– Здесь тебе Италия, а не Советский Союз! Ноги брить некогда! Живо: рубаха, шорты, кеды! – командует Соло, стаскивая с несчастного Оливера вещи и швыряя их Илье. – Снимай свои на время, чтобы парень не простудился! Шевелись, Курякин! Давай, родной! – торопит его Наполеон, выталкивая в сторону выхода. – Веди себя естественно! Помни, ты Оливер! Дальше импровизируй по ходу пьесы!
Никогда еще у русского агента не было такого дикого желания легким движением руки превратить свои коротенькие шорты в элегантные брюки. Он чувствует себя Мэрилин Монро, стоящей на решетке метро в раздувающемся платье, так как ночной ветерок весьма ощутимо лижет его голые ноги, заставляя трепетать каждую волосинку.
Вернувшись на площадку, Илья неловко топчется на месте, пытаясь повторить движения Оливера и подстроиться под общий темп танцующих.
“Пока все нормально, – слышит он голос Габи в динамике переговорного устройства, – жди дальнейших инструкций”.
Заказав фрукты, колу и шейк, Элио Перлман возвращается за столик, отыскав глазами своего соседа. То, что между ними уже произошло, можно расценивать, как очень тесные, глубокие отношения. Так что близкий друг, любовник имеет более подходящее значение.
Но сейчас Оливер ведет себя как-то странно. Лицо практически не выражает эмоций, а одеревенелое тело выполняет движения чисто механически. Создается впечатление, что хозяин всего вышеупомянутого стесняется своего внешнего вида, при этом преследуя какую-то цель. Пальцы все время норовят оттянуть короткие шорты вниз, а глаза лихорадочно сканируют толпу, пытаясь предотвратить опасность или еще что. Словно это и не Оливер вовсе.
Элио тушит сигарету и направляется к своему спутнику, чтобы убедиться, что он все-таки Оливер. Пристроившись к молодому мужчине, юноша начинает привычно двигаться, заглядывая тому в глаза.
Обнаружив, что невольно обзавелся парой, Курякин внутренне начинает паниковать. Пытаясь прогнать назойливого паренька сперва удивленным, а потом непроницаемо-угрюмым взглядом, которым и убить можно, наш агент терпит фиаско.
– Тебе чего, мальчик? – недовольно бурчит Илья.
– Это ты, Оливер? – удивленно спрашивает Элио, пытаясь подстроиться под то невозможное, что исполняет блондин.
“Все под контролем, товарищ. Продолжай танцевать и вести себя естественно, – координирует Габи. – Не привлекай лишнего внимания”.
– Да куда уже?! – чревовещает Курякин, вновь обращая внимание на молодого парня и вымученно ему улыбаясь. – Мы что, знакомы?
– Очень приятно, Элио! – кидает юноша, театрально поклонившись. – Решил пошутить, приятель? – интересуется тот, загадочно улыбаясь. – Ладно. А кто тогда делал мне массаж и целовал ступни? Захотел поиграть в «помню, не помню»? – добавляет парнишка, хватая остолбеневшего Илью за руку и начиная тащить его к одному из столиков. – Забыл уже, как просил звать себя моим именем, а меня называл своим?
– Эй, пацан, ты куда меня тащишь?! – сквозь улыбку, больше похожую на оскал, цедит Курякин.
– К нашему столику! – начинает терять терпение Элио. – Что с тобой, Оливер?! Ты что, обкурился?! Или это совсем не ты?!
“Подыграй мальчику, большевик, получишь звезду героя, – пытается подбодрить Габи, – круг подозреваемых сужается, жди моей команды”.
– Да я это я, Оливер, – кидает парню Илья, продолжая коротко оглядывать периметр и быть на чеку.
– Тогда ты, наверное, пьян и тебе уже хватит, – предполагает Элио, плюхаясь на один из стульев и протягивая мужчине бутылку колы. — Давай, садись, отдохни немного, а я тебе кое-что покажу. Вдруг ты окончательно вспомнишь, – улыбнувшись, говорит юноша, делая жадный глоток алкогольного шейка.
Взяв из вазочки персик, Элио мягко скользит пальцем по его бархатистой бороздочке и неторопливо подносит фрукт ко рту. Потерев его вокруг губ, юноша аккуратно сплевывает на его поверхность бледно-молочную массу, мажет по ней языком, затем медленно вонзает зубы в мякоть, всасывая все обратно вместе с брызнувшим соком. И все это с таким щенячим обожанием в глазах.
«Блядь, блядь, блядь! – мысленно орет Курякин, заворожено глядя на это эротическое представление. Да он сейчас взорвется. – Ну и нравы! А этот пацан?! Да он совсем еще мальчишка, а что вытворяет?! Ему хоть есть восемнадцать?!»
“Илья, осторожнее! – пытается предостеречь Габи. – Высокий амбал за спиной Элио!”
А он чуть было не потерял бдительность, и это стоило бы кому-то жизни. Например, кучерявому юноше, которого он не совсем изящно толкает в сторону, принимая удар ножа круглой, деревянной столешницей. Начинается драка, сопровождаемая криком и людской паникой. Отбрасывая от себя столик, Илья, словно хорошо натасканный доберман, бросается на нападавшего.
“Приказано взять живым!” – командует Теллер.
– Поздно! – с промежутком в секунду рычит Курякин, сворачивая мерзавцу шею.
Сбросив с себя тяжелую тушу, Илья устремляется к лежавшему на земле парню, подхватывая его на руки.
– Элио, малыш, ты меня слышишь?! – обеспокоено кричит Илья, видя полуобморочное состояние парня и струйку крови, бегущую из рассеченной брови.
Вскочив со своей ношей на ноги, Курякин устремляется прочь из бара.
– Оливер, – тихо стонет юноша, пытаясь сфокусировать зрение. – Что произошло?
– Я Илья! Меня зовут Илья! Мы просто с ним похожи! – зачем-то произносит мужчина. – Скажи, где болит?! Все закончилось! Все хорошо! С Оливером, надеюсь, тоже! Габи, Ковбой, мне срочно нужна ваша помощь! – обращается по связи Курякин, подбегая к их служебному фургону.
***
Спустя несколько месяцев.
– Элио, сынок, возьми трубку! Звонят из Берлина, тебя спрашивают! – кричит миссис Перлман из кухни.
– Алло? Кто это?
“Здравствуй, Элио, – отвечают не сразу, – это Илья. Не спрашивай, как я узнал”.
– Полагаю, ты звонишь, чтобы извиниться?
“Да, и не только я. Тут напарник мой сожалеет о том, что вырубил твоего парня. Как вы там вообще?”
– Нормально.
“Рад, слышать”.
– Кто вы все-таки такие?
“Меньше знаешь – крепче спишь, – отрезает Илья. – Я тебе там книгу почтой выслал. Получил уже?”
– «Из России с любовью» про Джеймса Бонда? Так ты…
“Просто береги себя, ладно?” – чеканит Курякин, обрывая дальнейшие расспросы и сам телефонный звонок.
***
– Не грусти, Ильюша, – томно произносит Наполеон, сидя у того на коленях и тыча носом в гладковыбритую щеку. – Давай-ка еще по рюмашке, а потом понеистовствуем. Персик? – игриво вздернув бровь и намекая на что-то определенно конкретное, предлагает Соло, держа на раскрытой ладони сочный, румяный фрукт.
========== Просто будь рядом (Joavin, Riverdale) ==========
Казалось бы, обычная борцовская стойка перед началом спарринга, а он, похоже, возбужден.
«Ну вот, приплыли, – мысленно вздыхает Кевин, пытаясь сконцентрироваться на броске. – Меня ведет от вполне спортивного прикосновения Арчи Эндрюса, пытающегося применить захват и положить меня на лопатки».
Может, ему кажется?
Но нет, Келлер выполняет серию приемов, оказываясь сверху одноклассника и показывая отличную технику реслинга, заодно прислушиваясь к своим ощущениям. Так и есть – природа требует свое, у него стояк.
Вот до чего доводит душевное одиночество и всякое отсутствие интима в жизни Кевина. Длительное воздержание вредно для подрастающего организма, а редкие встречи с собственной рукой едва ли могут заменить полноценный секс.
Вот что сотворил с ним Хоакин Десантос. Оставил одного с огромной, зияющей дырой в душе, излучающей добрую порцию неуверенности в окружающих и себе самом.
Кевин, наверное, однолюб, в меру скромен или просто боится строить новые отношения, что значило бы для него вновь учиться доверять своему партнеру. Пустить его в свою жизнь, дом, постель, не прячась и не стесняясь своих чувств и желаний.
Но однажды, обжегшись на молоке, он вынужден непрестанно дуть на воду, боясь снова в л ю б и т ь с я, быть и с п о л ь з о в а н н ы м, о б м а н у т ы м, б р о ш е н н ы м.
Кевин всегда завидовал тем, кто мог заводить многочисленные интрижки без всяких обязательств. Сегодня – один, завтра – другой или сразу несколько, и мать его так с косыми взглядами и завистливыми сплетнями.
Его друзьям немного проще. Что Джагхед, что Арчи легче переносят одиночество, потому что у них всегда кто-то есть. А у Кевина уже давно и по сей день никого нет, и он начинает винить в этом самого себя, свою нерешительность и излишнюю осторожность.
Он не только лишен крышесносного оргазма, но еще и самого элементарного: проникновенных поцелуев и страстных ласк, крепких объятий, таких, чтобы аж дыхание перехватывало, а еще совместных прогулок и легкого флирта.
Рукопожатие и похлопывание по плечу отца, его слова гордости и поддержки служат для Кева слишком слабым утешением. На данный момент шериф Келлер является практически единственным спутником сына на общественных мероприятиях, и такое положение вещей может очень скоро превратить его отпрыска в мужскую версию старой девы, живущей вместе с родителем под одной крышей и кормящей котиков.
Келлер не знает как себя вести. Что ему делать после отъезда Хоакина? Продолжать страдать и хранить ему верность, наверное, глупо. Кевин не хочет выглядеть гулящим, но и не желает походить на эдакую недотрогу. Как показать кому-то из парней или мужчин, что он уже свободен?
А свободен ли?
Сперва одиночные пробежки в вечерних сумерках близ лесополосы в надежде наткнуться на такого же одинокого, как и он сам. А теперь вот борьба на ринге.
«Глупышка Кевин, неужели ты мог подумать, что очередное приключение на собственную задницу, может окончиться так же страстно и романтично, как при встрече с Хоакином?
Что не существует вероятности, при которой тебе не смогут причинить боль, надругаться над твоим телом и душой, или даже убить, бросив подыхать после жестокого акта насилия?»
Вот почему он занялся реслингом и уже не тот дрыщ, которым был еще год назад. Он ощутимо возмужал, раздался в плечах и приобрёл опыт, дающий возможность за себя постоять.
Но он по-прежнему одинок. Укладывает парней на лопатки на спортивный мат вместо своей постели. Только здесь, в спортзале, он может чувствовать весомое прикосновение мужских рук, ощущать на себе силу и мощь другого тела, сходить с ума, как наркотик вдыхая запах кожи со смесью мускуса и геля для душа.
Кевин не может тусить с кем-либо из своего круга, потому что встречался с одним из змеев с криминальным прошлым. Может ли он встречаться с кем-нибудь из парней Саузсайда, с тем же Фогерти, если тот проявит интерес? Он говорил, что общался с Хоакином и тот постоянно рассказывал о своем бойфренде.
Интересно, а как обстоят дела в банде змеев? Кодекс чести и всё такое? Типа «не тронь, сука, моё!» или Кевин может рассматриваться, как переходящий из рук в руки трофей и там привыкли делиться буквально всем? Возможно, стоит попытать счастье с Фогерти, разрешившего звать его «Клыки»?
А может быть парни просто боятся возросшей мощи Кевина, и не хотят связываться с бывшим Десантоса, боясь расправы?
Келлер делает очередной успешный бросок и следующий за ним прием, краем уха услышав восторженный крик и аплодисменты со зрительской трибуны.
«Эх, Хок, Хок, что же ты наделал? – безмолвно вопрошает Келлер, коротко глянув в ту сторону. – Вот ты мне уже и мерещишься. Те же длинные волосы, белая футболка, татухи. Постой! Не может быть! Эти ярко-голубые глаза и виноватая мина на лице!»
Кевин срывается с места и устремляется навстречу спускающемуся по лестнице Десантосу. Оказавшись рядом, обнимает, почти набрасывается и чуть не валит на пол от накативших эмоций.
– Воу, воу, воу! Ну тише, медвежонок! – с улыбкой восклицает Хоакин, еле устояв на ногах. – Еще задавишь насмерть своей накопившейся нежностью! Кто потом будет ходить ко мне на могилку, и приносить цветочки?! И почему ты раньше не надевал это трико?! Детка, ты просто секси!
– Больше не уезжай, Хок! Не бросай меня, ладно?! – надсадно шепчет Келлер, впечатывая в себя Десантоса и крепко целуя, не давая вздохнуть. – Мне плевать, кто ты и что сделал! Отсидишь в тюрьме, а я буду ждать! Мой отец шериф, так что частые свидания нам обеспечены!
– Кев, я чист! – задыхаясь от нехватки воздуха, молвит Хоакин, не в силах оторвать взгляд от этих большущих глаз. – С меня сняты все обвинения! Я здесь! Я с тобой!
– Просто будь рядом, понял?! – требует Келлер, шало выдыхая Десантосу в губы и обретая в его надежных руках все то, что, казалось, было безвозвратно утрачено.
========== Коротко о главном ==========
**Shameless**
Ему всего шестнадцать, а он так устал, словно прожил жизнь сорокалетнего. Карл полагал, что у него были проблемы и неприятности? Все, что было до встречи с Кэссиди можно назвать цветочками, теперь же его жизнь это пиздец районного масштаба, к которому он абсолютно не был готов. Его как крепость взяли штурмом, убеждая в том, что во избежание кровопролития он сам отдал врагу ключи от ворот.
Он не хотел так рано взрослеть, он просто влюбился, позволив призрачному счастью затмить реальные желания. Карлу хочется разорваться надвое или иметь двойника, чтобы удовлетворить все запросы и потребности.
Карл №1 пусть и дальше терпеливо улыбается, обрастает детишками и проёбывает жизнь, позволив посадить себя на цепь, как послушную шавку. Карл №2 должен решительно разорвать оковы этой навязанной любви, послать Кэсс нахуй, куда бы она с удовольствием пошла, вырваться на свободу и идти дальше к намеченной цели.
Но, как говорят: «одной задницей на два стула не сядешь». Да и не с его, Галлагеровским счастьем. Через это почти все уже прошли, не один раз, и уж точно не последний. Фиона, Лип, Йен, Деббс. Теперь настала и его очередь. Тут бы не спиться, не поехать крышей, не захлебнуться в бытовых буднях.
Как в той песне поется: «я люблю тебя жизнь, ну а ты меня – снова и снова». А Галлагерам то что? Встал, отряхнулся и поковылял дальше. Только с каждым разом делать это все труднее и труднее.
**Hannibal**
Лектер потянулся к шее Уилла, нанося невидимые штрихи кончиками пальцев, рисуя замысловатые узоры на его коже легким касанием языка и губ.
– Я любил тебя, Ганнибал, – тихо выдохнул Грэм, – и мужчина ощутил вибрацию голосовых связок и собственную дрожь от слов, прозвучавших, словно божественная музыка, – когда собирался стрелять в тебя, но не смог. Я любил тебя, когда вынужден, был предать. Любил, когда ты крепко держал меня и был совсем близко, с болью глядя прямо в глаза, как я того и жаждал. Любил даже тогда, когда ты всадил в меня нож, и оставил истекать кровью на полу. Я по-прежнему тебя любил, когда ты уходил.
– Я знаю, Уилл, – надломлено прошептал Лектер, задыхаясь от этой близости и откровенности, в которой не было ни злобы, ни осуждения, а лишь чистейшая правда и неприкрытое желание. – Мне стоило вернуться и разделить эту участь вместе с тобой, – признался Ганнибал, покрывая любимые черты цепочкой благоговейных поцелуев, безмолвно умоляя о прощении. – Я любил тебя, Уилл, и буду любить всегда. Мое сердце было разбито и казалось, что его уже не склеить. И именно тогда я позволил проливному дождю смыть слезы скорби и горечи с моего лица вместе с умиравшей в душе надеждой.
БОНУС
– Ты там скоро?
– Ты же знаешь, Уилл, до последнего клиента. У меня еще два человека по записи.
– Вновь будешь забивать людям баки, и брать за это деньги?
– Разве я виноват в том, что народ плачется мне в жилетку, выливает целый ушат бесполезного дерьма, жалуясь на свою несостоятельность, окружение и весь мир в целом?
– Ты так сексуально говоришь об этом, Ганнибал. Эта твоя профессиональная хрипотца в голосе… Скажи еще что-нибудь, а мы с моим другом пофантазируем…
– Прекрати меня искушать, а то я не смогу сосредоточиться на пациенте.
– Обожаю эти властные нотки в твоем голосе. Все, что тебе нужно во время сеанса – это делать очередной набросок меня, пропускать большую часть болтовни мимо ушей, изредка вставляя: «чувак, да ты гонишь!»