– Хочешь оставить меня без клиентуры?
– Надеюсь, ты не подумываешь о том, чтобы слопать самых надоедливых?
– Мы ведь уже говорили, Уилл, единственный человек, на которого у меня текут слюни – ты. Так что я подумываю съесть тебя.
– И ты любишь меня живым, сырым и трепыхающимся, как Голлум рыбу. Или сегодня мой муж хочет покорности?
– Будь обнаженным, когда я вернусь домой.
– Или что?
– Или вопреки устоявшимся принципам, моя прелесть, мне придется отменить встречу, примчаться в наш особняк и основательно поиграть с едой.
**Sherlock**
Шерлок: Милейший, долго мы будем позировать? Или ждем, пока из камеры вылетит птичка?
Фотограф: А где ваша леди? Белоснежное платье, фата?
Джон: Вы… Вам что, не сказали… Мы… Это…
Шерлок: Геи. Это свадьба двух геев, Джон. Называй вещи своими именами. Это же так просто.
Фотограф: Сразу видно, кто из вас жена, а кто муж, несмотря на то, что статный джентльмен вцепился в вас мертвой хваткой.
Джон: Весьма интересное наблюдение. Не поделитесь?
Фотограф: Вы сияете новым пенсом, сэр, словно наконец-то захомутали мужчину своей мечты, в то время как ваш спутник хмур, будто туча, мучаясь извечным вопросом всех новоиспеченных женихов—мужей: «Всемогущий Боже, что я тут делаю?!»
Джон: Шерлок, ты бы улыбнулся для приличия. Ты разве не счастлив? Кстати, я никогда не слышал, как ты смеешься. Ты что, обменял свой смех на гениальность? И зачем ты меня так крепко под руку держишь? Думаешь, убегу? (слегка кокетничая)
Шерлок: Я веду себя, как любой жених в день его свадьбы. Это обыкновенная статистика + волнение, Джон. Брачная ночь впереди. Если я сейчас улыбнусь, это будет выглядеть до жути фальшиво. А в твой локоть вцепился, чтобы не сбежать самому.
**Stranger Things**
— Проснись и пой, Билли Бой!
— Какого… — подбегая к окну и отдергивая занавеску. — Ты совсем охренел, Харрингтон?! Что ты тут делаешь?!
— Работаю твоим персональным будильником! Вставай, вставай, штанишки надевай!
— Ты можешь потише?! Отец дома!
— Ну так что, впустишь? — спрашивает Стив, снижая голос до шепота.
— Давай, карабкайся, — с безысходностью выдыхает Харгроув, подавая руку. — Когда-нибудь мы точно попалимся.
— У нас есть еще пол-часика? — интересуется Харрингтон, спешно сбрасывая с себя одежду.
— Что ты делаешь?!
— Чувствую себя олененком, оказавшимся в львином логове. А вот это лишнее, — стягивая с Билли пижамные штаны.
— Нас могут услышать!
— А ты сделай так, чтобы никто ни о чем не догадался.
***
— Билли, засранец ты мелкий, снова этот рок?! — орет Харгроув-старший, колотя кулаками в закрытую дверь комнаты сына. — Весь дом содрогается от твоей гребаной музыки! Будь проклят тот день, когда я купил тебе магнитофон и колонки!
**Vikings**
Если бы Этельстану позволено было увидеть истинный лик Господа, он бы всем сердцем желал, чтобы тот был похож на Рагнара Лодброка.
Если бы ему дарована была такая милость – взглянуть Всевышнему в очи, Этельстан хотел бы неотрывно любоваться этой яркой синевой глаз, как у храброго викинга. Утонуть и без остатка раствориться в его проникновенном взгляде, словно в кристально чистых водах фьорда, сливающихся с лазурным небом.
Если бы ему была оказана великая честь – услышать глас Божий, лишь голос Рагнара Лодброка был бы для него истинным и созвучным с речью Творца всего сущего.
Если бы на Этельстана снизошла благодать и возможность дотронуться до такого же божественного тела, как у Лодброка, он бы с трепетом и безграничной любовью припал бы к нему устами, осыпая легчайшими поцелуями, словно лепестками роз.
– Чудной ты какой-то, жрец, – с легкой улыбкой молвит Рагнар, пристально заглядывая в глаза, словно пытаясь прочесть душу. – Почему не хочешь познать радость плоти, разделив ее еще с кем-то? Тебе бы понравилось.
– Я – монах.
– Разве твой бог не создал человека по своему образу и подобию? Разве не наделил его святым духом?
– Я давал обет безбрачия.
– Мы оба знаем, что ни твоя сутана, ни святое писание, ни молитва не смогут скрыть твоих истинных помыслов и желаний.
– Мне нельзя касаться женщины. Я никогда этого не делал. Это – грех.
– Тогда, почему бы тебе не прикоснуться ко мне?
**Sterek, TW**
– Дурацкая была идея – ночевать в лесу под открытым небом. Без палатки или хотя бы спальника. Неужели нельзя было обойтись телескопом или посмотреть на все это из окна?
– Не ворчи, Дерек. Это же такая романтика. Глянь, сколько звезд!
– Я посмотрю, что ты начнешь заливать, когда под утро похолодает, а твои зубы начнут выбивать чечетку. Ты начнешь втискивать в меня свое тощее тело, пытаясь накрыться мной, словно одеялом. Будешь в десятый раз уточнять, какая у волков температура и где у меня регулятор, чтобы включить обогрев на полную мощность.
– Как ты думаешь, из чего сделаны звезды?
– Просто заткнись и смотри на эти гребаные мерцающие точки, Стайлз.
– Любишь ты читать нотации и бурчать, волчара. Смотри, звезда падает! Скорее закрой глаза и загадай желание! Свое я уже загадал, – довольно улыбаясь, молвил Стайлз, карабкаясь на Дерека и удобно мостясь вдоль его тела, – чтобы на сегодняшнюю ночь у меня была грелка в натуральную величину. Помнишь, как мы впервые оказались в таком же положении под действием яда канимы? Как ты недовольно цедил «снимите его с меня»?
– Ты можешь не ерзать и лежать спокойно?
– Отвечаю, Дерек, в тот раз у тебя была та же реакция. Пальцы рук были не первыми, кто начал тебя слушаться. Верно говорят: у тебя своя голова у него своя. Неужели это и есть та самая кнопка-регулятор?
– Еще слово и подобное действие, Стайлз, боюсь, нам будет не до звезд. Станет так жарко, словно при пожаре.
– Ладно, сперва романтика. Так ты успел загадать желание?
– Зачем? – выдыхает Дерек с какой-то щемящей безысходностью и клокочущей в душе нежностью к этому непоседливому и никогда неумолкающему парню. – Когда мне и так уже посчастливилось.
– Тогда обними меня и стань чуточку теплее.
========== Два сердца (Harringrove, ST) ==========
– Можно хотя бы сегодня не дымить, как паровоз? – цедит Харрингтон, глядя, как Билли жмет штангу в позе «стоя» с тлеющей сигаретой зажатой в зубах.
– Угу, – мычит тот.
– Я понимаю, то как ты куришь можно отнести к отдельному виду искусства, но зачем так много, да еще во время спортивных упражнений? И потом, у меня такое чувство, что я все время целуюсь с пепельницей.
– Заботишься о моем здоровье, Стиви? Я так тебе дорог? – вместе с дымом выдыхает Харгроув, продолжая накачивать и без того нехилую мышечную массу. – Будешь моим Валентином сегодня?
– Иди в жопу, Билли Бой!
– Я сегодня такой добрый, что, пожалуй, уступлю эту привилегию тебе, – подмигивает Харгроув, возвращая штангу в уключины и бросая окурок в банку с водой. – Можешь выдохнуть, принцесса, я на полном серьезе, – скорчив такую же удивленную мину, как у Стива. – Будешь потом внукам рассказывать, как на день всех влюбленных ты пялил самого Билли Харгроува.
– Может, сам им расскажешь? – с тем же сарказмом ввернул ему Харрингтон. – Вдруг это будут и твои внуки тоже?
– Уже мечтаешь об уютном семейном гнездышке, приятель? Ты, определенно, на меня запал, и дело тут вовсе не в улётном сексе. Ты втрескался в меня по самые помидоры.
– Закатай губу обратно, самовлюбленный мой. Это ты при виде меня готов слить в штаны.
– Нарываешься? Давно, я смотрю, ты по роже не получал, мистер «Идеальная укладка», – с наглой улыбкой констатировал Билли, шлепая Стива по заднице.
– Куда бьют – туда целуют, – напомнил Харрингтон, многозначительно посмотрев на Харгроува.
–Что, так не терпится? Совсем я тебя разбаловал, детка. Наглеешь с каждым днем, – заметил Билли.
– Есть с кого пример брать, папочка, – в тон ему ответил Стивен.
– Ладно, красавчик, сделай лицо попроще, садись за руль и отвези нас в школу. Пора получать заслуженные знаки внимания от многочисленных поклонниц, – добродушно кинул Билли, плюхаясь на пассажирское сидение.
– Не очень хорошая идея приезжать туда вдвоем на одной из наших тачек, – выдавил Харрингтон, становясь серьезным, заводя двигатель своей машины.
– Думаешь, все догадываются, чем мы занимаемся под предлогом совместной утренней пробежки и выполнения домашних заданий?
– Нэнси Уилер мне так и сказала: «Стив, не смеши меня. Чему вы там два тупня сможете научиться?»
– Если бы ты знал, Харрингтон, как меня заебала эта конспирация, – слегка набычившись, выдавил Билли. – Надоело тебя донимать по поводу и без него, бить для проформы твою аристократическую физиономию.
– Людей хлебом не корми – дай повод для сплетен, – поддержал беседу Стив, выруливая на школьную стоянку и заглушая двигатель.
– Эх, чего только не сделаешь ради любви, – театрально вздохнув, изрек Харгроув, до крови прокусывая нижнюю губу.
– Эй, какого…
– Давай, сладкий, сегодня твой день, – добавил Билли, хватая руку Стива и быстро ее целуя, оставив на костяшках пальцев пару красных отметин. После чего, грязно матерясь и угрожая расправой, он быстро покинул автомобиль Харрингтона, громко хлопнув дверью.
Как они и ожидали, на парте каждого лежала стопка валентинок и целый букет алых роз. Окатив друг друга победной улыбкой, они, не сговариваясь, стали раздавать цветы почти всем присутствующим в классе.
– До встречи на вечеринке, – многообещающе бросал каждый, проходя по рядам. Оказывается, дарить кому-то знаки внимания с небольшой толикой надежды очень даже приятно.
Когда у парней осталось по одному бутону, те снова схлестнулись взглядами, быстро устремившись к парте Байерса, даря цветы ему.
– Окей, ничья! – воскликнул Билли, соблазнительно улыбнувшись. – Джонни, малыш, будешь нашим Валентином?
– Обломайтесь, мальчики! – подала голос Уилер, оказавшись рядом и заслоняя собой засмущавшегося парня. – Джонатан уже занят, ясно?! Так что забирайте ваши розы обратно и лучше подарите их друг дружке!
– Какая жалость! – почти оскорбленно выдавил Стив, переглянувшись с Билли. – Меня опять продинамили!
– Нас обоих, Харрингтон, – с кривой ухмылкой добавил Харгроув, обмениваясь с ним розами. – Ну что, принцесса, пойдешь со мной на бал?
– Ты не в моем вкусе, плейбой! Так что, отъебись!
***
Являясь сторонником экстрима, теории неожиданности и жесткого доминирования, Харгроув чувствовал себя крайне неловко, раскинувшись звездой на мягкой перине под «слегка» испуганным взглядом Харрингтона, зависшего над его голым телом.
– Чувак, не томи, а то передумаю, – через силу сглатывая, кряхтел Билли, пытаясь подстроиться и лечь удобнее. – Забыл уже, как это делать?
– Нет, просто волнуюсь.
– Самому стрёмно, пиздец, как. Ну не порвешь же ты меня, в самом деле… Или порвешь… Твою ма-а-а-ть!
***
Харгроув, как ему казалось, со стойкостью и мужеством преподнес свой «подарок» и, когда все закончилось, убить был готов за добрую затяжку сигареты или косяка. Вместо этого они лежали бок о бок, поглощая шоколадные конфеты из личных запасов Харрингтона, зачитывая друг другу тайные признания на красных картонных сердечках. Ну чем не гребаная романтика?
– У меня на две карточки больше, – похвастался Билли, махая веером из валентинок, перед носом Стива. – С любовью, в день святого Валентина! Мое сердечко только для тебя! – с выражением зачитал Харгроув, всматриваясь в почерк. – Похоже, от Байерса, – с мечтательной улыбкой выдохнул он, целуя послание.
– Я только что втрахивал тебя в матрас. Ты орал, как сука недорезанная, выстанывая мое имя. А после, ты все еще продолжаешь членом со мной меряться, будто мы соперники, и вздыхать о ком-то еще?! – возмущенно выпалил Харрингтон, вновь нависая над Харгроувом. – Придурок, это моя открытка!
– Знаю, детка! Должен же я был тебя немножечко помучать! – выдохнул Билли, сгребая свои и Стива валентинки и подбрасывая их к потолку. – Иди сюда! – накрывая капризные губы Харрингтона своими, даря проникновенный поцелуй. – А теперь попробуй найти мою!
========== Единство душ (Athelnar, Vikings) ==========
– Что с тобой, Рагнар? Ты меня уже не хочешь? – удивленно выдыхает Аслауг, соскальзывая с его бедер.
Этот вопрос снова заставляет Лодброка задуматься, так ли это на самом деле? Он не хочет свою вторую жену сейчас, в этот миг, или не захочет ее впредь? Связано ли это с рождением их последнего сына-калеки, ее изменой или с чем-то другим? Он больше не желает делить ложе конкретно с ней, или с любой женщиной вообще?
– Ты встретил другую? Вновь думаешь о Лагерте, – пытается предположить принцесса, – или… О, боги, нет! Снова этот жрец?! – обиженно восклицает Аслауг, отворачиваясь от мужа и затихая, что дает викингу возможность остаться наедине со своими мыслями.
Как ему не думать об Этельстане? Не гадать – жив он или нет? А если жив, что сейчас делает, где и с кем? Как не вспоминать того, чьи нити судьбы, несмотря на расстояние, различие в культуре и вероисповедании, плотно переплелись с судьбой Рагнара? Ни с братом, ни с первой женой – Лагертой, ни даже с богами он не ощущал той мощной связи и того единения душ, стремившихся быть вместе, что чувствовал при разлуке с Этельстаном.
Словно до встречи с ним Рагнар и не жил вовсе. Будто жизнь викинга была скучной и обыденной, лишенной приключений, пока в ней не появился молодой монах-христианин, ставший сперва рабом Лодброка, а потом его близким другом и соратником. Оставшийся в живых лишь потому, что был образован и мог говорить на языке варваров. Рагнар помнил как день за днем, неделя за неделей, общаясь с чужестранцем на равных и обмениваясь знаниями и опытом, менялось его мировоззрение, становился другим и сам Этельстан.
Тень улыбки касается губ викинга, когда перед мысленным взором всплывает тот его заполошный взгляд в самом начале путешествия. Когда юноша пытался спрятаться за капюшоном рясы и святым писанием от острого, как бритва и холодного, как лед взора Лодброка, заинтересованно разглядывавшего Этельстана с ног до головы. Как Рагнар терпеливо и умело, словно пугливую зверушку, приучал юношу к здешним обычаям и, в первую очередь, к самому себе.
Атрибут раба – удавку, сплетенную из суровой пеньки, конец которой свободно свисал до колен, Этельстан носил недолго. Рагнар вообще на ней не настаивал, лишь, когда они были на людях или в доме ярла, и монах ему прислуживал.
Правда, Лодброк не упускал случая самую малость позабавиться: взять и потянуть на себя за край поводка, чтобы оказаться со жрецом почти нос к носу. Чтобы услышать его сбивчивый вздох и перехватить опасливый взгляд. Попытаться заглянуть в саму душу и не увидеть в зеркале серо-голубых глаз ни капли лжи, угодливости и притворства.
Этельстан для него, как раскрытая книга, откровение очередного святого апостола, тогда как по хищной улыбке и поверхностному взгляду Рагнара трудно догадаться, о чем тот думает в данную минуту, что замышляет.
– Не стоит меня бояться, жрец. Я не причиню тебе зла, – шепчет Лодброк, ощущая под своей ладонью гулко бьющееся сердце, готовое пробить клетку ребер.
Ни тогда, ни сейчас Рагнар бы с точностью не ответил, правильно ли он поступал. Да и забивать этим голову не в духе варваров-дикарей, коими славилось его племя. Но тогда ему смерть как хотелось отведать чуть дрожащих губ, затем впиться ртом в алеющие скулы, подбородок, горло, ощутив легкое сопротивление и слабый всхлип:
– Нельзя… Мы не должны… Грех это…
Потом стянуть с монаха сутану и мягко опрокинуть на траву, копну сена, ложе, наблюдая за его реакцией.
Будь на месте Этельстана одна из его жен, та бы игриво выгнулась кошкой. Словно распутница, зазывно раздвинула перед ним стройные бедра, предлагая себя его жадному взору и жаждущему телу.
Чужестранец же, шумно вздохнув, прикрыл ладонями глаза и зашептал что-то неразборчивое, когда обнаженное тело викинга зависло над его поджарой, почти хрупкой плотью.
– Посмотри на меня, Этельстан, – тихо просит Лодброк, стараясь не раздавить молодого священника своей мощью. – Ты больше не раб. Я дарую тебе свободу. Только не считай этот жест платой своим телом. Знай, что я вовсе так не думаю…