на полу в открытой сумке поблескивали инструменты, ещё одну большую сумку, закрытую, Эрик задвинул ногой под стол.
— С каких пор тебя стал пугать вечер в обществе дамы?
— С тех пор, как дама оказалась родственницей человека, посылающего цветы на могилы её потенциальных женихов, — мрачно ответил Рауль. — К дьяволу, мы достаточно наследили в Ницце, давай сорвём этот куш и заляжем на дно. Уедем в Бретань, там нас ещё не знают. Или махнём за границу…
— Сегодня вечером мы с тобой заняты. У меня работа, у тебя свидание.
— Свидание? — Рауль подскочил. — Ты знаешь, что она решила устроить романтическую прогулку по подземельям? Там наверняка полно крыс.
— Нет там никаких крыс. — Эрик пожевал губу в задумчивости. — И не переживай, в подземелья ты не пойдешь. Я пойду.
— Ты хочешь вместо меня встретиться с Карлоттой? — Рауль схватил Эрика за руку и с чувством её пожал. — Я знал, что ты настоящий друг! Прости, если я когда-либо в тебе сомневался!
Эрик аккуратно освободил свою ладонь из хватки компаньона.
— В подвалах у меня свои планы, — сказал он. — Твоя задача — не подпускать туда свою даму сердца. Поведешь её в ресторан. В следующий раз не ошибёшься так нелепо и пригласишь на романтическую прогулку к озеру здешнего премьера.
*
Рауль ждал темпераментную итальянку у дверей гримёрной, поминутно сверяясь с часами. Карлотта «пудрила носик» уже добрых пятнадцать минут. А тем временем у входа в театр их ждала карета, и плата за простой росла на глазах.
Из-за угла выглянула Кристина. Встретилась взглядом с Раулем и юркнула обратно, густо залившись краской.
— Ну что же вы, мадемуазель… простите, не помню имени… Милочка? Душечка? А, крошечка, — Рауль сделал пару шагов в сторону убежища кареглазой любительницы сладкого.
— Крошка Лотти, — поправила его Кристина и появилась перед ним. — Так меня звал папа. Ещё он рассказывал всякие истории в готическом духе. А потом папа умер, и мадам Жири забрала меня сюда. Добрый вечер, месье виконт, — Кристина сделала маленький книксен.
— Соболезную, — вздохнул Рауль. — Добрый вечер, мадемуазель. А что это вы делаете в столь поздний час в столь неподходящем месте?
— О, месье, у меня свидание! — воодушевленно заявила Кристина. — Обычно я не принимаю приглашений от тайных поклонников, но Мег сказала, что для такого галантного кавалера я должна сделать исключение.
— Неужели, — Рауль снова бросил взгляд на часы.
— О да! Посмотрите! Он прислал мне розу и коробку моих любимых шоколадных конфет! — Кристина показала на красную розу, прикрепленную к корсажу. — А в коробке была записка. Очень романтичная! — Она долго пыталась выудить что-то из кармана, и Рауль подумал, а не прячет ли малышка там всю присланную коробку, но вот на свет появилась сложенная вчетверо бумажка.
Послание было обведено густой чёрной рамочкой. Почерк Рауль сразу узнал. Так вот какие виды на подвал имелись у Эрика!.. Соблазнение юных барышень из кордебалета! Сироток! Тогда как ему досталась не совсем юная и далеко не сирота!..
«Дитя! — гласило послание. — Почитатель искусства жаждет пасть к ногам вашего таланта. Сегодня в восемь, в гримёрной Карлотты».
— Он не слишком… болтлив, — сказал Рауль, мучительно пытаясь придумать, что делать дальше — сорвать приятелю планы на вечер или действовать по договорённости и поужинать в компании примадонны.
Дверь распахнулась, и на пороге явилась Карлотта. В её наряде причудливым образом сочетались цвета фуксии, баклажана и мадженты, а также перья, меха и драгоценности. Подмышкой Карлотта держала свою собачку, наряженную в попонку в тон платья. Кристина вжалась в стену.
Виконт де Шаньи улыбнулся почти так же ослепительно, как сверкали бриллианты в ушах и на пальцах певицы. Но Эрик ему будет очень крупно должен.
*
Эрик попытался учесть все нюансы предстоящего свидания, продумать все детали. Но мысли в голове путались от предвкушения, а работа, которую директора взвалили на его плечи, посчитав их могучими, отнимала прорву времени.
Это всё проклятая работа, мысленно жаловался неизвестно кому Эрик, выгребая на середину озера, чтобы я, да на полную ставку, да с официальным окладом, да никогда в жизни!
После плавного вступления адажио, загипнотизировав Кристину своим голосом и заставив пройти через потайную дверь, скрытую за зеркалом (этот трюк он подсмотрел у одного факира в России), после шествия анданте по коридору, освещённому факелами, после конной прогулки аллегро на Цезаре из оперной конюшни (конюх — олух, надо будет ему потом сделать внушение и влепить штраф за недогляд)… На берегу подземного озера выяснилось, что романтический настрой в темпе виваче идет ко дну.
Эрик упустил одну маленькую деталь: у Кристины обнаружилась морская болезнь, и весь путь до противоположного берега она просидела, крепко зажмурившись и кривясь при малейшем крене утлого судёнышка, вместо того, чтобы с распахнутыми от восхищения глазами наблюдать, как Эрик встаёт на весло и мощными атлетическими гребками направляет лодку к блаженству на том берегу.
Но сокращать программу вечера Эрик не собирался. Причалив и вынеся на руках вялую девушку из лодки, он усадил её за накрытый на берегу грота стол и заставил выпить два бокала вина и съесть кусочек шоколадки. Сладкое вернуло её к жизни.
— Мадам Жири, конечно, будет против, — сказала Кристина.
— Мы ничего ей не скажем, — подмигнул Эрик и пододвинул всю плитку с тем видом, с каким, вероятно, змей-искуситель уговаривал Еву откусить кусочек яблока.
— «Ах! Как сладок вкус кофе!» — напела Кристина строку из «Кофейной кантаты» и положила в рот ещё кусочек лакомства, запрещенного среди балерин мадам Жири не то что к употреблению, но даже к появлению во снах. — Господину Баху надо было написать не о кофе, а о шоколаде.
— Тогда это о шоколаде: «Нежнее, чем тысяча поцелуев, слаще, чем мускатное вино!» — пропел Эрик. Кристина замерла, восхищенно хлопая ресницами.
Польщённый тем, что между шоколадом и его пением Кристина предпочла второе, Эрик спел ещё несколько арий, собственно, всю дюжину арий, которые знал, и перешёл на испанские любовные баллады.
Вечер определенно складывался удачно.
— Ах, месье, — нежным голоском сказала Кристина, когда Эрик пропел последнюю ноту и потянулся за бокалом вина, чтобы перевести дух, — как красиво! У вас поистине ангельский голос! Вы певец?
— Не совсем, — скромно потупился Эрик. — Но зачем говорить обо мне. Вы, мадемуазель, настоящее сокровище. Искра божьего дара в вас заполыхала настоящим огнём таланта.
Кристина смущённо кашлянула.
— Вы действительно так думаете, месье? — прошептала она.
— Я не думаю, я знаю, — твёрдо заверил ее Эрик. — Вашему голосу не хватает огранки, но его звучание — даже в неогранённом виде — это прекрасно.
— Может быть, месье, — Кристина бросила на него взгляд из-под опущенных ресниц, — мы споём вместе? Вы сами… ваш голос… Это не может быть голос обычного человека. Это голос Ангела Музыки.
Эрик сморгнул, настолько просто и безыскусно прозвучали, казалось бы, пафосные слова. За свою тридцатипятилетнюю жизнь он примерил разные личины, но бывать ангелом ещё не доводилось. Блажен, как говорится, кто верует, но Кристине явно следовало бы повзрослеть.
Тем не менее, они спели несколько арий, довольно слаженно, их голоса сливались в унисон и отлетали к потолку грота, отражались от него и возвращались, как послевкусие от вина.
— Никак не могу понять, кто же вы, — сказала Кристина спустя какое-то время. — Какая-нибудь знаменитость. Проездом в Париже. Инкогнито. В маске…
— Увы, дитя моё, — разом помрачнел Эрик, — маску я ношу не потому, что хочу остаться неузнанным. Это моё… лекарство, защищающее от человеческой ненависти.
— Ненависти, месье?! За что же вас ненавидеть? Вы божественно поёте, и вы так красивы… Эта маска, она подчеркивает вашу красоту, ваши мужественные черты, эти скулы, эти брови, — на Кристину явно подействовали два выпитых бокала. — Если вы так красивы в маске, насколько же вы прекрасны, хотелось бы мне знать, без маски.
— Боже сохрани вас, дитя моё, — Эрик поднялся со стула и навис над Кристиной, — трогать маску!
Кристина надула губки, обвела глазами окружающую обстановку, решительно поднялась.
— Месье, покажите мне ваше жилище, — бодрым тоном сказала она. Пришлось показывать.
Экскурсантом Кристина была никудышным, то и дело порывалась заглянуть то в шкафчик с затхлым барахлом, то в закуток со строительными отходами. Её многочисленные «а что там, месье?», «а вон то — это что такое?» — утомили Эрика чрезвычайно.
Когда он приотстал, чтобы утереть со лба пот, Кристина разглядывала коллекцию бюстов. Бетховен, Моцарт, Верди… Какой-то скульптор точно был меломаном.
— Я всё думаю, месье, — протянула Кристина, ковыряя пальчиком в гипсовом ухе Перголези, — что же под вашей маской…
— Моё страшное проклятье, — пробурчал Эрик. — Из-за которого меня называли «дитя дьявола», и ни одна женщина не касалась меня, не целовала, даже матушка, даже она… — Эрик замолчал. Кристина шмыгнула носом.
— Неужели ни одна женщина? — с подозрением спросила она.
— Под маской — отрава любой симпатии, — доверительно сообщил Эрик.