— Бестолочь, а ну вытери! Вытери, я сказал. Ах ты, сквиб несчастная, где твоя палочка?
Отец схватил Меропу за руку, когда она потянулась к тряпке, и дернул к замызганному столу, на котором она разлила чай. Он чуть ли не тыкал ее носом в лужицу, пахнущую травами и землей.
— Колдуй живо, и чтоб ни капли не осталось!
Меропа дрожащими пальцами вынула волшебную палочку из кармана серого, дырявого платья.
— Эв-эванеско, — тихим, забитым голосом произнесла она, указывая кончиком палочки в стол.
Ничего не произошло. Меропа сжалась и быстро взглянула на отца. Он побагровел и завизжал:
— Дура бестолковая! Простые чары сотворить не можешь. — Он резко выхватил свою палочку, а Меропа в страхе отскочила в сторону. — Смотри, поганое отродье, как надо колдовать.
Он с силой ткнул в стол и заставил чай исчезнуть. После этого он сделал два больших шага в сторону Меропы, схватил ее за волосы и потащил к входной двери.
— Иди нарви мне крапивы. На это ты способна, а?
Он вытолкнул ее наружу. Меропа споткнулась о порог и едва удержалась, чтобы не упасть. На улице сидел на корточках Морфин, ее брат. Он поднял голову, отвлекаясь от заточки ножа, когда отворилась с грохотом дверь, и расхохотался почти беззубым ртом, завидев, как отец выталкивает недотепу-сестру в сад. Когда отец ушел, Меропа обессиленно опустилась на землю и потерла руку, которую ей едва не вывихнули. Ей к такому обращению было не привыкать. День за днем с того самого момента, как она себя помнила, отец бранился, бил ее, наказывал за малейшую провинность.
А все потому, что она не вышла. «Не вышла» — означало, что она была весьма посредственной колдуньей, не способной поднять в воздух и перышка, не то что брат. В тот единственный день, когда ей это удалось, она заодно спалила единственный в доме стол. Отец стол, конечно, вернул в прежнему состоянию, но щеки Меропы несколько часов горели от мощных оплеух. После этого всякое колдовство сопровождалось какими-нибудь несчастьями. Меропа путала слова заклинаний, не могла сосредоточиться на превращении, рушила все вокруг себя. Словом, она не вышла, и жизнь ее в доме волшебников была преотвратительна
Меропе шел девятнадцатый год. В ее возрасте, как ей был известно очень смутно, девушек выдавали замуж, и они жили в огромных красивых поместьях, катались на лошадях, разводили собак и ели на завтрак омаров. Меропа же жила с отцом и братом все в той же крохотной лачужке на одном из холмов, что и все свое безрадостное детство. Она по-прежнему готовила им еду, стирала одежду и получала оплеухи за то, что делала это вручную, словно какая-то маггла. Она ничего не могла поделать с собой и тем, на какую жизнь была обречена. Лучше ей было умереть, но решимости наложить на себя руки ей так и не хватило.
Меропа мотнула тусклыми, безжизненными волосами, прогоняя старые мысли, и принялась рвать крапиву для зелий отца. Руки невыносимо жгло, но она терпела, зная, что не сможет собрать побеги с помощью магии. Она охала и кривилась, но срывала крапиву и складывала ее поодаль.
Послышался топот копыт. Меропа испуганно встрепенулась и подскочила. Из-за темных теней густо поросших вокруг дома деревьев показалась лошадиная морда. Меропа никогда не видела, чтобы кто-то проезжал по тропинке, идущей мимо их дома. Она опрометью бросилась за ствол ближайшего бука и притаилась.
По тропинке неспешно шел вороной лощеный конь. Какая красивая лошадь! Меропа завороженно глядела на мощное животное, тихо прячась в своем укрытии, чтобы не спугнуть прохожего. Вскоре показался наездник. Сперва Меропа увидела его черные начищенные сапоги. Она задумчиво смотрела на них, пока мужчина не спустился по тропинке и не оказался на уровне ее глаз. Он не видел ее, ехал, держась в седле с расслабленной уверенностью, присвистывал и оглядывал долину, расположенную внизу. Он был худ и высок, Меропе пришлось поднять взгляд на его лицо — белое, утонченное, с прорисованными скулами. Тонкая линия губ смыкалась в свисте, из-под бровей смотрели блестящие темные глаза, во взгляде которых читалась властность и высокое положение. Ветер трепыхал черные уложенные волосы, которые легонько подпрыгивали на высоком лбу с каждым шагом такого же статного, как и его хозяин, коня.
Меропа забыла, как дышать. Она зачарованно оглядывала этого красивого незнакомца и провожала взглядом весь его путь. Он проехал мимо нее, и она принюхалась к его парфюму: пахло сандалом и кедром. Мужчина спускался к долине, и вот она больше не видела его лицо, но не спускала глаз с его расправленной прямой спины, любовалась издалека на линию роста волос, так изящно очерчивающую шею сзади. Всадник уменьшался вдали, то и дело скрываясь за кустами и изгородями. Меропа переходила от одного дерева у ограды к другому, чтобы выловить черную точку, вытягивала шею и наконец заметила его на другой стороне долины. Теперь он поднимался по холму к шикарному поместью местного сквайра Риддла, которому принадлежала долина с деревней и противоположный холм.
Меропа тихо охнула, осознав, кого увидела сейчас. Должно быть, это приехал сын землевладельца. Как он красив! Меропа в жизни не видела таких красивых людей. Она знала только отца, брата, которые не отличались приятной внешностью, нескольких мальчишек, которые не пугались добегать до их лачужки в густой темной роще, да себя в зеркале — такую же неказистую и уродливую, как ее родные.
— Эй, ты где пропала, дрянь? Я жду крапиву, пошустрее там! — донеслось из открытого окошка домика.
Меропа вжала в голову в плечи и бросилась к кустам крапивы. Она судорожно пыталась перехватить толстые и жгучие побеги непослушными костлявыми пальцами. Нарвав как можно больше, она схватила их в охапку и побежала в дом, напоследок глянув в сторону большого дома на холме. Вот бы еще хоть глазком увидеть этого белокожего брюнета… Он был словно цветком, которых никогда не росло в их саду. А еще он ярко пах. И как он держался в седле!..
Она видела его всего несколько минут, но его лик впечатался в голову, так что даже много часов спустя, когда Меропа с горем пополам накормила семью, чуть не разлив жидкий суп по липкому столу, и осталась в своей комнате, красавец на коне вернулся в ее памяти и вызвал улыбку. Меропа и не подозревала, что умеет улыбаться.
Она лежала на серых исштопанных простынях, смотрела в мутное от грязи окно и видела луну. До чего она была сегодня прекрасна — ярко-белая, она напоминала Меропе молочное худое лицо того мужчины. Его впалые щеки и высокие, выточенные скулы вставали перед взором и не желали изглаживаться из памяти. Да и Меропа не хотела, чтобы они уходили из ее головы. Вот только увидеть бы его еще раз, запомнить чуть получше, впечатать в память и носить с собой, как тот медальон, которым отец доверил ей владеть.
А еще по-настоящему захотелось жить. Хотелось проснуться завтра утром и спуститься в сад в надежде застать его на тропинке. Сквайры же ездят по делам в Грейт-Хэнглтон, не так ли? Вдруг пошлют сына? Тогда Меропа смогла бы разглядеть его получше. А он, должно быть, сменит одежду и предстанет перед ней в новом образе, в свежем образе, который она будет жадно впитывать взглядом.
Меропа перевернулась на бок и тихо хихикнула. Она никогда доселе не испытывала ничего подобного. Что-то странное творилось в душе, незнакомое, неизведанное, но ей было хорошо от этого ощущения. Оно давало силы жить даже и такой жизнью, которая досталась ей в этом доме.
Вот бы ей кто раньше сказал, что влюбляться с первого взгляда — это вот так.
*
На следующий день она встала рано, приготовила завтрак и даже ничего не разлила, отчего чуть ли не впервые в жизни не заработала оплеухи с самого начала дня. Выслушав требования отца, она поторопилась в сад, где украдкой поглядывала на поместье, пока собирала травы для очередного зелья. Она вся превращалась в слух, когда нужно было отвернуться к другим кустам, чтобы не пропустить цокот копыт.
И вот наконец послышалось ржание коней. Меропа приблизилась к деревьям, которые скрывали ее от взглядов со стороны дорожки и замерла в ожидании. Снизу, из долины, поднялись сначала головы, а потом и тела землевладельца и красавца-сына, а также их лошадей. Мужчины громко смеялись и обсуждали дела, в которых Меропа ничего не смыслила. Но она почти не вслушивалась в слова, внимая голосу. Она слушала высокий, звонкий голос молодого мужчины и трепыхала всей душой. Вот как он говорит… Какой мелодичный, не похожий ни на чьи другие голос! Меропа стояла на этом самом месте и осознавала, насколько живой себя чувствовала от этого голоса и от тонких черт лица. От изящных, выверенных жестов, поправляющих длинную, уложенную на модный манер челку.
— Отец, как ты считаешь, не нужно ли нам выделить больше денег, чтобы расширить конюшни? Сегодня я пошел навестить своего скакуна и обнаружил, что ему очень тесно, — говорил он. Меропа внимала каждому слову, но слышала один лишь голос и запоминала, как он звучит.
— Ох, не знаю, Том, сынок, — отвечал ему старый отец.
Том… Его зовут Том. Меропа бросила на его отца мимолетный взгляд: вот, значит, как Том будет выглядеть в старости. Все такой же статный и высокий, по-прежнему с шикарными черными волосами и впалыми щеками, вычерчивающими острые скулы.
Мерлин, почему он так красив? Разве могут быть люди настолько красивы? А разве могут?.. Меропа ощутила, как сдувается пузырь счастья внутри. Она смотрела в спины удаляющимся землевладельцам и осознавала то, что не пришло ей в голову раньше. Этот мужчина был магглом, был рожден от магглов, женится на маггле и родит магглов-детей. Они никогда не будут колдовать, не узнают, как варить зелья, в их садах не будут расти заунывники. Они будут кататься на ничем не примечательных лошадях, разводить собак и никогда не заговорят со змеями.
И… Меропа хотела бы в их мир. Отец вечно бранился, что она ни на что не годная колдунья, так к чему ей оставаться здесь, если можно жить среди тех, на кого она похожа? Что ей эта чистая кровь, если она не может починить платье с помощью магии и вынуждена тайком доставать по ночам украденные в деревне иголки с нитками и колоть пальцы, неловко заштопывая вечные дыры?
Весь день она вспоминала голос Тома, перебирала в памяти звучание слов из его уст. Некоторые она не понимала, но за тот короткий разговор, что ей удалось подслушать, она запомнила множество сказанных им слов. Весь день она жила мыслью о том, что он вот-вот должен будет возвратиться по той же самой змеевидной тропинке, пролегающей мимо их дома. Ее не могли огорчить гневная брань отца и смешки брата, не смущали собственные неудачи в колдовстве — ничто не имело значения, когда где-то на свете существовал такой красивый человек, как Том Риддл.
Она сидела в саду до позднего вечера, прикрываясь тем, что собирает травы на зиму, а сама то и дело смотрела в даль рощи, где должны был показаться Том и его конь. Вот наконец и он. Заставляет коня двигаться неторопливо, будто даже здесь, на не принадлежащих ему землях, он чувствовал себя хозяином. Меропа смотрела на него, а он затмевал собой ее нищету, оборванное платье и тусклые волосы, которые она старалась расправить пальцами, чтобы они хоть немного перестали лежать сосульками. Когда она смотрела на него, для нее не существовало ни жалкой хибарки, которую она звала домом, ни тирана-отца, ни брата, его любимчика; не было неудач с колдовством, гнилых объедков в кухне-гостиной, мертвых змей, которых Морфин таскал домой каждый день. В воздухе пахло богатством, красотой и жизнью — все пахло Томом из большого дома на холме.
*
Прошел месяц. Это был первый счастливый месяц в жизни Меропы, но чем сильнее он клонился к концу, тем тоскливее ей становилось. Ее посещали правдивые, но болезненные мысли. Меропа ежедневно работала в саду, она была на воздухе чаще, чем когда-либо за всю свою жизнь. Каждое утро начиналось с того, что она смотрела через ограду на едущего по делам Тома Риддла и пряталась в гуще деревьев и изгородей, наросших вдоль тропинки. Каждый вечер заканчивался тем, что она ждала его возвращения и провожала взглядом до тех пор, пока его высокая, стройная фигура на коне не превращалась в точку на другой стороне долины.
В какой-то из дней Меропа осознала, что ей мало этих кратковременных любований. Она была счастлива беззастенчиво рассматривать аккуратное лицо Тома в эти моменты, но ей хотелось большего. Она мечтала прикоснуться к его руке и узнать, что она теплая, а под пальцами ощущаются чуть выпуклые вены. Она жаждала дотронуться до его тонких губ и увидеть, как они изгибаются в улыбке — улыбке ей. Ей хотелось обвить руками его тело и ощутить, как он уверенно прижимает ее к себе, а в нос ей ударяет аромат его древесного парфюма. О, как бы она хотела прикоснуться губами к его скулам, к прямому носу, потереться щекою о его выточенный подбородок и поцеловать рот, состоящий из одной аккуратной прорези. Меропа хотела запускать пальцы в его волосы и ощущать, какие они густые и гладкие, чувствовать, склоняясь над ним, как свежо они пахнут.
Но он даже не знает, что она существует на свете, что каждый день смотрит на него через дикую живую изгородь, что ждет, когда он коснется взглядом неостриженных кустов и высоким, звонким голосом проронит, как ужасно они выглядят. Она ловит эти взгляды и воображает, что он посмотрел на кусты, потому что заметил ее и послал взгляд ей.
А еще у него была невеста. Меропа увидела ее на седьмой день, как Том приехал в Литтл-Хэнглтон. Ей не тягаться с такой утонченной, изысканной барышней, которая держалась в седле ровно с такой же уверенностью, как и Том. Меропа втайне мечтала, чтобы с девушкой случилось что-нибудь плохое и она умерла, но та была живее всех живых, и под конец июня Меропе стало известно, что они помолвлены, а свадьба назначена на осень.
Меропа впервые узнала, что такое ревность. Это жгучее чувство съедало ее изнутри, заставляло скрипеть зубами, когда Том отправлялся в дорогу со своей спутницей. Но больше всего Меропа страдала от бессилия и понимания того, что ей никогда не выбраться из отцовского дома и не связать жизнь с простым магглом. Отец убьет ее за одну только мысль о нем.
Все решил случай, который Меропа посчитала сначала несчастливым. Однажды Том долго не возвращался домой. Меропа было подумала, что каким-то образом пропустила его приход, но не оставляла надежду и продолжила наблюдать за тропинкой из окон гостиной. Морфин застал ее за этим занятием и расхохотался. Меропа обмерла, испугавшись того, что с ней могли сделать за влюбленность к магглу. Но еще больше она испугалась, когда Морфин вынул палочку и вышел из дома, намеренный проучить ее и маггла, которого она имела несчастье полюбить. Меропа с ужасом смотрела, как язвы покрывают красивое лицо ее Тома, но не могла с этим ничего поделать. Он называл их сумасшедшими оборванцами и страдал от чар. Меропа просила брата остановиться, но тот не слушал ее.
А потом прибыли работники министерства, обратили магию и стерли Тому память. Теперь он снова не знает, что она существует на свете и живет в этом самом домике на противоположной стороне долины. Меропа чувствовала себя очень несчастной, будто ей, а не ему всю кожу изрыли гнойнички. Морфин обещал ничего не говорить отцу, решив, что достаточно проучил маггла и ее, непутевую сестрицу, но вечером снова пришли из министерства. Конечно, применение магии на маггле просто так не оставили. Отец с братом слишком зарвались, к тому же очень некстати мимо проехал и сам Том, и Морфин выдал ее влюбленность отцу.
Если бы не министерские работники, она задохнулась бы от рук собственного отца, который не стерпел ее симпатии к магглу. Но если бы не этот случай, Меропа никогда не узнала бы, что значит быть по-настоящему свободной. И отца, и брата забрали в Азкабан, а Меропа впервые за всю жизнь стала предоставлена сама себе.
*
Утро, когда Меропа проснулась и осознала, что в доме не было ни жестокого отца, ни подлого брата, стало первым из череды очень счастливых дней. Она поднялась тут же, как открыла глаза, и первым делом, приведя себя в порядок и впервые спокойно позавтракав, выскочила на улицу. Теперь она смотрела из сада не украдкой, чтобы, не дай Мерлин, отец не застал ее за этим занятием, а без стеснения. Из дома на холме еще никто не ехал по дороге.
Меропа сидела на поваленном дереве и терпеливо ждала, поигрывая в руках палочкой. Мимо проползала змея, Меропа радостно поприветствовала ее и пригласила взобраться рядом. Обычно змей ловил брат, но Меропа всегда мечтала поговорить с одной из этих животных о чем-то своем и так, чтобы отец с братом ничего не слышали. И вот сейчас змея свернулась кольцами рядом с ней на дереве, а Меропа рассказывала ей о красавце Томе Риддле, живущем через долину от них.