— Кажется, ему всего-навсего нужно поесть, — предположил Карлайл и, как только Эсми кивнула, подхватил на руки Каррола, стремглав оказавшись на кухне. Таня с улыбкой передала баночку пюре Эсми, пока Карлайл вытирал все вокруг рта малыша салфеткой. Он облокотился на столешницу и удобнее расположил Каррола в руках, чтобы Эсми смогла без проблем накормить его. Однако, как только ложечка, полная какой-то оранжевой кашицы, попала в его поле зрения, истерия оказалась ближе, чем предполагалось. Каррол, капризно замычав, спрятался на плече у отца, а Эсми с очевидностью усмехнулась, вздохнув.
— Каррол, дорогой, нужно ведь покушать. Будь умницей, — нежно говорила она, потирая его спину. Девушка прекрасно знала, как манипулировать своим ребенком.
— Может быть, он просто не хочет? Почему бы не накормить его потом? — недоумевающе спросила Таня, отвлекаясь от сборов на минуточку.
— Нет. Если нужно сейчас, значит это должно произойти сейчас, — твердо произнес Карлайл, резко взглянув на Таню. — И никаких поблажек. Режим питания очень важен.
— Я запомнила отныне, — она вернулась к своему делу, чувствуя себя слишком неопытной.
— Не волнуйтесь. Мы прекрасно знаем об этом, — напомнил Елеазар, оказавшись в комнате.
— Не сомневаюсь, — произнес Карлайл, и они обернулись на громкий звук раскатистого смеха, доносящегося со стороны мягкой зоны, где дети в лице Эмметта, Розали и Эдварда отвлекали друг друга от реальности, как могли.
Это, несомненно, не оставило Каррола равнодушным, и он нервно заерзал на руках, протягивая руки к оживлению. Но Карлайл был непреклонен:
— Нет, Каррол. Только после обеда, — какими бы сильными не были чувства к своему ребенку, он не мог оставить строгости, от коей, собственно, и не следует избавляться. А Каррол мало чего понимал в своем возрасте, поэтому сигналом для него было то, что желанного он не получил. Конечно, в первое время слезам по этому поводу конца и края не было, однако, он свыкся, осознав всю нерезонность каприз. Эсми поддерживала мужа в этом, в связи со своим возрастом она понимала, что воспитание должно быть правильным, строгим. И тянуть с этим не стоило. Но иногда чувства матери буйствовали в ней, и желание разрешить своему малышу все застилало глаза. Но ее было не сломить, когда дело доходило до еды или сна.
Каррол насупившись посмотрел на отца, но повернулся-таки и даже не стал отнекиваться, когда Эсми поднесла к его рту ложечку с предвкушающим видом. Каким бы несъедобным это пюре не казалось на вид, на вкус превзошло ожидания, и, под похвалу от родителей, в Каррола уместилось все. Правда, выглядел он теперь изрядно уставшим от трапезы и, казалось бы, прежнее желание само собой отпало. Эсми приняла в объятия сына, довольствуясь сокровенным чувством, что возникало, когда он прижимался к ней так близко, когда согревал своим теплом ее душу. Этот и многие другие моменты были бесценными. Он что-то проагукал и, промычав, зацепился за ее шею, словно за последний оплот.
— Ш-ш, мой милый… Мама любит тебя, очень сильно. И папа, — девушка сверкнула взглядом в сторону мужа, который тихо переговаривался с Таней около плиты. Эсми придержала голову малыша ладонью и поцеловала теплую кожу на голове, осторожно поправляя немного сместившиеся ползунки.
— Таня, я понимаю твой страх, — тем временем говорил Карлайл, настойчиво глядя в глаза бессмертной, — но вы со всем справитесь. У тебя все получится, поверь, нет причин для твоего разочарования.
— Нет, ты не понимаешь меня, Карлайл. До этого дня, знаешь, я уверенно считала свои задатки материнства хорошими, — нервным голосом говорила Таня, неловко отводя взгляд. — Мне казалось, что нет ничего сложного в опеке. Но, когда вы приехали… Я поняла, что совсем не смыслю в этом! Столько тонкостей… Столько мелочей… Я бы не задумалась об этом самостоятельно.
— Таня, самое главное — отношение, поверь. Я, да и все мы видим, как ты принимаешь Каррола, как печалишься, когда у тебя не получается что-то. Ты не безразлична. А для меня это главное. Я просто знаю, что мой сын в надежных руках. К тому же, ты будешь не одна, — убеждал ее мужчина, а внутри бушевало волнение: ему совсем не нравилось, что незадолго до их отбытия все начинает выходить из строя.
— Хорошо, но я не уверена. Я постараюсь, — со вздохом отчаяния произнесла Таня. — Действительно, я никогда не была равнодушна к нему.
— Значит, все в порядке, — с улыбкой сказал Карлайл, проведя рукой по ее плечу. Таня кивнула, вернув жест, и поднялась на второй этаж.
Мужчина подошел к Эсми, но Каррола с ней не было, что озаботило его на мгновение. Эсми же крепко обняла его, указав в сторону младших Калленов, устроившихся на ковре у камина, между которыми ползал малыш. Эдвард пытался увлечь его конструктором, что за несколько часов превратился в грандиозную башню, а Эмметт со смехом ему мешал; Розали же просто довольствовалась этим временем, которое у них было, и обнимала на коленях брата, когда он пытался взобраться к ней. Веселые возгласы и детский смех — вот все, что нужно было Калленам для счастья. Но, видимо, это непозволительная роскошь для таких, как они.
— Я бы хотела изменить день, — еле слышно прошептала Эсми, вырисовывая на груди мужа неведомые узоры. Она выдохнула ему в грудь, устало прикрыв глаза.
— Что это значит, любовь? — так же тихо спросил Карлайл, не нарушая некую таинственность и сокровенность момента. Он пропустил через пальцы пряди ее волос и прижал ближе, опустив подбородок на ее макушку. Так давно, казалось бы, они не были наедине, с чистым разумом снова и снова не доказывали друг другу свои неиссякающие любовь и нежность. Но сейчас они, действительно, не могли. И дело было даже не в том, что дом был полон. Они могли бы выкрутиться, ведь совсем рядом глухой лес и молчаливые горы… Однако, сейчас им было не до этого. Все желания, все, что было на уме прежде, забылось, и голова была занята только лишь реальностью. Карлайл спустя пару тихих минут напомнил Эсми о своем вопросе, и она ответила:
— Изменить день… Посмотри на них. Все прекрасно, но сугубо в этом пузыре. Им придется очень скоро выйти из него; он лопнет, и конец, — тихим размеренным голосом объясняла девушка, замечая, что он немного покачивает их из стороны в сторону. Он думает сейчас, что ей очень нехорошо. А она продолжает: — Хотелось бы оказаться всем вместе в другом времени, в другой реалии, где нет Вольтури, где никто не несет угрозы моей семье, Карролу… Это мог быть тихий семейный вечер или день, как прямо сейчас. Ты бы вернулся со смены, и на лице сына играла бы такая безграничная радость, когда он увидел тебя. Я уже готовила бы на кухне и, как только ты пришел, я накормила бы тебя вкусным обедом. А потом ты отсыпался бы после тяжелых суток в больнице, а, может быть, и не одних. Ближе к вечеру вернулись бы все наши, кто откуда, и вечер мы бы провели все вместе, делясь новостями за чаем у камина, пока наш сын строил бы что-нибудь из мягких кубиков на ковре между нами. А потом… А потом он зазевал бы, и мы с тобой ушли к себе, оставив детей развлекаться дальше. Мы бы уснули в своей постели, а Каррол — между нами, и ничто, ничто не было способно помешать нам!..
Карлайл с закрытыми глазами слушал ее историю с альтернативным вариантом их жизни, отчего картинки в голове складывались лишь правильнее, лишь ярче. Сперва он был удивлен ее словами, но, чем дальше заходили ее мечты, тем сильнее проникался ими и он. Это было ее мечтой.
— Ты жалеешь? — спустя несколько минут молчания спросил Карлайл. Но, не услышав ответа, пояснил: — Жалеешь, о том, что так все сложилось? Могло ведь по-другому… Наверное…
— Было два пути, так? — Эсми подняла голову и, как и он, открыла глаза. — Ты спас меня от смерти, выбрал за меня другое. И это решение, оно…
— Опрометчивое? Неверное? — мужчина, на самом деле, не знал, что у нее в голове сейчас, как она чувствует.
— Нет, — она замотала головой, — оно верное, оно такое, каким должно было быть. Карлайл, ты взял ответственность, пошел на риск; ты, в конце концов, завоевал мое доверие, потому что обещал, что буду счастлива. Да, пускай через десятилетия, пускай так. Я люблю тебя и без задней мысли говорю, что это решение сделало мою жизнь.
— Но мы не люди…
— Было два пути, а рассматривать всерьез что-то несбыточное — глупость. Я не жалею, Карлайл, мы оставили в мире это крохотное чудо, — супруги слились в объятии, не отрывая взгляда от сына. — И я буду вечно благодарна всему свету за него. Тебе. Как же могу я жалеть? Мои мечты остаются всего лишь мечтами. Они незначительные. А наше солнышко — моя самая заветная мечта — уже в наших сердцах.
— Давно, — пробормотал Карлайл, вспоминая дорогие сердцу мгновения, когда они узнали о беременности Эсми, когда выявляли в ней изменения, когда Каррол в первый раз заявил о своей жизни движением, когда их дитя, в конце концов, появилось на свет. — Стоит ли говорить, что это была и моя самая сокровенная мечта?
Девушка усмехнулась, погладив его по пшеничным волосам, очерчивая следом контур губ и линию скул. На глубине его глаз плескался ворох чувств, от боли и негодования до спокойствия и принятия, смирения. Она вновь улыбнулась и ответила коротко, но проникновенно:
— Нет. Мы это знаем.
***
Время близилось к двум часам дня, и это означало, что пришло время для прощания. Уайты уже покинули Денали в направлении Сиэтла, чтобы не тратить время почем зря, а Кейт и Ирина, старающаяся держаться в стороне, чтобы не навредить, предпочли уходить вместе с Калленами, поэтому присутствовали в этот момент около шале вместе с остальными.
— Мы оставим машины здесь, — говорил Карлайл Елеазару, когда они выходили.
— Да. Добираться своим ходом будет гораздо продуктивнее, — поддержал его мужчина, задумчиво вздыхая.
Карлайл огляделся и осознал, что все уже прощаются, абстрагировавшись от всего мира: Денали с Ириной и Кейт, а Каллены с Карролом, удерживая его в объятиях в последний раз. И Карлайл не мог не воспользоваться моментом. Он встал прямо напротив друга, заставив тем самым остановиться, и положил руки на его плечи.
— Елеазар, прошу тебя, будьте осторожнее. Кармен и Таня те люди, которым я бесконечно доверяю, но ты рассудительнее всех. Именно ты беспристрастно примешь верное решение, именно ты восстановишь спокойствие в случае чего, ты — никто другой. Береги Каррола, не дай им сломать его жизнь. Он — половинка моей души и души Эсми; он всегда должен знать, что его любят, что он не один… — все внутренности сковывало, Карлайл тараторил без умолку, пока Елеазар не остановил его:
— Я обещаю тебе, Карлайл, — твердо проговорил испанец, и они обнялись на прощание, обменявшись еще парой слов. После они присоединились к своим семьям, в каждой из которых происходила своя маленькая драма.
— Я ненавижу их… — первое, что услышал Карлайл, подойдя к родным. Розали терзалась сухими рыданиями, спрятанная в крепкие объятия мужа. Отпустить с рук Каррола оказалось слишком тяжелым испытанием. Об осознании проблемы и говорить не приходится.
— Ничего, детка. Поквитаемся мы с этими Вольтури. Подмога-то уже есть, — с суровыми нотками в голосе произнес Эмметт, нервно передергивая плечами от гнева и ярости.
Карлайл поджал губы и встал рядом с супругой, притянув ее за талию к себе. Напряженно она выдохнула, поддавшись ему. Оба смотрели на Джаспера, у которого на руках сидел Каррол, по привычке держась за шею. Вид у бессмертного был настолько умиротворенным, что казалось, вот-вот и он закроет глаза от удовольствия. Видимо, чистые детские эмоции и чувства очень хорошо влияли на него.
— Он так счастлив сейчас, — тихо произнес Джаспер, и все тепло улыбнулись тому, что хоть кого-то не касается печаль. — Ему не хочется прекращать это. Вернее, он даже не представляет себе это возможным.
Эсми улыбнулась, словно чувствуя состояние своего сына, прямо как Джаспер. Только вот их связь была много сильнее его дара, и никогда ей не оборваться, что бы не случилось.
Спустя еще несколько секунд Джаспер передал малыша Эсми, и она сразу же прижала ребенка к себе, словно кто-то был намерен отнять его прямо в этот момент. На самом деле, так и было. Жизнь отнимала его у нее. Но главное, чтобы жизнь не отказалась от него самого, бросив в пучину судьбы. Девушка и не заметила, как Каллены в тишине оставили родителей наедине с сыном, присоединившись к разговору, что завязался между Денали неподалеку.
Каррол сладко зевал, когда Карлайл и Эсми держали его между собой, образуя тройное объятие. Маленький и несмышленый, он и предположить не мог, к чему ведет все это действо. Ему просто было тепло в своем комбинезоне и комфортно между родными людьми, уникальный запах которых мог успокоить его и вселить чувство безопасности и защищенности. Малыш что-то лепетал себе под нос, держась за пальцы обоих, и с каждым мгновением сердца Эсми и Карлайла разрывались. Их уход воспримется Карролом как предательство. Самые родные люди на свете просто взяли и оставили его другим, пусть и хорошо знакомым, но чужим. Они совершают этот поступок ради него, однако, все не должно быть так. И он этого не поймет, Каллены были уверены.
Одновременно супруги столкнулись испуганными взглядами, на дне которых виднелось осознание.
— Нет, — прошептала Эсми, — еще мгновение…
— Нам нужно идти, пока не поздно, — глаза Карлайла стали стеклянными, столько чувств играло в нем сейчас, но голос разума был на первом месте. Эсми всхлипнула, замотав головой, и прижалась к нему, попутно целуя в лобик сына.
Когда она, потеряв дар речи от боли, отстранилась, Карлайл заключил сына в полноценные объятия, успокаиваясь под стук его маленького сердечка.
— Мой милый приятель, — тихо произнес Карлайл, прижимая его к себе крепче и поглаживая по голове и спинке. Сердце до боли сжимается, когда Каррол только лишь сильнее обхватывает руками ткань его кофты у самого выреза на шее и внутреннюю опушку куртки, утыкаясь теплым носом в его шею, словно предчувствуя, что момент продлится недолго. Карлайл улыбнулся, аккуратно проведя пальцем по пухлой щеке малыша, отчего молчаливая беззубая улыбка вернулась ответом ему. Он разглядывал отца с забавным прищуром, засунув руку к себе в рот. Карлайл со смешком достал ее оттуда, наигранно пригрозив сыну, чем вызвал его хихиканье. Оставив поцелуй на лбу, он произнес: — Каррол, сынок, мы всегда будем совсем рядышком, в твоем сердце. Мы всегда поможем пусть не материально, но морально. Никогда горе не коснется тебя, я обещаю, — Карролу не занимать в моменте неожиданности; он сначала слушал голос отца, а потом быстрее света схватил его за нос, и смешинка попала в него. — Поймал, — Карлайл улыбнулся, поцеловав его ладошку, и обнял крепче. Его пробила внутренняя дрожь, а оцепенение не давало спуску. Кадык мужчины дрогнул, когда пришло время отдавать его Эсми. — Я горжусь тобой, приятель. Всегда буду.
Девушка с нежностью приняла его, нашептывая на ушко что-то ласковое, пока Карлайл стоял совсем рядом, обнимая ее за плечи, но взглядом не касаясь. Он озирался по сторонам, нахмурившись: что-то не давало ему покоя, что-то явно было не так.
— Карлайл, Эсми, — позвал Эдвард с некой тревогой, и Эсми дрожащим голосом проговорила, чуть ли не умоляя:
— Нет, пожалуйста, еще немного; мы успеем, — девушка прижала сына ближе, не в силах отпустить, и взглянула на мужа, надеясь, что не поддержит остальных прямо сейчас.
— Нет, нет, тут что-то другое, — успокаивающе изрек Эдвард, и Денали с Калленами, прежде отдалившиеся, оказались рядом. Вмиг на лице Эдварда отразились страх и сомнение: — Это же не происходит прямо сейчас…
Эсми непонимающе посмотрела на него, а следом — на мужа, напряженность которого не сулила что-либо хорошее. Он устремился взглядом куда-то в сторону лесной чащи, как и многие другие. Кармен и Розали подступили к Эсми ближе, даря сочувственные взгляды. Но осознание пришло к ней только лишь тогда, когда вдали стал видным темный ряд в сером тумане снега, что с каждым мгновением становился все ближе, отчего чувство угрозы проявлялось все явнее. Эсми прижалась к руке Карлайла, и он словно опомнился, притянув жену и сына ближе к себе. Оказалось, времени у них было гораздо меньше, и они снова просчитались. Теперь все планы рушились и смерть грозила всем с новой силой.