На мгновение показалось, что под телом нет поваленного дерева, на котором он сидел, а под ногами — черной земли. Только пропасть, в которую они сейчас рухнут вдвоем.
— Тогда почему? Почему? — едва слышно спросил Юра.
— Да потому что я люблю тебя! С тринадцати лет! Вот так вот — как умею, как получилось! Сначала издалека, потом даже поверить не мог, что ты рядом и что ты отвечаешь мне взаимностью. Хоть немного! Ты всегда казался мне кем-то недосягаемым, на кого можно только издалека смотреть. И я думал… я думал, что делаю хуже. Что могу помешать, сломать то, к чему ты так долго шел, не дать тебе добиться того, чего ты достоин!
Застывший в груди воздух начал будто шириться и раздвигать ребра, делая в них трещины.
— Но я не могу без тебя! Не могу, понимаешь, не могу! Мне кажется, я схожу с ума. Прости, Юра.
Юра дернулся, высвободился из кольца вдруг ослабевших рук и в мгновение перекинул ноги через бревно, на котором сидел, и оказался с Отабеком лицом к лицу.
Внутри пульсировало, руки не слушались, но он все-таки смог положить ладони на чужие щеки. Погладил большими пальцами.
— Ты точно сходишь с ума, если думаешь, что я могу, — не чувствуя губ, произнес он.
Отабек притянул его к себе, едва не роняя с дерева. Юра целовал его чуть солоноватые губы, и ему казалось, что вот теперь они точно падают. Или наоборот — так крепко стоят на том самом натянутом канате, как никогда, как даже не привыкли.
Юра оторвался от губ Отабека, уткнулся носом ему в мокрую щеку. Улыбнулся, зажмурившись то ли от солнечного света, то ли от чего-то другого.
— Не плачь. В нашей ебанутой паре это моя прерогатива.
*
— Йо-йо-что? — словно пьяный, заплетающимся языком спросил Гоша. — Опять ворота!
— Ёёги, — вздохнув, повторил Юри. — Здесь круто гулять, потому что тень и прохладно. Больше после сегодняшнего мы ничего не осилим.
Впереди и правда маячили уже известные всем тории — темно-серые, величественные, даже немного мрачные, потому что прямо за ними раскинулся почти настоящий тропический лес. Широкая дорога, представлявшая собой насыпь из мелкого гравия, уходила куда-то вглубь, теряясь в темной, будто напитанной влагой зелени.
Они вернулись в Токио под вечер, а в огромный парк Храма Мэйдзи со входа в Сибуе попали уже почти на закате. Витя гордо рассказывал, что они с Юри дошли почти до восьмой станции.
— Ты уже после седьмой предлагал назад повернуть, — хмурился Юри. — Кто-то теряет форму?
— Не у всех же такая выносливость, как у тебя, мой драгоценный! Вон Юру я и на седьмой не видел, — парировал Витя.
— Вот только не прикрывайся Юрой!
Юра слышал их всех будто фоном. Даже прозвучавшее собственное имя не заставило отвлечься от того блаженного молчания, которое они делили с Отабеком. И наконец-то не было ощущения, что оно было натянутым или тяжелым. Просто тишина, которая сегодня словно играла особенную роль абсолютно во всем. Они еще успеют поговорить, успеют обсудить то, что волновало обоих — Юра теперь был хоть немного уверен, что он был не один в этих своих переживаниях, — а пока можно было просто вдыхать этот вкусный лесной воздух и ни о чем не думать.
Сбоку от основной дороги была небольшая тропинка, вся выложенная гладкими камушками. Заметив, как по ней идут босиком целые шеренги китайцев, Юра скинул кеды и последовал их примеру. Уставшие за день ноги будто попали в руки искусному массажисту.
— Блин, какой кайф. Хвала тому, кто придумал эту хреновину, — сказал он, перекладывая кеды в одну руку.
— Японцы, — Отабек улыбнулся и придержал его за локоть.
Ну вот и слава богу, подумал Юра, мельком глянув на него. И глаза живые стали, наконец-то. И на лице появились настоящие эмоции, почти забытые уже за столько времени.
Даже тем, кто постоянно молчит, нужно порой выговариваться. Как бы сложно это ни было и чего бы ни стоило. Просто высказать, как есть, а там дальше хоть гори синим пламенем.
А оно и горело. И совсем не больно — скорее тепло и полно. И тишина, которая родилась внутри где-то там, наверху, на границе между небом и землей, казалась родной и приятной, упругой, как мячик.
Юра почувствовал, как пальцы Отабека скользнули по локтю, предплечью, мягко обвились по запястью.
Все же как легко идти над пропастью по канату, когда кто-то держит тебя за руку. Даже если очень и очень высоко.
========== 4.5. Асакуса ==========
Комментарий к 4.5. Асакуса
♫ Tove Lo – Out Of Mind
“You’re out of your, you’re out of your,
You’re out of your mind to think that I…
To think that I could keep you out of mine”
В номере было темно, и Юра оступился, споткнувшись о собственный рюкзак, который утром бросил прямо перед кроватью. Отабек придержал его за талию, чтобы он не рухнул в кучу разворошенных пакетов, которые ровным слоем устилали пол. Привычка японцев закутывать любые покупки в миллион оберток, как капусту, привела к тому, что комната постепенно стала принадлежать различным упаковкам, а не Юре.
— Ты неряха, — шепнул Отабек ему на ухо. Было щекотно. И тепло.
— Ой, посмотрите на него, — тихо отозвался Юра, обнимая его рукой за шею, — если хочешь, можем пойти в твой номер. Там наверняка все убрано.
Отабек покачал головой и поцеловал его в губы. Отвел распущенные волосы с шеи, опустился ниже, тронул губами подбородок, кадык, ключицу в вырезе футболки. Юра выдохнул и, прижав его голову к груди, уткнулся носом ему в макушку.
— Поверить не могу, — приглушенно произнес Отабек, обнимая его обеими руками так крепко, что у Юры сбилось дыхание.
— Во что?
Юра отпустил его и, когда Отабек выпрямился, взял его лицо в обе ладони.
В мягкой, почти невесомой темноте, разбавленной светом никогда не спящего Токио за окном, глаза напротив казались черными и глубокими. И улыбку, дрожащую, ломаную, Юра тоже заметил. Отабек поднял руку, запутал пальцы в его прядях у самого лица.
— Что снова смогу к тебе прикоснуться. Вот так, — теплые пальцы слегка погладили скулу.
Юра прикрыл глаза. Тихо усмехнулся. Как всего этого хотелось все это время. Когда знаешь, что можно, что при встрече разрешено обнять, вдохнуть запах, впиться в губы, ждать этого проще. Все становится намного проще и понятнее. А когда нельзя… как будто видишь сквозь толстый слой стекла. И все внутри переворачивается, но сделать ничего не можешь. Потому что больше не твое, не трогай.
А теперь…
— Да, я тоже, — Юра слабо кивнул, опустил голову, прижался лбом к плечу Отабека.
Даже двигаться было страшно. И не хотелось делать это резко. Все внутри подпрыгивало вместе с сердцем, и там становилось жарко-жарко, почти как в августовской Японии на солнцепеке. И все же спешить было некуда, уговаривал себя Юра. Вот так хорошо — просто стоять посреди бардака его номера в темноте черт знает где, почти на краю света, где они оба периодически бывали, но это все равно было не то. Только сейчас, когда перестало быть больно и страшно, безразличие сменилось жаждой и любопытством. Жаждой к человеку напротив, в котором все казалось идеальным: и запах, и тихий голос, и эта немного грустная, неверящая улыбка на губах. И жаждой к городу с этим полынным горьким ароматом, пропитавшим их насквозь: и кожу, и одежду.
Отабек обнял Юру обеими руками, притиснул к себе еще крепче. Футболка у него на груди была мокрой — он всегда почти не вытирался после душа, только сушил волосы полотенцем и все. Юра хихикнул, Отабек, не выпуская его из кольца рук, вопросительно хмыкнул.
— Это уже нервное, по-моему, — вполголоса сказал Юра, повозив волосами и ухом по футболке Отабека. — Просто подумал, что настолько хорошо тебя знаю… ну, привычки, жесты и все такое. А понять то, что случилось, не смог.
— Я сам это все плохо сейчас понимаю, — ответил Отабек и прижался губами к юриным волосам. — Прости меня.
— Не извиняйся, я сам виноват, — едва слышно произнес Юра, не поднимая головы. — Скажи просто… ты же так больше не сделаешь?
Сомнения. Юра отругал сам себя — нельзя же так. Вот только-только все наладилось. А что, если Отабек сейчас спросит что-нибудь, вроде: а ты, Юра, тоже больше никогда не будешь на взводе? Никогда больше не будешь злиться? Никогда не наступит момент, когда у тебя опять все дойдет до точки, до абзаца из-за твоего ебанутого характера?
И что тогда ему ответить?
Что-то внутри возмутилось. Это же другое. Да, рано или поздно будет тяжело, будут поводы понервничать, может, даже ссоры будут — куда без них? Подумав это, Юра зажмурился и еще сильнее прильнул к Отабеку, если это вообще было возможно. Но казалось, что возможно. Было мало, мало, мало. Только бы снова не пришлось никогда испытать этой пустоты. На второй раз Юры точно не хватит.
— Послушай, — выдохнул Отабек и, положив Юре руки на плечи, отстранил его от себя. Погладил пальцами поверх рукавов футболки. Один тоже, кстати, был мокрым — чудодейственный японский душ решил вдруг снова включиться, когда Юра уже одевался, и окатил его с одного бока. Отабек, перешагнув через какой-то огромный широкий пакет из соседнего супермаркета, в котором Мила прошлым вечером притащила персики, двинулся к кровати, увлекая Юру за собой. Сел, потянул его за руку. Юра опустился рядом, посмотрел на него. На лице Отабека лежала тень от его собственной головы — Юра сидел спиной к окну, за которым ярко горел целый город.
— Юр, — Отабек провел большим пальцем по костяшкам юриной руки, — я правда больше не буду решать за тебя. И прости, что я это вообще сделал. Я не знал, что ты… что все будет вот так. Даже подумать не мог, — он сжал ладонь Юры, прочистил горло. — Мне казалось, что мы ссоримся, потому что тебе это все стало в тягость. Стой-стой, можно я договорю? Я знаю, что ты сейчас скажешь, что я идиот, — Отабек опять улыбнулся этой будто ломаной улыбкой и широко провел ладонью свободной руки Юре по предплечью. — Я и есть идиот. Прости меня за это. Правда, прости. И мне есть, за что извиняться. Я тебе обещаю, что я больше никогда не буду принимать решения за нас двоих один. Поверь мне. Пожалуйста. И… — он усмехнулся, опустил взгляд, — теперь тебе будет очень сложно от меня отделаться.
— Ты прав.
— Что?
— Прав, говорю, — Юра осторожно высвободил одну руку и потер нос. — Ты точно идиот, если тебе в голову приходит, что я буду пытаться от тебя отделаться.
— Юра, — Отабек двумя пальцами подцепил его подбородок, но Юра отвернул голову. — Эй?
— Ну вот, — улыбнулся он и шмыгнул носом. — Я же говорил, что реветь в нашей паре моя прерогатива.
Отабек подался вперед и сгреб его в охапку.
— А если я буду? — тихо произнес он Юре в волосы.
— Не будешь, — Юра покачал головой, покусал соленые губы, на которые натекло то ли из глаз, то ли из носа. — Тебе не положено, — усмехнулся он. — Это я вечно истерю.
— Ну, сейчас намного меньше, чем в шестнадцать, — сказал Отабек.
— Гррр, — Юра протиснул одну руку между ними и несильно ткнул его в ребра.
— Во-о-от, узнаю Юрия Плисецкого, — Отабек отстранился и поцеловал Юру в нос. — Воин, солдат и чемпион мира.
— Так и быть, я, может, даже спокойно отреагирую на серебро в следующем сезоне, если у тебя будет золото, — отозвался Юра. Внутри опять грело, как будто угли рассыпали. Но не больно, а приятно.
— Поборемся, — кивнул Отабек. — В полную силу, да, Юр?
— От меня поблажек не жди, у нас с Лилией огромные планы. И программы крутые. Так что тебе придется тяжко.
— Люблю трудности.
— Особенно такие, как я, — хмыкнул Юра. Слезы подсохли, и теперь кожу на лице стянуло.
— Ты не трудности, — Отабек положил ладонь ему на щеку. — Но я тебя очень люблю. Очень.
Ответить не получилось, так как губы тут же накрыли чужие, и комнату будто тряхнуло, как при землетрясении.
И было в этом во всем что-то одновременно сумасшедшее и правильное. Как будто эти словно украденные у судьбы поцелуи, которые, казалось, вот-вот могут отобрать снова, эти судорожные движения и объятия, сказанные тихим шепотом слова были специально придуманы именно для них. И больше бы никто не понял. Не смог бы осознать и сотой части.
Отабек целовал Юру глубоко, долго и при этом так осторожно, как будто он был хрустальный, но обнимал и прижимал к себе с такой силой, что становилось трудно дышать. И это было и знакомым, и новым, отчего голову сносило еще сильнее. Тоска, сжиравшая изнутри все это время, вытачивающая, изнурительная, растаяла, уступая теплу и почти болезненной страсти, от которой менялись местами пол и потолок.
Подушка, на которой все эти ночи было так удобно спать, теперь мешалась под лопатками, и Юра спихнул ее на пол, пока Отабек стягивал с него джинсы. Голую щиколотку вдруг обожгло прикосновение губ.
— Ты чего? — прошептал Юра.
— Зажило? — вопросом на вопрос ответил Отабек, укладывая его ногу себе на плечо и прижимаясь щекой к подъему стопы.
Юра вспомнил про ожог. Он уже пару дней его совершенно не беспокоил — так и остался непонятным узором, к которому уже можно было даже привыкнуть.
— Да, вроде.
— Не болит?
— Ну, теперь уж точно нет, — получив еще один поцелуй прямо в выступающую косточку, Юра высвободил ногу и, резко подавшись вперед, рывком притянул Отабека к себе, падая спиной на простыни.
— Все это время хотелось это сделать, — шепнул Отабек ему в губы.
— Извращенец, — буркнул Юра.
— С тобой иначе никак. Ты такой красивый, — опираясь на локоть, Отабек свободной рукой убрал длинную челку с юриного лба с поцеловал его в переносицу.
После он отстранился, снял футболку, потом проделал то же самое с Юрой, растрепав ему волосы еще больше. Когда Юра, наконец, снова обнял его, тихий стон на выдохе сам сорвался с губ. Контакт кожа с кожей сводил с ума и не оставлял в голове ни единой связной мысли. Кроме, разве что…
— Я так скучал по тебе.
— Я тоже, Юр. Очень сильно.
Глаза снова защипало, и Юра с силой зажмурился, вжимаясь носом Отабеку в сгиб шеи. Тот повернул голову, прильнул губами к спутанным волосам, скрывавшим ухо.
Никаких слез и соплей больше, подумал Юра. Сколько можно? Совсем выдержки не осталось. Он не плакал уже очень давно, а тут, в Японии, как заведенный — все выбивало из колеи.
Отабек опустил руку, скользнул ею Юре под поясницу, заставляя прижаться к себе бедрами. Мысли снова вымело из сознания, оставляя какой-то пульсирующий вакуум. И хотелось задыхаться этим теплом чужого тела, этим знакомым и таким родным запахом и ощущением ладоней на собственной обнаженной коже.
— Я тебя люблю, — одними губами, едва слышно, произнес Юра.
Отабек так бережно и осторожно поцеловал его в ответ, что дрожь от этого прикосновения к губам прошлась по каждому позвонку.
За окном шумел, светился и переливался, как драгоценное море, Токио. Где-то внизу, через восемь этажей от них, ходили по этим широким улицам люди, разговаривали о чем-то, смеялись. Над этим всем разливалась уже знакомая и изученная за эти дни до мелочей темно-синяя летняя ночь.
И хотелось, очень хотелось просто жить.
*
Настойчивое гудение рядом с ухом не прекращалось, и Юра наугад, не открывая глаза, ощупал простынь рядом с собой. Под руку попалось что-то твердое и вибрирующее, и Юра далеко не с первого раза осознал, что это телефон. Причем не его, судя по всему.
Еле разлепив глаза, он мазнул пальцем по зеленой линии с трубкой на экране, увидев фотографию звонившего.
— Если это не что-то срочное, то ты труп, — сказал он в микрофон, и сам испугался, как сипло спросонья прозвучал его голос.
— Мы опоздали на самолет! — истерично отозвался телефон голосом Милы.
Сон как рукой сняло. Юра резко сел в кровати и охнул, когда заметил рядом с собой совершенно голого Отабека, прикрытого лишь поверх бедер самым углом простыни. Он опять спал на животе, уткнувшись носом в матрас. Подушку-то Юра вчера вообще непонятно куда выкинул.
— Какой, блин, самолет? Какое сегодня число? — спросил Юра, свободной рукой цепляя простынку за краешек и подтягивая чуть выше по телу Отабека. Смотреть на всю эту красоту, разговаривая по телефону, вообще было невозможно.