— Отец! Отец! — мальчуган, что привел, забегает под большой шатер из шкур и уже оттуда машет, чтобы я следом зашел. Захожу, игнорируя косые взгляды.
Деревянные вырванные и обрубленные пни служат сидениями возле костра. Тени пляшут на шкурах, стоит запах дыма, травы и пота. Сразу узнаю Оло по глазам, по его особому доброму, умному взгляду, которым он всегда смотрел на меня. И сейчас.
— Вернулся?
— Кто это? — вклинивается сын, и Оло прогоняет его отмашкой:
— Иди к матери. Не мешай, — после обращается ко мне: — Садись, выпей. Может, расскажешь чего, Тай? Или кто ты уже там?
Разогретая в чане трава наливается в вырезанную деревянную кружку без ручки, и я принимаю напиток из его рук. Первый глоток знакомого варева — словно и не пропадал.
— Никогда не забывал, кто я, а я — Тай.
Оло плохо прячет улыбку, притворяться совсем не умеет, непривычно вновь доверять тому, что видишь и что слышишь, не ища обмана.
— У тебя уже сын, поздравляю.
— И дочь, — кивает, — а у тебя?
Цветок в клетке и руки в человеческой крови. Умалчиваю, такое стыдно рассказывать.
— У меня есть только я, — притворно весело шучу, и делаю глоток, убирая горечь во рту горечью еще большей.
— Ты ведь не навсегда вернулся, зачем тогда? — никакого веселья, но расположение духа мягкое, чувствую.
— Я живу в том доме, ты можешь свободно ко мне приходить, — новый глоток, — и ты приходи, когда хочешь.
— Неужели дом твой?
— Да, — допиваю варево, — приходи, пожалуйста, хоть иногда.
— Приду, — наливает вторую порцию. — А тебе повезло, что сына моего встретил, лес стал опасным местом даже для нас.
Настораживаюсь, внемлю каждому слову:
— Множество семей в округе, некоторые непонятно откуда пришли и кто вообще. Агрессивные, убивающие даже своих, не говорю уже о чужих. В лесу полно людей, и многие из этих людей звери, Тай, догадываюсь, что из тех земель, откуда ты пришел, догадки, опять же.
— Буду иметь в виду, но дорогу сюда я помню безошибочно.
— Все таки, ты наш, Тай, — и с этим мы выпиваем снова.
Со мной делят трапезу — хорошо прожаренного, предварительно выпотрошенного, освежеванного оленя и несколько кроликов. Никаких овощей, пряных приправ и хлеба.
Возле костра трудно дышать, пишу сложно глотать, и все гогучут и смеются, особенно пляшущие дети. Меня мало кто узнал, но многие помнят, помнят рано осиротевшего мальчика, но видят-то перед собой взрослого человека.
Оло провожает, и вместе со мной выходит из леса, доходит до ворот, касается рукой железного забора.
— Доброй ночи, Тай, — бьет приятельски по плечу на прощание, и я наблюдаю, как он уходит, удаляется, забирается обратно в темноту ставшего опасным леса.
Пропах землей, костром, жаренным мясом, горячей травой, потом и много чем еще. Надо вымыться до того, как меня увидит Каллис, иначе возродится в его глазах ненависть и чувство неприязни.
— Добро пожаловать домой, господин, — мальчик-слуга кланяется и смотрит в пол, когда я прохожу мимо.
========== Глава 7. Неволя для человека ==========
— Как тебя зовут?
— Нимес, господин, — с видимым напряжением, прикладывая недюжую силу, мальчик выливает горячую воду из огромного кувшина в ванную.
Еще кувшинов пять-шесть, и могу забираться, стягиваю с себя дурно пахнущую кофту. Нимес встает на стремянку с наполненной тяжестью опять, я развязываю верхнюю шнуровку брюк, чтобы после снять. Последний кувшин опустошается, снимаю нижнее белье, остаюсь полностью нагим.
— Ты переборщишь, — перехватываю руку слуги, быстро занесшего бутылочку с ароматным маслом над приготовленной водой, — не надо.
— Хорошо, господин.
И я захожу в ванную и сразу окунаюсь.
*
Приоткрываю дверь купальной комнаты и слышу «Не надо», а вижу раздевшегося Тая, стоящего ко мне спиной. Мускулистая, без намека на шрамы из прошлого.
— Хорошо, господин, — Нимес выходит, не упуская возможности едва наклониться для меня.
Зловоние леса, болота и всего сопутствующего, замечаю одежду Тая — грязную, валяющуюся на полу, служащую источником запаха, как и кожа владельца. Сам владелец, казалось, не чувствует и не мыслит ничего вокруг, прикрывает в блаженстве глаза.
Запрокинутая голова, сильная шея, выпирающий кадык на ней, ключица, широкие плечи и все это с идеальной, гладкой и воняющей кожей.
— Отдыхаешь? Я думал, ты не вернешься.
— И успел обрадоваться? — шутит, улыбается, все также пребывая в неге.
— По крайней мере, не опечалился, — указательным пальцем дотрагиваюсь приятно-горячей воды. — Не хватает ароматов. Добавить?
— Да, добавь запах цветов, — наконец открывает глаза и резко, очень цепко хватается за мою кисть свободно нависающей руки над водой. — Присоединись.
С ума сошел. Обнаруживаю татуировку быка на нем и пытаюсь освободиться, но Тай, нет, Тилла, это животное Тилла тянет меня к себе. Прямо в одежде, невероятная наглость, неподобающее поведение, выходящее из рамок негласно установленных правил.
— Тилла, хватит! Перестань! — упираюсь, но вероятно, это только раззадоривает зверя. Надо сдаться? Тогда все прекратится? И в тот момент, когда перестаю сопротивляться, делается только хуже — падаю в ванную.
В одежде. Полностью. Едва не захлебываюсь.
Пытаюсь избавиться от чужих настойчивых рук, но, кажется, он трогает меня везде и не думает прекращать. Что мне делать? Как наконец от него избавиться? Чувствую досаду, недомогание, обиду и прихожу в недоумение, когда различаю во всей этой гамме смех Тиллы. Настоящий, живой смех, и буря эмоций утихает, оставляет смиренность, принося спокойствие. Опять могу беспрепятственно дышать и видеть.
— Ты жив? — его лицо совсем близко, вглядывается, ищет что-то.
— Очень смешно, — отталкиваю Тиллу со всей силы, но это лишь заставляет его рассмеяться снова, а после поцеловать ради моего молчания. Губы горячее, чем вода, язык настойчивее, чем руки, и от этого я кажется тону лучше, чем от воды.
Сопротивление не приносит никакого смысла, а расслабление в его руках приводит только к большему нападению на мое тело. Нет достойной тактики дать отпор зверю, кроме как удовлетворение потребности. Но если потребность в этот раз слишком велика?
*
Нежный, податливый, но даже в кипятке холодный. Не обнимает меня, не притягивает, сладкие вещи не шепчет в страсти, как Нелеллу и другие после него. Любви моей после соития и вовремя не потребует, но это делает вещи лишь сложнее. Насколько было бы проще, если бы Каллис хоть немного, совсем чуть-чуть хотел меня.
— Я так вас люблю, господин, — вырывается из глубины сердца и больше не заткнуться, все говорю и повторяю, словно обезумел, как сильно люблю и всего трясет от такой немыслимой близости.
Вон он в руках моих, и никуда, никогда от меня не убежать, не избавиться. Я его и он мой, хоть и придется это доказывать каждый день, каждую ночь заново, пока не усвоится в его голове. Пока разум не воспримет эту реальность, и реальность такова — мы вместе.
Наконец угодив в мои лапы не выберется, я жизнью пожертвую.
— Тай, — пытается остановить, последняя попытка, но я ломаю на корню. Еще больше поцелуев, чтобы выразить и показать, излить всю любовь, безмерную привязанность, некое подобие обоготворению.
И он извивается, загнанно дышит, и возможно не замечает, что я его уже раздел. Не замечает, как мы касаемся друг друга обнаженными телами, и это был последний рубеж преодоления. Невероятное блаженство, и голова кругом.
— Я сейчас возьму вас, господин, хорошо? — и прежде, чем он осознает вопрос, прежде, чем может ответить, поворачиваю его спиной к себе, прижимаю грудью к бортику, наваливаясь и твердым членом касаюсь его ягодиц. Наконец Каллис выглядит и действует не как зверь, а как человек. Напуганный, слабый, совсем не господин.
Никогда ему не наврежу, поэтому беру в руки баночку с массажным маслом, приготовленную заранее Нимесом по моей просьбе. Я собирался пойти с этим в спальню Каллиса, но он сам пришел ко мне, словно бабочка прилетела на огонь. И вот мое пламя, мои смазанные пальцы, касаются его сокровенного входа. Чувствую пульсацию, чужой страх отбивается пульсом у меня, но у меня самого никого сомнения нет, еще никогда я не был настолько прав. Просто надо трахнуть его. С людьми, которых я поимел, в будущем не возникало и малейших проблем.
— Тилла, остановись! — слышу его жалобное, но продолжаю подготавливать к моему размеру.
— Когда ты примешь, прочувствуешь меня, ты поймешь удовольствие, — шепчу в его горящее ухо, — и еще будешь умолять меня о нем.
Наконец, толкаюсь внутрь членом, ощущая тесноту, жар, и мышцы сводит, настолько умопомрачительно.
— Чувствуешь, да? — еще нахожу силы на усмешку и после прижимаюсь к нему и медленно-медленно двигаюсь, с каждым толчком погружаясь все глубже. А после резче, быстрее, дыхание и так сбито, но я умудряюсь шептать, становясь только безумнее:
— Мне еще никогда не был так хорошо… ни с кем… я люблю тебя… так люблю. Ощущаешь всю мою любовь?
Кажется, он стонет от боли, и в попытке успокоить нежно провожу ладонью по плечу, руке, и после, не сдерживаюсь, кусаю до яркого следа. Стонет только сильнее, словно умирающий, и я кусаю еще раз, сжимаю в руках его бедра, насильно лучше прогибаю, чувствую, что совсем скоро кончу. Хочется продлить удовольствие, но ощущений много, чересчур.
Слышу протяжный вой со стороны, но прекрасно понимаю, что это собственный, освобождение.
Не хочется отлепляться от него, разъединяться, но надо, мы все-таки разные организмы.
— Зверь, — Каллис отталкивает меня, пытается покинуть ванную, и замечаю, что тело его плохо двигается, и ноги ватные, наверное. Помогаю, хотя возможно делаю только хуже, унижаю только больше.
Когда он, наконец, выбирается, легко выбираюсь также и обнимаю крепко. Отталкивает. Беру большое полотенце, обтираю Каллиса. Пытается избавиться от даже таких не очевидных моих прикосновений.
Одевается он самостоятельно. И все же ложимся спать мы в одну постель, я слегка касаюсь его волос и улыбаюсь, потому что мое счастье невозможно скрыть.
— Как только совесть тебя не грызет? — спрашивает спокойно, и я должен отдать ему должное — никакой истерики, безумства от падения.
— Почему должна? — все улыбаюсь как блаженный. — Ты провоцировал меня, — заглядываю сквозь темноту в его глаза. — Ты провоцировал. Ты желал, чтобы я желал тебя. Унижая, издеваясь, подначивая, смеясь надо мной, ты хотел, чтобы я желал тебя. Чтобы я, идя на поводу у своего желания, исполнил твое. Ты просто сучка внутри. Все прошедшие года, Каллис.
Он молчит, думает о чем-то, позволяет обнимать себя и последнее самое главное. По-прежнему холодный в моих руках, но это слаще самых страстных партнеров.
— Я страдал без тебя. Признайся, что ты думал обо мне, что тебе меня не хватало.
Тишина затягивается, вероятно, ничего не ответит, все еще заперт в своей скорлупе, стесняет, стыдится и скрывается, кто он есть. Но я же знаю, я чувствую его.
— Без тебя было скучно, — произносит еле слышно, и я сжимаю в объятиях только крепче.
Я действительно, абсолютно верно чувствую его. И он не пустой, нет, он заледеневший, а лед при самом жарком огне все же тает, хоть и не быстро. Я просто продолжу греть его, ведь заботиться о слуге — есть последнее, седьмое правило господина, которое Каллис никогда не соблюдал, от того и господином перестал являться. А я позабочусь о нас.
— Позволь себе жить как хочется. Все равно никто не видит.
*
Цветы расцвели уже в конце апреля. Прекрасны по-обычному, белы, и аромат простирается до самого леса по уверению Тая. Мы с ним часто выходим на прогулку по саду, ведь он любит красоту ничуть не меньше, чем я.
Но сейчас любуюсь через окно, садящееся солнце придает мистической яркости лепесткам. Вот она — истинная магия природы, все легко меняется и возвращается вновь.
— Господин Ореванара? — человек из новой стражи зовет меня, остановившись в самом начале зала, и, кажется, я услышу далекое «Господин главный советник?» Какой обман. — Господин? У нас гость.
Оборачиваюсь, чтобы увидеть рядом с Гарольдом мальчишку. Чумазое, простое, дикое лицо с горящими глазами и щуплое тело. Из леса, значит, откуда же еще.
— Поймали в саду. Что с ним делать? — Гарольд гораздо мягче Бора, даже не держит мальчугана. Скучаю по прошлому.
— А ты что думаешь?
Стражник пожимает плечами, он еще никогда не убивал диких, да. Справится ли?
Слышу, как главные двери открываются, вовремя Тай возвращается домой. Пусть он и решает судьбу своих сородичей.
— Что происходит? — не сразу понимает ситуацию, останавливает возле Гарольда и мальчишки, смотрит внимательно.
— Нашелся в саду, у цветов, — объясняет стражник, — что с ним делать, господин?
И Тай молчит, как молчал я. Все смотрит пристально, то на мальчишку, то на меня, то на Гарольда. Любопытно, какие у него варианты в голове.
— Лесной… из твоих, да? — спрашиваю, но не то, чтобы мне интересно.
— Нет, он не из моей семьи.
Теперь понятно, что делает положение Тая сложнее.
— Я не делал ничего плохого, и не собирался, — заговаривает дикий мальчик. — Я просто нюхал цветы, невероятной красоты цветы…
И это решает его судьбу. Теперь знаю, что выберет Тай, потому что я знаю его. Я всегда был прав… Какой же ты все-таки жестокий зверь, Тай. Тилла.