Только ты, Микки. Только ты. Навсегда.
— Хуй с тобой. Давай свой кофе. А потом я, блять, съебу из этого вертепа. Понял, рыжий? И только попробуй…
Просто согласно кивать на каждое слово. Просто закусывать губу изо всех сил, до крови. Просто молча варить кофе, незаметно добавить пару таблеток, которые ни за что не заставить, не уговорить выпить добровольно.
Все будет хорошо. Все будет хорошо, когда его отпустит.
Парень с биполяркой — это сложно. Йен знал, на что шел. Йен никогда не оставит его. Йен любит его с самого детства. С тех самый пор, когда ворвался в дом Милковичей, угрожал и запугивал, а в итоге трахнул прямо там, на кровати…
И никогда, никогда больше не отпустил от себя.
Мик пьет кофе большими глотками, шипит, обжигая рот, все еще сверлит Йена злым взглядом. Чуть позже он позволит широким ладоням взять его руки, чуть сжать, поглаживая большими пальцами запястья.
— Я люблю тебя, Микки. Ведь ты — это единственный смысл в этой ебаной опостылевшей жизни.
— Знаю, мелкий. Я тоже… тебя…
Прячет глаза. Он всегда стеснялся проявлять свои чувства. Грубый, взрывной Микки Милкович. Тот самый пиздливый южный гопник, в которого Галлагер влюбился однажды.
— Нам надо выписать новый рецепт, — осторожно, готовый к новой вспышке презрительной злобы.
Но только согласный кивок головы и какая-то странная тень беспокойства в посветлевшем взоре.
— Конечно. Сейчас чуть-чуть посидим, и пойдем.
*
Спустя четверть часа Йен уже спит прямо здесь, за столом. Тихо сопит, опустив голову на сложенные руки. Мик тихо вздыхает, а потом подходит ближе, ласково гладит по голове, пропуская рыжие жесткие пряди сквозь пальцы.
Фиона заходит неслышно. Останавливается в дверях и смотрит с какой-то непонятной жалостью.
— Снова приступ? Что в этот раз?
— Теперь он думает, что это я болен. Уговаривал поехать за рецептом перед тем, как уснул. Кажется, у него были галлюцинации, но я добавил в кофе таблетки.
— Много?
— Всего пару штук. Ему хватит до вечера.
Она подойдет, молча возьмет за покрытую татуировками руку.
— Спасибо, что делаешь это для него.
— Он — моя семья, Фи. Несмотря ни на что. Это пиздец, но мы справимся.
========== Глава 31. ==========
Комментарий к Глава 31.
https://pp.userapi.com/c841334/v841334615/11fe6/SqU4GXOZrQM.jpg
очень коротко и очень матерно. и АУ
– Какого хуя, рыжий, тебя принесло? В Вайоминге тебя, блять, не знают еще. Приключений на блудливую жопу захотел? Здесь тебе не там, Галлагер.
– Мик, я к тебе приехал. Не психуй. Ты сам в Мексику съебал без меня.
– Нахуй бы ты мне сдался, убогий. Ротик у тебя, правда, рабочий. Пососешь по старой памяти? Или мозоли еще не прошли?
– Бешеный, как пиздец. Нам все равно вместе работать, я разнарядку уже получил. Горбатая гора. На все лето. Ты и я. Как ни исходи ты, мать твою, ядом.
– Бобы, дешевая сивуха и ты? Галлагер, ну, охуеть теперь.
– Микки… блять. Я не мог уехать с тобой. Каждый день, сука, с ума сходил. Работу эту зубами выгрыз, лишь бы рядом теперь.
– Будешь овец трахать, Галлагер. Все ебучее лето. Отвечаю, близко не подойдешь. Язык твари вырву.
– Микки…
– Ебло завалил и лаптями шевели. И не приближайся даже, ублюдок.
– Галлагер… Йен, сука… да…
– Скучал? Скучал по мне, Микки?
– Заткнись… блядь… просто молчи. Еще….
========== Глава 32. ==========
Комментарий к Глава 32.
Ноэль/Камерон
https://pp.userapi.com/c836634/v836634272/5eaa8/4PfunjvnLV8.jpg
— Светишься весь, как новенький цент. Давай, я жажду подробностей, детка. Больше месяца — ни слуху, ни духу. Черт, да даже ни малейшего намека в “инстаграм”.
Притопывает нетерпеливо, прочти прокалывая тонким каблучком раскаленный асфальт. Но ту же прикуривает и щурится до ехидного смешливо.
— Че-е-ерт, Ноа… только не говори…
Хихикает, прикрывая ладошкой ярко накрашенные, округляющиеся удивленно-радостно губы, подмигивает озорно.
— Ис…
Он не может… не может держать в себе эту радость, что плещет, рвется из груди фонтаном, бьет из глаз невидимыми, но какими-то особо мощными лучами, буквально сшибающими с ног нормальных людей. И улыбается, улыбается, улыбается… Светится будто, точно весь пропитался им — золотистым и жарким солнышком, что освещал площадку “Бесстыжих” долгих семь лет. Рыжим, веснушчатым чертенком, которого увидел еще пацаном… и пропал. Не удержался на ногах, свалился в огненный шторм, что поглотил, расплавил, изничтожил, вплавил в себя и присвоил…
А кто на его месте избежал бы такого?
Обречен. На любовь, на взаимность… и на вечные прятки.
— И где счастливый новобрачный?
— Ты же знаешь, что браки в Вегасе не засчитываются больше нигде? И вообще… Ну, это как бы только между нами, понимаешь? Просто много мохито и виски, ресторан на крыше, а сверху звезд, как этих блестящих побрякушек, что вы, девчонки, так любите… И голова крУгом…
Исидора закатит глаза и закашляется, пытаясь отсмеяться.
— Господи, не слышала ничего более приторного, правда. И Кэм повелся?
— Сделал предложение той же ночью. И мы решили… а к черту, чего еще ждать? Ис, мы сколько лет вместе, ты помнишь? Тебя же не было, когда это все началось. Мы тогда совсем мелкие еще были. Но только он, понимаешь? С первого взгляда, с первого вдоха.
Горчащие никотином губы с привкусом перца и мяты. Бесчисленные конопушки на носу и щеках, на плечах, на спине… Господи, даже на пятках. Ноэль, наверное, запомнил каждую. С закрытыми глазами найдет. Пересчитает губами, соединяя языком одной сплошной линией. Рисуя на красивейшем в мире теле такую вот карту звездного неба…
— Тебя самого не тошнит?
Хохочет, подкалывая совершенно беззлобно, и видит, понимает, чувствует: не тошнит. Он в этом по уши, целиком, до конца.
— И когда собираетесь всем рассказать?
Ноэль чуть кривится как-то даже брезгливо. И чувство, что солнце скрылось за тучкой. Мгновенная серая тень — по лицу. Даже чудится, внутренний свет, не гаснет, нет. Лишь только чуточку тухнет.
— Это только наше, Ис. Не хочу, чтобы в это лезли, как в грязном белье копались, изгваздали все своими ручищами загребущими, опошлили… Это только я и Кэм… пусть так и остается.
Замолкает и опять улыбается, вглядываясь куда-то за ее плечо.
Исидоре не надо оборачиваться, чтобы знать: это Камерон Монахэн с волосами цвета закатного неба. Идет по паркове, чуть пружиня, пряча глаза за зеркальными стеклами. Улыбается краешком губ.
Только для него, своего Ноэля.
========== Глава 33. ==========
Комментарий к Глава 33.
коротко
https://vk.com/doc4586352_451733750?hash=441426fd7e23b3a1fa&dl=99553dc5e1e3b46464
Мик знает, что у них остались эти сутки и еще немного.
Мик знает, что рыжий не шагнет с ним через границу, пустив по пизде свою наладившуюся жизнь, насрав на свою убогую семейку и этого транса.
Мик знает, что для них это п о с л е д н и й раз в этой жизни. Последний, сука. Самый последний.
Мик помнит его щуплым и конопатым. В клетчатой рубашке на два размера больше, с глазами-фарами на его заплеванном крыльце в Саус Сайде.
Мик помнит, как сжимались кулаки пацана, и отчаяние растекалось по радужке. Мик помнит столько всего… Первую дрочку и первый секс. Это “вырву язык, если поцелуешь”, и самое первое касание губ, снесшее крышу в какие-то ебеня… Вкус жвачки и дешевого пива, соленых орешков, мягкость губ и пряный вкус этой кожи.
Мик помнит столько всего.
Граница с Мексикой все ближе, и их часы, их минуты утекают сквозь пальцы. И в ладонях остаются жалкие крохи. Скоро, Галлагер, скоро настанет пиздец. Я же знаю тебя лучше, чем ты сам.
Глотать больно от пригоршней песка, забивших поврежденное горло.
И, блять, серьезно… просто взвести курок, приставить к башке… или просто скрутить — и в багажник. А потом… потом будет слишком уж поздно.
Ты можешь остаться со мной, я могу сделать для этого все…
И он правда мог бы, наверное.
Вместо этого ухмыльнется криво в близящийся закат, бросит быстрый взгляд на раздутый огненный шар, изо дня в день выжигающий эту пустыню.
— Иди сюда.
Йен здесь, еще рядом.
Йен пахнет пивом и теми же орешками. Йен целует, словно безумный. Йен… сука… Мик печень свою прозакладывать может… Йен правда любит его.
Иди сюда.
В конце концов, у нас еще больше суток.
До тех пор, когда ты бросишь меня. Еще больше суток, Галлагер.
Сука, иногда это так много…
Еще больше суток.
========== Глава 34. ==========
Комментарий к Глава 34.
простите, еще один коротыш. если они вас напрягают, дайте знать, буду выкладывать здесь только более длинные работы
https://vk.com/doc4586352_452902846?hash=4aebd4667af2905e7e&dl=13220ab03ddc0fb652
По утрам его Йен пахнет солнцем и кукурузными хлопьями.
Днем он на вкус как персик и ломтик сочного манго.
А вечером как крепкий мартини с долькой ананаса. Напрочь сносит мозги, если /всегда/ на голодный желудок.
Микки рядом с ним каждый раз, как впервые. В первый раз целоваться, впуская в свой рот чужой язык и, кажется, теряя собственную душу к херам. В первый раз переплетать пальцы на улице перед всеми, заявляя права, сообщая: “Здесь, вместе, да. Навсегда, блять, и пошли вы подальше”. В первый раз выдыхать невозможное: “Я люблю”, и даже не жмуриться, ожидая, что вот, сейчас ебучая земля с треском разверзнется под ногами или молния шандарахнет с небес аккурат в темечко, чтобы уж точно.
Иногда Микки соскакивает от кошмара, в котором он почему-то в бабском наряде, а этот рыжий мудак бросает его где-то на границе с Мексикой. И хочется плакать. Что за хуйня? В такие ночи он курит до рассвета, считая кончиками пальцев конопушки на широкой спине спящего рядом парня. Пепельница наполняется тихонько, а он удивляется, и когда Йен умудрился так вымахать? Вот же недавно был такой еще мелкий пиздюк.
Йен умудрился выучиться на медбрата и весь важный такой — устроился в службу спасения. Херову гору чужих жоп с того света достал. Мик психовал бы, наверное, и извелся от ревности, если бы не гордился своим рыжим так сильно. Он и сам в автомастерскую механиком подался /не все же угнанные тачки ему разбирать/, да на вечерние курсы записался. Хуй знает, зачем. Вдруг пригодится.
Мик… Мик просто сдох бы, наверное, вернись он однажды домой и не услышь звон посуды на кухне или щелканье пульта в гостиной. Он не привык, нихера. Он все еще любит.
— Мик, я тут подумал, давай машину купим тебе? — выдает как-то Йен, не прекращая жевать, а Микки отчего-то хочется ржать долго и громко.
— А нахуя?
— Потому что, блять, тебя побаловать захотелось.
Зароется носом в жестковатые пряди. Счастьем. И утром, и днем, и вечером, и ближе к рассвету его Йен Галлагер пахнет счастьем. Рыжим, как апельсин.
========== Глава 35. ==========
Комментарий к Глава 35.
Кроссовер с “Ходячими мертвецами”
https://pp.userapi.com/c840432/v840432492/3c343/eEwRJ79tlcY.jpg
Микки Милкович ненавидит Рождество. Все эти сказки о долбаном сказочном чуде, исполняющихся желаниях и прочей хуйне, в которую так легко… так хочется, сука, поверить сейчас, когда мир рухнул в какие-то ебеня, что оказались пострашней загнивающего Саус Сайда.
— Я, сука, так и знал, что этим все кончится. Хули пыришься, рыжий? Давай, ебло подобрал и ускорился. Или ходячих решил подкормить? Они, знаешь, с радостью попробуют твою еблиивую жопу на зуб… Шевелись, говорю.
Мик умудряется орать и прикуривать одновременно, он чуть щурится от сыплющихся с неба снежинок, и на какой-то миг Йен замирает, завороженный его красотой. На какой-то ебаный миг, что меньше секунды, ему кажется, что вот оно — все вернулось, и мир опять стал нормальным. Если сильно не смотреть по сторонам, можно даже поверить, что Чикаго по-прежнему цел, и они где-то неподалеку от дома на улочке, густо запорошенной снегом, что скрипит под ногами и лезет в рот и глаза.
Хотя на самом деле сейчас они где-то в Джорджии и, наверное, зима пришла сюда впервые с начала времен… Впервые в этом столетии — точно. Здесь так привычно холодно, и, блять, это именно то, в чем они просчитались — холод и снег нихуя не помогли в борьбе с армией мертвых. А они так надеялись, что с приходом зимы ходячие станут медленней, неуклюжей, задубеют, как сраные сосульки. Да только вот нихера.
Йен знает, что дебил, что не должен надеяться хотя бы на подобие праздника в Рождество. Хотя какое Рождество может случиться сейчас, когда, наверное, ни один человек на планете не скажет точно ни дату, ни час. Может быть, где-то в секретных лабораториях… но что им до этого, если на двоих осталась лишь пачка патронов, двустволка, да коробка засохших крекеров с луком. Охуенный рождественский ужин. А ему так хотелось бы забраться вместе с Микки в какой-нибудь дом на отшибе, до которого не добрались мародеры, растопить жарко камин, сварить на открытом огне глинтвейн и просто сидеть в обнимку, жмуриться от мерцающего пламени, слушать, как трещат, прогорая, деревяшки…
— Галлагер, я че-та, блять, не пойму… Мы, может быть, на прогулке в центральном парке? Где тогда твоя ебучая псина в свитере тогда или еще какая зверюга, корзинка для пикника?..
— Хватит уже, Мик. Не пизди. Мы прорвемся, мы всегда прорывались, — пальцами — в волосы, присыпанные белой крупой, как конфетти, губами — в висок, точно по гулко пульсирующей жилке.
Они всегда прорывались, потому что вдвоем. Даже когда Чикаго полыхал после того, как военные сбросили бомбы. Даже когда пропали Ви и Кев с малышками, Евом и Светланой — уехали с беженцами или… или что-то еще. Даже когда Фрэнк вернулся домой с белесым, затянутым бельмами взглядом, хрипел и тянул скрюченные пальцы к детям, которых, конечно, не узнавал. Даже когда остались только вдвоем, растерявшись с другими в безумном беге из превратившегося в огромную мышеловку города…
Вдвоем во всем этом ебаном мире.
И выжили-то потому что вместе. Всегда друг за друга при любом, мать его, повороте. А теперь каждый день — руки по локоть в крови, и так привычно счищать с острых лезвий гной и мозги, а черными, глухими ночами, если удается найти ночлег, прижиматься друг к другу так крепко, глотая с выдохами и стонами ужас, что впитался под кожу, стал ежедневным спутником, почти братом. Страх, который уходит лишь когда так вот — вдвоем. Когда губы — с размаху к губам, когда сиплым шепотом, хрипами: “Мелкий. Я, блять, без тебя уже не смогу, просто сдохну. Обещай… сука, просто обещай, что не бросишь…”
Не брошу, придурок. Как мог бы? Тогда или теперь…
— Жопой уже шевели.
Где-то за повтором хрипят и толкаются мертвяки. Йен стряхнет с плеч оцепенение вместе со снегом. Подхватит свалившийся на землю рюкзак, и припустит следом, глубоко натянув капюшон. У него разбитая губа до сих пор кровоточит, и это ни хера не хорошо, потому что мертвые чувствуют кровь, точно звери, и идут по следу без устали. Следу, что так легко взять на свежем снегу.
Девчонка в вязаной шапке и амбал с арбалетом наперевес вываливаются из снежных вихрей внезапно, они и среагировать не успевают. “Хорошо, не ходячие”, — думает Йен, пока мужик, прищурившись, разглядывает его с каким-то матерым похуизмом.
— Скольких человек вы убили? — голос у девчушки неожиданно звонкий и ясный, она заправляет за уши выбившиеся светлые пряди, открывая несколько едва затянувшихся шрамов на кукольном личике. — Отвечайте, если хотите жить. Стадо близко, и мы их при всем желании не удержим.
— Это что, блять, угадайка какая-то? Может быть, вы просто нахуй съебете? Или куда вы там собирались?
Мик тревожно шарит по карманам, нащупывая нож. Наверное, не замечает, что оба они давно под прицелом арбалета. С первых секунд, как эти двое вышли из вихря. Странная парочка, надо сказать. Эдакая пай-девочка, что сбежала от семьи с уголовником. Йен не удивился бы, если б мужик был родом с какого-то гетто, как и они.