— Три… два… один… и!
Это «И» должно было означать удачный эксперимент и новую ступень на пороге к великим свершениям. За такой успех точно должны были повесить фотографии на доску почета в школе, в районе и штате, и наградить, как минимум, нобелевской премией, а так же увековечить имена в истории. Но капризная жидкость в склянке, судя по всему, имеет свои планы на этих двоих, никак не связанные с рукоплесканиями и томными восторженными вздохами преподавателя Бонфуа. Она начинает бурлить, возмущаться, меняя свой цвет, и двое местных непризнанных гениев — Альфред и Иван, — поспешно и опасливо переглядываются. Это не входило в их планы, как и заклубившийся черный дым над партой. Это не было целью, особенно когда склянка вдруг трясется сильнее и грозится вот-вот взорваться.
— И что это означает, господа? — вкрадчивый голос преподавателя Бонфуа становится последней каплей для взбунтовавшегося эксперимента.
— Ложись! — кричит вдруг Альфред, разом телепортируясь на пол, прежде чем склянка не выдерживает напора, и, наконец, взрывается.
Вот тебе и нобелевская премия. На парте черный след. С нее стекает на пол непонятное нечто кислотного цвета. Под столом, забившись, сидят Иван с Альфредом и косятся вверх на угрозу куда более опасную, нежели бурлящая склянка. Андре Бонфуа с подпаленной бородкой сосредоточенно протирает очки краем замызганного халата, но по взгляду видно, как он методично расчленяет учеников в ближайшей подворотне.
— Джонс. Брагинский. В кабинет директора, живо, — слишком спокойно говорит он.
Альфред с грустью смотрит на свое творение и тяжело вздыхает. А ведь такая хорошая взрывчатка получилась…
***
— Мистер Джонс, мистер Брагинский, какой сюрприз.
В голосе Артура Керкленда — директора школы, слышится столько сарказма, что ребята невольно ежатся. Керкленд даже не отрывается от монитора, едва узрев краем глаза знакомую парочку. Слишком хорошо знакомую, если быть точнее.
— И сколько же прошло с вашего последнего визита? Месяц, неделя? — будто задумчиво перечисляет он. — Хотя, что это я, вы так любите мою компанию, что были здесь только вчера, — фыркает напоследок он и, наконец, поднимает на ребят недовольный взгляд. — Нет, серьезно, вы издеваетесь? Неужели нельзя пожить спокойно хотя бы неделю? К слову, что произошло на этот раз?
А вот последний вопрос директора явно интересует. Как ни крути, но эта парочка богата на фантазии и с каждым разом удивляет Керкленда все больше. Они еще и умудряются не повторяться в каждой своей выходке, что, несмотря на внешнее недовольство, откровенно веселит Керкленда.
— Они устроили взрыв в кабинете химии.
Сзади тихо закрывается дверь, и заходит угрюмый по природе своей Бонфуа. Артур косится на него с секунду и старательно пытается сдержать ползущую улыбку — плешь на бороде в виде сердечка смотрится более чем оригинально на хмуром и нелюдимом Андре.
— Это был не взрыв! — Джонс аж загорается от возмущения, подскакивая на месте. — Мы хотели создать новый вид топлива, который при реакции выбрасывал бы столько энергии, что хватило бы на целый автомобиль! — воодушевленно говорит юный исследователь, меряя шагами кабинет директора.
— Мистер Джонс…
— Вы только представьте себе, как сократились бы энергетические расходы всего мира! Это, между прочим, открытие века и…
— И вашим заданием было определение принадлежности солей, — вокруг Бонфуа вьется почти ощутимая угрожающая аура, отчего Альфред прикусывает язык и опасливо прячется за надежную Ванину спину на случай, если придется обороняться.
— Но это же так скучно! И бесполезно! — обиженно тянет Джонс.
— Зато не подвергает никого опасности! — взрывается похлеще всяких склянок Бонфуа. Он прокашливается, поправляет очки и обращается уже без эмоций к Артуру. — Мистер Керкленд, проследите, чтобы эти двое были наказаны за непослушание и нарушение мер безопасности, не говоря уже о нападении на учителя, — он тыкает в свою драгоценную бородку и разворачивается на пятках к выходу.
— А ему даже идет, — хмыкает Альфред, когда закрывается дверь, а секундой спустя получает звонкую оплеуху от директора. — Ну, Арти, — обиженно тянет он.
— Здесь — мистер Керкленд, — фыркает тот. — Серьезно, Ал, у меня на вас двоих жалоб больше, чем на всех остальных вместе взятых. Найдите себе, наконец, занятие поспокойнее, чем спасение школы от динозавров, защиты на случай инопланетного вторжения и этой ерунды с турбонадувом…
— Турбоподогревом! — пытается было вставить Альфред, но его перебивают.
— Неважно, — Артур отмахивается и выписывает на бумажку новую отработку, на которую тут же летит директорская печать. — Свободны оба. И что б в следующий раз я вас увидел не раньше, чем через неделю, а не то вся твоя коробка с играми отправится к твоему двоюродному брату.
Глаза Альфреда округляются от ужаса, когда он переглядывается с Артуром, и он торопится быстрее покинуть кабинет, прежде чем родной дядя придумает что-нибудь еще более страшное и изощренное.
***
— Нет, ну ты представляешь? Все мои игры спихнуть Джеймсу?! Ты понимаешь, насколько осторожными нам надо быть впредь? — вещает Альфред, усаживаясь за старую, потертую парту в кладовой.
Ваня плюхается рядом, поправляя аккуратную табличку на столешнице и утыкаясь в свой шарф.
— Ну, и что нам делать? — грустно тянет он, глядя в одну точку. — Столько ведь планов было, а теперь… Может, больными притворимся?
— И пустить на ветер целых семь дней?! — возмущается Альфред. — Еще чего, просто нужно найти что-то…
Он наклоняется под парту и, покряхтев, вытягивает оттуда толстенную папку, всю забитую бумагой до отвала. Эта кладовка давно уже заброшена и лишь изредка проверяется на наличие мелких вредителей вроде грызунов и насекомых. В остальном она целиком и полностью принадлежит Альфреду и Ване, которые некогда давно «случайно» стащили у охранника ключ от нее и, — как же так вышло-то? — сделали дубликат. Поэтому здесь, в кладовке, их тайный и никому не известный штаб. Здесь же и зал совещаний, пусть и лишь на двоих, но так ведь в разы круче. А папка… Папка собирает в себе все их планы и предполагаемые открытия.
— Так, эксперимент по созданию топлива мы отложим до лучших времен.
Альфред методично открывает нужную страницу и старательно перекладывает файл с формулами и теориями, перемежающийся рисунками супергероев, в самое начало к стопочке того, что не получилось или получилось не до конца, а, быть может, было отправлено на доработку. Таких файлов много, около сотни — в конце концов, ведь каждый эксперимент имеет право на ошибку.
— Может это? — Иван тем временем смотрит с конца и натыкается на фотографию уборщика. — Кику Хонда обслуживающий персонал или тайный шпион? — с выражением зачитывает он текст и пробегается взглядом по буквам. — Тихо, мирно последим за ним, разведаем в архиве настоящее имя… — лист спешно закрывает Альфред.
— Нельзя в архив, дядя поймает и голову с меня снимет, — быстро мотает головой он. — Да и скучно… Я хочу что-то прямо, чтобы ВАХ, а это… Пф, неинтересно.
Ваня с секунду смотрит на слишком эмоциональное лицо друга и кивает — это и правда скучно. Альфред тем временем полностью сосредотачивается на записях, а Ваня наблюдает и в который раз погружается в свои мысли.
Он знаком с этим парнем с самого детства. И их знакомство вряд ли можно было назвать таким уж благоприятным, как могло показаться каждому, кто видит их вместе теперь. Тогда же оказываться рядом было сущим наказанием — мальчишки не могли мирно и двух слов сказать, как лезли друг на друга с кулаками, зубами и детскими лопатками, если те подворачивались под руку. Иронией всего было то, что дома находились не просто по соседству на одной улице, но и имели общий двор, так что исключить встречи было попросту невозможно.
Грызня продолжилась и в школе, но уже в более изощренной форме. Кто станет первее во всем, кто получит высший балл и в итоге окажется самым лучшим. Учителя нарадоваться не могли на двух чересчур старательных мальчишек. А потом вдруг все резко изменилось.
— Хей, Брагинский, а слабо выкрасть ключи у охранника?
Так начался тогда разговор после уроков. Ваня, признаться, сильно удивился даже не самим словам, а тому, что Альфред вообще с ним заговорил.
— Еще чего. Тебе нужны ключи, вот сам и кради. Решил на меня всю грязную работу скинуть? — фыркнул тогда он.
— Да ты такой неумеха, что сам ничего и не сделаешь! Так что я полюбому пойду с тобой, — горделиво отвечал Альфред.
— Неумеха? Повторишь мне это, когда ключи окажутся первее в моих руках!
— Ах, так? Я ни за что не уступлю!
Это было самой большой их совместной глупостью до сих пор. Быть может потому, что охранником тогда был Ван Яо, куда больше подходивший на роль повара, нежели сурового блюстителя дисциплины, или от нелепости всей ситуации, когда двое воришек, переругиваясь между собой, пытались увернуться от ударов половника — первого, что попалось Яо под руку. Половник был перевязан бантиком и явно предназначался кому-то в подарок, но от этого менее страшным оружием в руках разъяренного китайца не становился.
Именно тогда, лежа на траве заднего общего двора и пытаясь отдышаться, оба хохотали в голос, тряся в руках добытую связку с ключами, которая слабо поблескивала в закатном солнце.
— Так зачем они? — спрашивал тогда довольный Ваня.
— А чтобы скучно не было, — смеялся Альфред.
И скучно больше не было. Потому что именно в тот момент вся вражда резко перетекла сначала в союзничество, а потом и в такую крепкую дружбу… Ване порой становилось стыдно, насколько близким человеком теперь стал для него Альфред, о чем тот, возможно, даже не подозревал. А Джонс просто вечно улыбался, генерировал все новые идеи и доставлял головную боль всем окружающим. Всем, кроме Вани, потому как тот всегда был верным сообщником во всем.
— Вот оно… — Джонс говорит это с придыханием, замирая на одной странице и вытягивая из файла древний, как жизнь, план школы.
Ваня с трудом выныривает из мыслей и пялится на старый и ветхий лист бумаги, припоминая в нем что-то очень давнее, едва ли не со времен начала их дружбы.
— Коллега, позвольте узнать, что это? — голос Вани приобретает деловой тон, а сам он поправляет свой шарф с таким же видом, с каким обычно затягивают сильнее узел галстука бизнесмены. Пыльная кладовая разом превращается в тот самый зал советов, а Альфред подрывается с места и вихрем встает перед столом.
— Мой дорогой друг, это то, что я откладывал в долгий ящик со дня нашего знакомства…— Ваня тихонько прыскает — в день знакомства, они, должно быть, стукали друг друга погремушками и вряд ли еще думали о планах. — Э-э-э, ладно не знакомства, но с первой операции точно! — поправляется Альфред и, не медля, продолжает. — Мистер Брагинский, вы же знаете историю основания нашей школы?
— Основана в 1935 году немецким ученым Людвигом Миллером, который иммигрировал с семьёй сюда и жил в этом городке, — четко рапортует Иван заученную инормацию. — Школа строилась по его собственному архитектурному проекту, имела подвальное помещение, выходящее за фундамент, и предназначалась для всех слоев общества. Единственным требованием…
— Пррр, хватит, — мотает головой Альфред и довольно улыбается. — Вы сказали уже достаточно, а теперь угадайте, чем эта карта отличается от остальных, — Альфред с деловым видом раскладывает на столе лист и позволяет Ване взглянуть на пожелтевшую от времени бумагу.
На первый взгляд на ней изображен самый обычный план, какие висят у них по всей школе со схемой эвакуации. Но приглядевшись, Иван видит разлиновку размеров здания.
— Откуда она у Вас? — уточняет Ваня, проходясь взглядом по помещениям.
— Позаимствовал у нашего невежественного директора, который имел наглость положить это сокровище в рамку и повесить на стену, — хмыкает Ал и присаживается на край стола. — Ты можешь себе представить, что можно сделать с этими цифрами? — интересуется он.
Ваня отрывает взгляд от плана и мягко улыбается, откидывая челку с глаз.
— Можно сверить все и найти какое-нибудь тайное помещение, — тянет он.
— Именно! Которое никто до нас не удосужился поискать, — радостно кивает Альфред. — А за тайными помещениями будут и тайные, удивительные знания!
Его глаза разгораются настоящим азартом. Сколько бы ребячества и детской дурости не было в Джонсе, но его стремление к знаниям просто поражало. Впрочем, не менее сильным оно было и у самого Брагинского, а потому, несмотря на вечные шалости и неурядицы, школа еще продолжала держать двух раздолбаев при себе. В конце концов, на местных олимпиадах они всегда с легкостью отстаивали честь школы.
— Значит, завтра начнем, — соглашается Ваня и поднимается с места.
— А сегодня мне пора на тренировку по регби! — кивает Альфред, аккуратно складывая карту и убирая ее в папку. — Завтра до уроков, Вань. Не проспи, — он хлопает друга по плечу и скрывается за дверью.
Ваня смотрит с секунду вслед, чуть краснеет от своих мыслей и, подхватив сумку с учебниками и недоделанный скворечник для урока, торопится покинуть кладовую, не забыв запереть ее на замок.
***
— Да уж, ну и непривычное у тебя… место работы, — так говорит молодой мужчина, опираясь на стойку, за которой, закинув ноги на стол, расхлябно сидит охранник.
— Да ладно, сторожить мелких от всякого вселенского зла, а заодно школу от их шалостей самое то для меня, — ухмыляется в ответ он. — Так что не парься, Франц, пока ты здесь, ты в полной безопасности и под моей защитой, — ухмылка его становится куда более самодовольной, и Франциск качает головой.
Он сам предложил Гилберту работать здесь, когда его брат, Андре, заикнулся о поиске нового охранника в школу. Претендентов было кот наплакал, а у Гилберта как раз были очень большие проблемы с заработком. Поэтому младший Бонфуа решил одним махом убить двух зайцев: и школе помочь, и Гилберту работенку подкинуть. И вот теперь, спустя пару месяцев, он, наконец, смог выбраться на рабочее место к другу.
— Ну, и как оно? Не сильно достают? — интересуется Бонфуа, оглядывая пустынные помещения. До начала занятий еще добрых два часа, а потому школа выглядит слишком уж неживой.
— Меня? Достают? Да я у них за своего! — смеется Байльшмидт.
Что ж, в это вполне можно поверить. Гилберт тот еще затейник без всех этих взрослых заморочек, а потому для старшеклассников вполне может служить примером для подражания. Не самым лучшим, конечно, примером, но определенно интересным.
— Есть тут правда одна особенно яркая парочка, — вдруг добавляет он. — Ну знаешь, эдакие знаменитости всей школы, которыми и мы когда-то были. Уж и достается и-и-и-им, — с улыбкой тянет Байльшмидт. — Ну знаешь, то ведро с крыши скинут, и оно на директора попадет. Ну, то есть не ведро попадет, а то директор бы уже в больнице был, а вода из него. На кой черт им вода на крыше нужна была, вообще не понимаю… Ну, так вот. То они в столовой вместо сахара горчицу подсыпали… Вот смеху-то было, все потом этим чаем плевались. А вчера вон Андре бородку сердечком выжгли. Он аж побрился в тот же день, любо-дорого смотреть, — Гилберт рассказывает это столь воодушевленно и весело, что Франциск и сам не может сдержать улыбки.
— И зачем же им все это? — интересуется он, облокачиваясь на стойку.
— Ну они это… люди с повышенным уровнем идей и фантазий в организме, отсутствующим тормозом в голове и весьма специфичной удачей, — с умным видом комментирует Гилберт. — Проще говоря — долбоебы, — поднимает вверх палец он на манер профессора.
Франциск хохочет и вдруг осекается, глядя куда-то за окно.
— Это что, ученики? — не совсем понимает он, видя перебрасывающихся колкостями ребят, которые никак не могут поделить между собой рулетку для измерения. Гилберт смотрит туда же, а непонимание на лице сменяется интересом.
— Вспомнишь солнце, вот и лучик, — усмехается он. — Это, Франциск, местные знаменитости… И, чует мое сердце, скоро будет очень весело…
***
— Да держи ты крепче! — не унимается Ваня, зевая через слово и стараясь раскрутить тугую ленту.