Изгибающееся тело на простынях. Кружевное белье, что тянут-рвут его руки. Язык, оставляющий на губах сладкий привкус марихуаны. Ноги, смыкающиеся на бедрах. И ногти, вспарывающие кожу на плечах, на спине. Рваные толчки, и оргазм, подобного которому не было никогда.
И больше не будет.
— Хэй, парень, ты где витаешь? — кто-то щелкает пальцами перед глазами, и взгляд фокусируется, возвращая в реальность, в темный, прокуренный бар где-то у черта на рогах. — У тебя телефон надрывается уже минут десять. Ответь или выруби, заебало.
Четырнадцать пропущенных. Йен.
Трубка смолкает, чтобы тут же завопить по новой. Морщится, от резкого звука.
— Хули надо?
— И тебе добрый вечер. Тебя где, сука, носит? Уже все собрались. Даже Дэбс с мелкой здесь, ждем только тебя.
Где-то на заднем фоне гремит посуда, ржет кто-то довольно, кажется, даже музыка играет. Они там ебанулись скопом и решили в семью поиграть? Большую, дружную, правильную.
— Без меня.
— Лип, — укоризненная пауза, вздох, затяжка, — ты не хуей. Фи и так переживает, что ты совсем проебался. Сегодня такой день, а тебя снова нет ни хуя. А ей важно, чтобы все мы были рядом.
— И че там у вас за херня? Снова поминки?
Едкий смешок, что смолой застревает в горле, когда Лип слышит ответ, роняющий на голову не потолок, небо, как минимум. Тяжелое, мертвое, ледяное:
— Помолвка вообще-то. Она не сказала?
========== Глава 28. ==========
Комментарий к Глава 28.
https://pp.userapi.com/c637823/v637823352/40edb/_-MApnsJ9Zw.jpg
— Тревор, бля… Я знаю, что прокосячил.
Йен мнется с ноги на ногу, будто в сортир хочется так нестерпимо, что еще немного, и сделает лужу прямо на этом вот месте. Он знает, что должен как-то объяснить, извиниться… Он столько должен всего. В конце концов, перед ним – его парень, с которым даже не удосужился объясниться прежде, чем скидать вещи в сумку и запрыгнуть в тачку к своему свалившему из тюряги бывшему. А Тревор волновался, наверное. Звонил. Семьдесят три пропущенных, ни на один из которых Йен не удосужился ответить. Да и что бы сказал?
«Прости, у меня тут Микки свалил из тюрьмы, и я без него, оказывается, нихуя не могу. Без него мне пиздец, понимаешь?»
Лучше никак, чем вот так.
Истинный Галлагер, хуле.
— Ты на меня не посмотришь? Тревор, пожалуйста.
Откладывает в сторону ручку, отодвигает бумаги. И неслышно выдыхает прежде, чем вскинуть на Йена уставшие воспаленные глаза. Вряд ли он спал нормально хоть раз за эти дни, думает Йен. Вот только даже совесть не шевелится где-то там, глубоко внутри. И он точно знает, если бы все повторилось — снова сорвался бы за своим пиздливым южным гопником. И ебись оно все.
— Ты что-то хотел? Говори. Йен, серьезно, я рад, что у тебя все в порядке. Но думал, что заслужил хотя бы смс. «Жив-здоров» и так далее.
Тревор не упрекает, но скрыть обиду не получается, и… Нет, нихуя. Все равно не стыдно нисколько.
— Я должен был позвонить…
Ага, блять, гениально. Позвонить или ответить на один из десятков звонков, сделать хоть что-то вместо того, чтобы самозабвенно трахаться на заднем сидении машины, в придорожных кустах, в заплеванных сортирах дешевых забегаловок. Какая разница, где и как, если Микки…
— Наверное, стоило просто сказать, что любишь его. Хотя я понял, наверное, все в тот вечер, когда он сбежал из тюрьмы, и копы пришли к вам домой. Ты же был с ним все это время?
Был. Был и шептал: «Я люблю», и прокусывал собственные губы, чтоб не кричать, и пил, пил его без остатка.
Только его и люблю.
— Думал, не вернешься, если твой парень в бегах…
Вот так просто – «твой парень». Вместо заламывания рук, упреков и пафосного: «Как же я, Йен? Как же, блять, я?». Твой парень. И ты должен быть рядом с ним. Но Микки пересек мексиканскую границу, а Йен остался в Штатах, потому что…
«Потому что ты мудло ссылкивое, Гаггагер», — хмыкнет в голове такой знакомый насмешливый голос с легким южным акцентом.
— Не все дела закончил, — бросит, пряча раздражение, уже мечтая свалить куда-то подальше. Нахера приперся вообще?
Почему-то совесть просыпается только сейчас, шкрябает изнутри нашкодившей псиной, обрубком хвоста по ногам хлещет, в лицо заглядывает огромными влажными глазищами. Пиздец.
— Так ты что-то хотел?
— Извиниться.
Телефон тренькает в кармане, и Йен выдыхает облегченно, потому что вот он — повод свалить и не показаться при этом трусом или психом отбитым.
«Вот только это все про тебя, рыжий. И трус, и отбитый, и псих. Мой, блять, псих».
Так и крышей двинуться несложно, думает Галлагер, в пятый, в восьмой раз перечитывая одно и то же сообщение от младшей сестры по кругу: «Йен Галлагер, тащи, блять, свою жопу домой. СЕЙЧАС». Не то, чтобы Дебби так не выражалась, но…
Но что-то тянет под ребрами, и в горле щекочет, когда он торопливо прощается с Тревором, выметается за дверь, кубарем скатывается по лестнице. До дома — что-то около семи-десяти кварталов, и, наверное, надо бы дождаться автобуса. Если бы Йен Галлагер мог ждать.
«Вот у тебя шило в жопе, епта», — ржет кто-то опять в его голове, но уже все равно. Так будет быстрее, быстрее, потому что…
Он и сам не понимает, чего или кого ждет, когда вваливается домой — растрепанный, запыхавшийся, как лошадь после скачек. Разве что не хрипит, и пена изо рта не идет.
— Наконец-то. Я сваливаю, а ты сам разбирайся с этим цирком, — непонятно фыркает Деббс и, махнув в сторону кухонного окна, пулей вылетает из дома, прижимая к себе мелкую Фрэнни.
А Йену больше всего хочется протереть кулаками глаза и проснуться… Что там за окном? Воздушные шары, яркие плакаты (вот только глаза так слезятся, что ни слова не может прочесть), куча детворы, сладкая вата. День рождения близняшек Кева и Ви? Очередной безумный проект папочки-Фрэнка? После подпольного цеха по производству убойного пива и организации ночлежки для бездомных всего Саус-Сайда, Йен, наверное, не удивится ничему. Почему бы не замутить парк развлечений с клоунами и аттракционами прямо на заднем дворе? Который и не их двор даже…
Жизнь Галлагеров давно превратилась в сплошной сюр. А потому, когда Йен выпрыгивает на лужайку с самодельным тиром из дротиков и воздушных шаров, и видит в гуще веселья Микки, не удивляется.
Нет и нет. Это либо очередной сон, либо галлюцинация после бессонной ночной смены, после с треском провалившейся попытки объясниться с Тревором, после странной смс Деббс…
— Хули встал там и мыргаешь? Соскучился что ли? Топай сюда, отвечаю, вкуснее торта ты в жизни не пробовал.
Сгребает с крайнего столика тарелку со всякой всячиной, пытается выбраться из толпы.
— Мик, что… что ты здесь, блять, делаешь? Как же копы и розыск и…
— Хули раскудахтался, как наседка? Все заебись, под контролем. Тебе вообще не похуй? На член новый еще не запрыгнул? Или к старому побежал?
Ковыряет ложкой в тарелке, размазывая содержимое в сплошную однородную массу, а потом просто швыряет в ближайшую урну и разворачивается на пятках, как то незаметно оказываясь так близко, что каждую крапинку на радужке можно разглядеть, каждую ресничку, каждую пору на коже.
Йен понимает, что пиздец залипает на этих губах, которых всегда будет мало, сколько ни пей, ни целуй. Шарит глазами по телу, уже прикидывая, как и куда. Наверное, Милкович умеет мысли читать, или за все эти годы Йен для него – все равно, что открытая книга. Хмыкает пренебрежительно, но довольно, и коротко кивает на приоткрытые двери дома. Там тихо сейчас и прохладно. Им даже кровать не нужна, лишь бы дорваться друг до друга, срывая одежду, гладить, целовать и кусать, всхлипывать, глотая стоны вместе с обещаниями и признаниями, которые ни один из них не повторит, будучи в трезвом рассудке.
— Галлагер, сука, как же я тебя…
— Я тоже, Мик. Тоже пиздец не могу.
========== Глава 29. ==========
Комментарий к Глава 29.
https://pp.userapi.com/c639825/v639825352/2d866/NA8W2fALYKw.jpg
Йен/Микки
относительный кроссовер с “Бойся ходячих мертвецов”. Навеяно первой серией третьего сезона, где снялся Ноэль.
Йен не думает ни о чем, когда какие-то люди в форме хватают его на границе, скручивают руки за спиной и потом тащат куда-то, волокут по замусоренной дороге как мешок с каким-то дерьмом, изредка отстреливаются от скалящихся уже гнилыми пастями зомби, а сами в это время незатейливо ржут, шуточками перекидываются.
У него один глаз заплыл, и в ушах звенит. Его запихивают в темное, отсыревшее помещение (подвал? кладовые?), набитое испуганными, грязными людьми. Психи с автоматами все время держат на мушке, и не дернуться даже без того, чтобы схлопотать свинца между глаз.
Вот это занесло тебя, Галлагер. Съездил, блять, в Мексику? Браво!
Где он, что будет дальше, что делать, как выбираться? Да, похуй. Теперь похуй реально на все, раз самые страшные мысли оказались реальностью, и этот пиздец охватил не только Чикаго, все Штаты, но и до Мексики добрался. Наверное, сейчас полыхает /гниет/ весь этот ебаный мир.
Туда ему и дорога.
На что ты рассчитывал, Галлагер? Поперся, наивный мудлан, туда, где бросил больше года назад, одарив напоследок этим жалким: “Я люблю тебя, Микки”. Кому это надо?
В пизду.
Сейчас-то и вовсе, когда весь мир улетел в ебеня. Не поймать, не остановить чуму или заразу, или что это, мать его приключилось? Военные не уследили за своими пробирками? Зеленые человечки со звезд принесли?..
Какой-то шум и суматоха от входа. Насрать. Сползает на пол по стене и только прикрывает тяжелеющие веки — тычок автоматным дулом под ребра и сразу же — тяжелым армейским ботинком в живот.
— Этого рыжего — на выход. Вне очереди, так сказать… Джордан прямо-таки жаждет увидеть красавчика.
Мерзкий лязгающий хохот царапает внутренности, и веки жжет нестерпимо, в них будто хлорки хуйнули. Или это усталость вкупе с истощением и обезвоживанием… И… какая, блять, разница, Йен, если ты все равно сдохнешь? Так или иначе. Чуть раньше, чуть позже. Все, это конец. Пизда всему, ты просто смирись…
Смирись, что ты его не увидишь…
…
“Это галлюцинация, блять. Это не может быть правдой. Это какой-то яд или токсины, провоцирующие глюки. Наверное, что-то было в воде, которой солдат плеснул в рожу, когда он, Галлагер, отключился. Это не может… “, — хаос, рой жужжащих мыслей в башке, что сразу же утекают как сквозь пробитую дыру.
И вообще…
“Может, я просто сдох, блять, давно?.. Еще где-нибудь на задворках Саус Сайда”.
— На выход все, — и голос все тот же, и взгляд… затвердевшая ртуть, порох, что только искра — и взорвется.
— Джордан, но Трой ведь сказал… Что, если…
— Вон, я сказал! — а сам держит глазами. Цепко так, не отвернуться и не моргнуть.
“Я умер? Я сплю? Это, блять, ад? Тот самый? Не мир кончился, а просто твоя, Йен, ебанутая жизнь в трущобах…”
Вояки выметаются, озираясь и скалясь, но почему-то не осмеливаются возразить, наверное, прекрасно знают характер пиздливого южного гопника. Он же и в аду не изменился, наверное, его Микки Милкович.
Его ли?
— Так и будешь пыриться, епта? Ты какого хуя перся сюда? Жить надоело? У тебя же, сука, карьера и новая жизнь так какого… Галлагер, блять, ты идиот? Они ж тебе пулю в лоб бы пустили и не поморщились даже. Если бы я тебя не заметил, еблан ты рыжий…
Бесится и матерится даже больше обычного, а у самого пальцы трясутся, когда выбивает сигарету из пачки и пытается прикурить. Выпускает дым, откидывая голову назад и врезается головой в твердую стену.
— Ты хули молчишь, как язык вырвали? Галлагер, сука…
И вместо тысячи слов и вопросов почему-то переходит к наездам. Галлагеровская сучнось наружу просится? Или долгие месяцы работы в “Службе спасания”?
— Т-ты чем здесь занимаешься? Выживших на корм мертвецам пускаешь? Мик, сука, даже для тебя…
Замолкает, как звук выключают, потому что Микки — нет, ни намека на раскаяние или сожаление, только глаза вдруг словно делаются светлее, почти того же оттенка, что дождевая вода с примесью грусти.
— Выжить я тут, епта, пытаюсь. Слышал о таком? Когда апокалипсис стучит в твои двери… — тихо-тихо, с горькой какой-то усмешкой. — Так надо, Галлагер, ты пойми. Иначе не выберемся.
— Мы?
Столько недоумения в коротком слове, а Мика пополам сгибает от смеха, ржет так, что даже влага течет по лицу. Если бы Йен покурил до этого травки, подумал бы — ебучие слезы.
— А ты думаешь, дам тебе куда-то снова съебать, мелкий пиздюк?
Мелкий, ага, в два раза шире в плечах и на полторы головы выше.
— Не в этот раз. Теперь, блять, получается, только до смерти.
И замолкает, выжидая ответа… тревожно. И воздух густеет, почти что искрит. А Йен выдает почему-то:
— Какого хера ты у них Джордан?
— А ты типа забыл, что я до всей этой хуйни из Штатов свалил, из тюряги? Как-то несподручно было светиться. Сам же меня здесь, в паре миль киданул… сучонок… Забыл?!
— Мик…
Дернется, уворачиваясь от тянущейся ладони. И Йен услышит, как короткие ногти скребут по стволу автомата.
— Мик, не психуй. Я же нашел тебя в конце-то концов.
— Нашел он, блять. Кто кого вообще-то нашел…
И сам заткнет себя же чужими, такими родными губами. С привкусом крови, песка и пустынного ветра. С тихим стоном в раскрывающиеся навстречу. С пальцами, путающимися в волосах. С какими-то воплями, выстрелами — оттуда, извне.
Какая разница, нахуй. Весь мир уже слетел в тартарары. Теперь они могут немного и подождать.
Теперь — точно до смерти.
========== Глава 30. ==========
— А ты вообще человек, Галлагер? Или машина? Дышишь, вроде. Сердце? Стучит… Какого же хуя ты вот так? Раз от раза? Мелкий, никчемный уебок.
У него глаза мутные и какие-то шальные. Он словно бы не здесь, не сейчас. Это наверняка опять эпизод, потому что таблетки кончились, а сходить за новым рецептом они так и не сподобились, потому что: “Мне и без них хорошо, епта, ты же видишь. С катушек не слетаю, хуйни не творю. Не бзди, рыжий. Эта еботень наконец-то кончилась. Будем жить, как нормальные люди…”
И нет, Йен не поверил. Мэнди первая бы ему башку открутила, но… Было так хорошо рядом с ним вот таким. Уже непривычно-счастливым. Будто светился изнутри ярким солнышком, подскакивал на рассвете и тащил за каким-то дьяволом в парк. Восход все время снимал на мобильник…
И, блять, Йен, ты и правда ведь проебался по всем пунктам…
Но утром Мэнди оставила таблетки в кухонном шкафчике, и если уговорить Мика на завтрак или хотя бы на кофе…
— Микки…
Рука на груди — прям над бешено колотящимся сердцем сжимается в кулак, сгребая ткань рубахи. Вены на запястье вздуваются, а еще он брови сдвигает и, кажется, вот-вот зашипит.
— Хули “Микки”… — кривит рот, передразнивая, скалится почти что, — подсадил меня на эту хуйню и доволен? Превратил в торчка сраного. Убедил, типа я псих, ненормальный. Доволен, уебок рыжий? Счастлив, сука теперь?
Кулак с хрустом врезается в стену аккурат возле головы Йена. Обломки сыплются на затоптанный пол, и, блять, это явно больно, потому что костяшки разбиты, и струйки крови текут по запястью, и рану по хорошему бы обработать. У них есть все необходимое, не зря ведь Йен отучился на медбрата, устроился в неотложку.
Чтобы всегда, всегда, сука, суметь сделать что-то, когда ты снова съедешь с катушек и попробуешь угробить себя или кого-то еще.
— Хочешь, я сделаю завтрак? Блинчики?..
— Хуинчики, блять. Ты мне зубы-то не заговаривай. Мигом вышибу все до одного, и тогда на твою рожу смазливую ни один хуй не встанет в этой сральне-ебальне, где ты отираешься вечно.
Рука опускается к паху, сжимает через грубую джинсу крепко и больно. Йен шипит сквозь зубы, но не пытается оттолкнуть или отстраниться.
— Пихаешь его во все дырки подряд. Сучонок блядливый…
Ухмылка больше похожа на хищный оскал. А у Йена под веками чешется, жжет, и он часто-часто моргает. Не плакать, не плакать. Не надо бесить. Не сейчас, особенно не сейчас.