Артур был Золотым королем морей, Альфред же рос его законным преемником, хоть пока еще лишь учился летать по волнам птицей. Брагинский знал — тот взмоет однажды ястребом ввысь, и легенды поплывут по волнам быстрее самой «Мечты». Но это будет лишь спустя много лун, а пока Альфред самодовольно и вальяжно общался со сдавшимся капитаном и шел следом за ним, пока вся команда устремилась в трюм за добычей.
Иван постоял еще немного на палубе, и неторопливо пошел к себе вниз. Он с улыбкой размышлял о том, что видел в Альфреде самого себя лунами ранее и это странное сходство, этот азарт и жажда приключений, тянули к нему все сильнее. И если несколько лун назад Брагинский считал, что потерял абсолютно все в пучинах океана и лапах Морского Короля, то теперь думал, что судьба не просто так свернула именно в это русло. Рядом с Альфредом было на удивление правильно, и это даже больше не пугало Ивана, как прежде.
— Иван!
Альфред радостный и довольный, влетел в трюм, едва ли не оскальзываясь на ступенях. Брагинский поднял удивленный взгляд и затушил сигару до лучших времен, вглядываясь в полумрак. Джонс был взмылен после захвата чужого корабля, покрыт кровью и темными разводами грязи, но ясный взгляд голубых глаз горел неподдельным огнем.
— Поздравляю с добычей, — Иван говорил в привычной ленивой манере, хотя сам невольно засматривался этим румянцем на покрытых алыми каплями щеках и ярким огнем глаз.
Альфред, южанин по крови, и сам был огнем, вспыхивал пламенем эмоций и палил собой все. Иван, привыкший к строгой ледяной сдержанности порой боялся обжечься, но на деле лишь сильнее тянулся к этому живому и чистому пламени, которое отогревало ледяное сердце все сильнее и завлекало за собой.
— Ты должен это увидеть! — Альфред горел своим детским нетерпением и едва ли способен был еще устоять на месте.
Иван покачал головой, но все же грузно поднялся и поспешил за сэром Джонсом, цокая своей деревянной ногой.
В дальней части трюма все сверкало в полумраке. Торговый корабль запада оказался не просто богатым на товары, он точно сделан был из золота. Так, во всяком случае, казалось Брагинскому, который смотрел на обилие сундуков, доверху наполненных камнями и украшениями. Альфред же и вовсе подбежал к одному из них, выхватывая перстни побогаче и украшая ими пальцы.
— Ты представляешь, сколько можно купить на все это? Да короли не живут так богато, как заживем мы на «Мечте» и всяком берегу, что приютит наши корабли! — его азарт, кажется, распалялся все сильнее.
В окружении этого золота, Брагинский больше всего прочего смотрел лишь в эти глаза, наполненные жизнью, жаждой, радостью и лукавством. Альфред продолжал говорить, не замечая, как цокает деревянная нога по палубе и остановился, лишь когда Иван замер напротив в паре дюймов от него.
— Ты представляешь? — повторил Альфред, но голос его чуть сел не то от эмоций, не то от удивления.
— Представляю, — Иван потянул капитана за измазанную рубаху и впился в губы, желая хоть ненамного приблизиться к этим эмоциям, впитать их в себя.
Джонс отдался поцелую всецело. Жадный, трепетный, горячий, он распалял нутро похлеще рома и всего пережитого азарта во время боя. Этот жар лишал рассудка сильнее всех золотых вокруг. Драгоценные перстни, слишком большие, полетели с пальцев на пол небрежно вместе с лишней одеждой. Рубаха стянута была слишком неловко и быстро, а Джонс горячим телом уже вжимался в Брагинского, впечатывая его в неровные стены трюма, пока тот расчерчивал яркими царапинами спину Альфреда. Все это походило на опьянение, вот только пьянило желание и животное вожделение, пьянил азарт, жажда сражения, пусть это сражение и было без проигравших, пьянила яркая всепоглощающая страсть.
— Тут слишком темно и неудобно, — шептал чуть позже Альфред, когда Брагинский затягивал завязки на поясе штанов и неловко садился на пол.
— В этом есть своя разбойничья романтика, — усмехался он и затягивался снова сигарой, с удовольствием выдыхая едкий дым в воздух. — Золото, запах мокрого дерева и соленой воды, запах крови… По-моему просто прекрасно.
— А в каюте есть ром, — Альфред уже возвышался рядом и улыбался широко и хитро.
— А вот это дельное предложение, — кивнул, будто задумчиво, Иван, очерчивая ладонью подтянутые бедра. — Что ж, тогда идем!
Альфред уже протянул ладонь, но Брагинский лишь мотнул головой и поднялся, опершись на стену.
— Я все еще твой враг, птенец, — легко усмехнулся он и гордо поднял голову.
— К врагу не поворачиваются спиной, — хмыкнул Джонс в ответ, жадно рассматривая бледную кожу, покрытую шрамами.
Иван лишь подкинул ему рубаху с камзолом, прихватил свою одежду и двинулся наверх. Яркое солнце ударило по привыкшим ко тьме глазам, но Брагинский лишь подставил ему лицо, втягивая сладостный запах океана, прежде чем двинуться вперед. На палубе суетились в своем веселье пираты, на «Ласточке» и «Мрачном», плывшим по обоим бокам «Мечты», и вовсе горланили песни, и в этот миг Брагинский чувствовал, что находится именно там, где нужно. Сзади звонко рассмеялся показавшийся Джонс, команда заулюлюкала вслед своему капитану, который вновь паясничал и махал треуголкой, а сам Ваня впервые смеялся вместе со всеми. Это ли было счастьем? Брагинский не знал, но искренне радовался именно этому мигу.
***
«Мечта» стояла в прибрежной гавани Зеленого острова, который по праву считался пиратским. Герцогства на нем давно уже получали немаленькие взятки от пиратов и закрывали глаза на всю торговлю, сколь бы грязной она не была. А потому корабли с черными флагами были здесь делом обыденным и привычным.
Брагинский смотрел с корабля на водную гладь и неровный берег, заставленный сплошь небольшими домами. Он успел порядком соскучится по суше за те восемь лун, которые провел с Джонсом на корабле, но Альфред разумно не допускал Ваню к берегу. Это было едва ли не единственным ограничением, которое исключало любую возможность побега. Сейчас на палубе было почти пусто, лишь Мэттью Уильямс, капитан «Ласточки» и родной брат Джеймса, прикорнул у самого борта. И все же сон его был чутким, а потому Брагинский даже не решался на вероломную попытку вырваться на свободу.
Солнце уже клонилось к закату, когда «Ласточка» и «Мрачный» медленно отчалили от берега и двинулись к кораблю. Иван усмехнулся и поднял взгляд вверх, где кружились по сумеречному небу белые крикливые чайки. Волны покачивались слабо и умиротворенно, но вдруг среди белых точек промелькнула темная, нездешняя. Брагинский потянулся к поясу, где всегда пристегнута была теперь заместо сабли подзорная труба. Темная птичка все приближалась, опускалась ниже и летела прямо к Ивану. Тот обернулся спешно на дремлющего Уильямса, на далекие еще корабли и вытянул руки, куда тут же опустился небольшой буревестник.
— Быть того не может… — Иван торопливо отвязал клочок пергамента, пробежался взглядом по ровным строчкам и сердце заколотилось сильнее в груди.
Он не мог сдержать улыбки, когда отпускал птичку прочь, но стоило Джонсу ступить на палубу, как на лице Брагинского вновь лежало лишь ленивое спокойствие. Команда, принявшая его, вновь веселилась, красуясь тяжелыми кошелями на поясах, сам Джонс сверкал новыми перстнями на грубых пальцах, а внизу, за бортом, размокал и стирался клочок пергамента, отправленный в морскую пучину.
***
— Я никогда не спрашивал, как это случилось? — Альфред стоял у борта и смотрел на полную луну, что отражалась в ряби океана. Вся команда спала беспробудным сном, а потому на палубе кроме него и Ивана не было больше никого.
— Это? — Брагинский задумчиво поцокал левой ногой и вздохнул: — Когда ты молод, то думаешь, что все лежит у твоих ног и нет ничего, что остановило бы тебя, — задумчиво проговорил он, подпирая ладонью голову. — Это плата за мою беспробудную глупость и наглость, а еще за излишнее бахвальство, — он улыбнулся чуть шире и искоса взглянул на внимавшего Джонса. — Я возомнил, что без проблем смогу забрать себе военный корабль у опытного капитана. Меня даже пытались отговорить от этого безумия, но я был слишком молод, горяч душой и импульсивен. Жизнь поставила на место весьма жестоко: я потерял корабль, часть команды, часть ноги и лишь
чудом оказался на берегу, где меня приютила какая-то богом забытая старушка. Потом меня отыскала Юльхен с братом, потом по кусочкам я нашел себе новую команду, но с тех пор никогда не пытался больше прыгать выше головы, — Брагинский вновь посмотрел вдаль и в глазах его заплясали знакомые азартные искорки. — Однако со временем я все же отомстил тому капитану и забрал его фрегат. И «Ледяной», некогда принадлежавший северянам, с тех пор служил мне верой и правдой.
Он повернулся к Альфреду, гадая, уловил ли тот призрачный намек в словах, но мальчишка лишь задумчиво смотрел на деревянную ногу, точно выпав из своей реальности. Сэр Джонс при лунном свете сам потянулся за жарким поцелуем и полностью отвлекся на него и горячие ладони, а потому не видел ни ряби воды вдалеке, ни темного пятна корабля на лунной дорожке. А когда заметил, было уже поздно.
***
— Все на!.. — Альфред развернулся было на пятках и хотел броситься к колоколу, но знакомый скрежет отвлек его совершенно, а серебристая сталь сабли — его сабли! — уперлась точно в глотку.
— Никогда не поворачивайся к врагу спиной.
Брагинский улыбался слишком нахально и крепко сжимал ладонью удобную рукоять. В его сиреневых глазах точно плясали все морские дьяволы, а Альфред так и замер пораженный и совсем сбитый с толку.
— Ваня?.. — Джонс был растерян до крайности и все ждал, когда губ вновь коснется эта мягкая привычная улыбка, без лукавства и озорства.
Но Иван продолжал смотреть хитро, а сабля опасно давила на кожу шеи. Как назло на груди не было привычных пистолей, а палуба, слишком пустая и гладкая, вряд ли могла подкинуть хоть какое-то оружие.
— Ну, птенчик, не делай такое лицо, я предупреждал, что остаюсь твоим врагом, — Иван медленно отступил на шаг назад, но саблю и не думал опускать. — Ты спас мою жизнь, а потому я оставлю твою в покое, но ты дашь мне спокойно уйти.
— Хорошо, — Альфред смиренно прикрыл глаза, и сабля опустилась вниз. Где-то по боку подплывал все ближе корабль, а Брагинский отступал все дальше к борту.
— Вот и славно. Мне бы не хотелось заканчивать наше знакомство сейчас, — он улыбался с некоторым облегчением и теплотой. — С тобой на удивление приятно пить, птенец.
И снова издевательство, которого Джонс не слышал уже много лун. Все возвращалось на круги своя, когда схватившись за трос, Брагинский легко перебрался на свой корабль, где уже радостно встречала его вполне живая команда. Альфред смотрел еще с секунду на эту радость, прежде чем броситься к колоколу и разбудить его звоном утонувшую в ночном сне «Мечту».
— Все на борт, на нас напали! — закричал он что было сил и тут же поспешил лечь на пол и прижаться к нему теснее. Как раз вовремя, чтобы два четких выстрела пролетели над головой. — Заряжайте пушки, они не должны уйти! —продолжал раздавать приказы Альфред.
Сонная команда собиралась на удивление быстро и четко. Внизу загремели тяжелые пушки, послышалась знакомая брань, пока «Ледяной» отплывал все дальше. Ядро ударилось о борт военного корабля, но не причинило ему ровным счетом никаких увечий.
«Никогда не пытаться прыгать выше головы» — всплыли невольно слова в голове Альфреда, но он лишь стиснул крепче зубы и вдохнул глубже.
— Еще один залп!
Но ни этот, ни следующий выстрел не дали плодов. Фрегат отплывал все дальше, но отчего-то не торопился обороняться, хотя с его мощью «Мечту» можно было размазать в два счета.
«Мне бы не хотелось заканчивать наше знакомство сейчас» — Альфреда все сильнее грызло обидой и яростью. Брагинский точно все это время не ставил его ни во что, играл, словно с ребенком, и теперь, наигравшись, уплывал.
— Капитан! Нам не пробить фрегат! — попытался было сказать кто-то из товарищей.
— Еще. Один. Залп, — продолжал, как заведенный, чеканить Альфред.
Новый выстрел погряз в столбе воды. Джонс испытывал слишком навязчивое чувство дежавю, когда необъятное существо рухнуло на палубу, взбешенное ночной суетой. Альфред очнулся раньше, чем знакомый треск начал бить по ушам, вскочил на ноги и закричал, что было сил:
— Все на борт «Ласточки» и «Мрачного», покиньте «Мечту» немедленно!
Морской Король точно ждал этих слов — корпус корабля начал трещать по швам, когда с нижней палубы в панике побежали прочь люди. Они прыгали в воду, с трудом перебирались на соседние корабли, пока «Мечта», наследство Артура Керкленда, доживала свои последние минуты. Альфред покинул ее последним: его с трудом втащили на «Ласточку» Джеймс с Мэттом, — и уставился на жалкие обломки, которые постепенно погружались в воду вместе с божеством. Короли забирали лишь одно судно, и все же отбить его было невозможно. Джонс вскинул взгляд вдаль, где еще отчетливо виден был фрегат.
— Продолжить преследование? — поинтересовался у него Джеймс, но Альфред лишь махнул рукой:
— Мы еще встретимся с ними. Но к тому моменту мы будем на равных.
Его уверенные слова утонули в шуме морских волн и слабом ветре. А где-то на «Ледяном» Иван Брагинский сжимал в ладони серебристый перстень — единственный на руке, который забрал в первый день из шкатулки.
— Мы еще встретимся, Джонс. И к тому моменту стань настоящей птицей.
***
Свеча почти догорела, и лишь слабо полыхал еще тонкий фитиль. Господин замолчал и потянулся в своем кресле, сладко зевая. На него в упор смотрели слишком внимательные голубые глаза, нахальные, любопытные и горящие живым огнем.
— Вот так все и было. А теперь передо мной сидишь ты, Эмили Джонс, и просишь отыскать Ястреба? — Иван лукаво улыбнулся и отложил в сторону пергамент.
— А разве вас, Медведь, не зовет к себе море? — она улыбалась широко и хитро, совсем как ее отец в годы своей юности, бороздивший просторы Великого. Иван оглядел опостылевший кабинет, кипы книг и тонны бумаг, ненужных и скучных. И среди этих книг покоился запыленный бортовой журнал, забытый уже давно, но так и не тронутый.
— Море зовет всех, кто хоть раз побывал в его пучинах, — Брагинский поднялся и подхватил свой камзол, цокая деревянной ногой по отполированному полу. Он был статным, высоким, с гордо поднятой головой и светлыми волосами, чуть тронутыми сединой. — Идем, Эмили, для начала нам понадобится хороший корабль…
Иван приоткрыл перед встрепенувшейся от радости девочкой дверь, и та мигом соскочила с места, бросаясь к Брагинскому. Она уже о чем-то быстро рассказывала тому, а взгляд ненароком зацепился за руку. На грубой ладони не было ни одного украшения, и лишь одиноко серебрился в свете догорающей свечи перстень.