— Откуда мне было знать, что отчаявшаяся Гюльхан способна на такое? Но можешь не волноваться, брат. Артемисия отныне под моей защитой. Я не позволю, чтобы в гареме подобное повторилось. Но я хотела поговорить о другом…
— О чем же?
— Я слышала, будто ты расторг помолвку Севен и Касима-паши, а также о том, что ее с Султанзаде Османом связывают чувства. Так ли это?
Тяжело вздохнув, черноволосый султан поднялся из-за стола и приблизился к сестре, которая в молчании ожидала его ответа, хотя прекрасна знала его.
— Я не желаю силой выдавать Севен замуж, если ее сердце принадлежит другому мужчине. Она и без того настрадалась… Поэтому этим утром по моему велению между Севен и Османом был заключен никях. В этих покоях и в моем присутствии.
Подобного поворота событий Шах не ожидала и ошеломленно уставилась на брата, пытаясь осознать то, что услышала.
— Никях..? Аллах всемогущий. Зачем это понадобилось?
— Через неделю Осман должен отправиться в провинцию, которую я ему назначил и Севен, узнав об этом, в слезах молила меня даровать ей счастье и соединить их перед Всевышним, дабы она смогла отправиться вместе с ним, а не разлучаться на долгие годы. Перед ее слезами я не смог устоять… В конце концов, я — падишах всего мира и подобные решения могу принимать, не согласовывая их ни с кем. Поэтому твоих возражений я слушать не желаю.
— Я и не собиралась возражать. Твоя воля — закон. Я рада за Севен. Да пошлет Аллах ей счастье и покой, — осторожно проговорила Султанша, чувствуя, что нужно отступить, дабы сохранить доверие в их отношениях, так ей необходимое для достижения собственных целей. — Что же насчет помолвки Хюмашах? Ты принял решение?
— Да. В конце лета между ней и Феридуном-беем будет заключен никях, несмотря на ее недовольство.
Шах Султан сдержала самодовольную ухмылку, коснувшуюся ее лица.
— Не думаешь ли ты, Орхан, что стоит подумать и о судьбе Эдже? Как только приехала эта сеньора, так она и во дворце перестала бывать. Одному Аллаху известно, чему эта… распутная женщина учит ее в своем доме. Эдже пора думать о собственной семье. Так она остепенится, усмирит злость и пламя страданий в своей мятежной душе.
— И кто же, по-твоему, достоин стать ее мужем? — согласно кивнув, задумчиво спросил Орхан.
— Касим-паша. Из-за помолвки с Севен ты наградил его должностью третьего визиря совета дивана, а также обещал титул дамата династии. Не стоит свои обещания нарушать. Пусть он станет если не мужем Севен, то мужем Эдже.
— Я подумаю, — уклончиво ответил султан. — Что-то еще?
— Да. Тебе стоит кое о чем узнать…
Насторожившись, султан в ожидании смотрел на подбирающую слова сестру.
— Гюльхан не просто покусилась на жизнь Артемисии. Видимо, новость о том, что ты снова принимаешь в своих покоях Артемисию столь сильно разозлила Гюльхан, что она отчаянно испила яду. Слава Аллаху, она жива, но ребенка из-за своей глупости потеряла. Видимо, она хотела тем самым привлечь к себе твое внимание или же желала умереть на зло тебе… Гюльхан в лазарете и, по словам лекарши, пребывает в каком-то безумии.
Орхан хмуро отвел взгляд и не заметил, как сестра самодовольно ухмыльнулась тому, как ловко ей удается им манипулировать и воплощать свои идеи по маской его решений.
Гарем.
Возвращающуюся с улыбкой на лице Шах Султан остановила настороженная Фахрие-калфа.
Наложницы, заметив госпожу, стали переглядываться между собой и между ними прокатилась волна перешептываний, от которых Шах нахмурилась в непонимании подобного отношения к ней.
— Госпожа, вы просили узнать меня о том, почему наложницы стали подобным образом вести себя по отношению к вам…
— Я помню, Фахрие-калфа. И что же ты узнала?
— Наложницы считают, что вы серьезно больны, а также верят, будто вы, позабыв о гареме, тратите огромные средства перед своей близкой кончиной.
Возмущение вспыхнуло в темных глазах Султанши и надменность отчетливо проступила на ее красивом лице.
— Кто посмел распространять обо мне такие слухи?
— Нельхан-хатун. Она служит… Гюльхан Султан.
Понимающе усмехнувшись, Шах, жестко взглянув на перешептывающихся наложниц, царственно вошла в гарем.
Обитательницы вынужденно вскочили со своих мест и выстроились в ряд перед вошедшей госпожой, обжигающей их озлобленным взором.
— Мне стало известно о том, что в гареме ходят слухи о моей неизлечимой болезни и о том, будто я трачу средства на себя, а о гареме позабыла, — громогласно воскликнула Шах, медленно проходя по гарему. — Так вот… Гюльхан Султан, видимо, решила подобным образом пошатнуть мой авторитет в гареме, раз распустила такие слухи с помощью своей служанки Нельхан-хатун. Не она ли вам обо всем этом поведала?
Русоволосая Нельхан-хатун, испуганно вздрогнув от слов госпожи, поймала на себе настороженные взгляды одалисок, которым именно она и рассказала о болезни Шах Султан.
— Знайте, что я здорова и власть моя в гареме будет длиться долгие годы, не сомневайтесь. Если я узнаю, что столь нелицеприятные слухи витают в гареме снова, то не поскуплюсь на наказание. А сейчас… Фахрие-калфа!
Седовласая женщина подошла к Султанше и поклонилась.
— Слушаю.
— Нельхан-хатун посадить в темницу на неделю. Пусть одумается и выбросит из головы мысли о мятеже.
— Нет, госпожа! — испуганно вскрикнула девушка, схваченная на глазах у всех охраной. — Пожалуйста!
Ухмыльнувшись прямо ей в лицо, Шах гордо вздернула подбородок и, окинув испуганных наложниц надменным взором, покинула гарем, шелестя подолом своего роскошного изумрудно-зеленого платья.
Дворцовый лазарет.
Хмурый и настороженный, черноволосый Орхан неспешно вошел в небольшое помещение и огляделся.
Бледная рыжеволосая Гюльхан недвижимо лежала в постели, отрешенно смотря в одну точку.
Лекарша Зейнаб-хатун, увидев султана, испуганно поклонилась и отступила в сторону.
— Каково состояние Гюльхан Султан? — мрачно осведомился Орхан, не отрывая тяжелого взора от жены, которая, услышав звук его голоса, встревоженно оторвала голову от подушки и растерянно на него посмотрела.
— Госпожа, к сожалению, потеряла ребенка, но поправляется. Яда уже нет в ее организме.
— Оставь нас, — сухо бросил султан.
Зейнаб-хатун покорно покинула лазарет, в дверях беспокойно обернувшись на мрачного господина.
Насупившись, Гюльхан села в постели и опустила голову, будто была не в силах выдерживать осуждающий и тяжелый взор султана.
— Как ты до такого опустилась? — непонимающе проговорил Орхан, разглядывая женщину и пытаясь отыскать в ней ту, что когда-то давно любил. — Что стало с тобой, раз ты пьешь смертельный яд, ожидая ребенка, и покушаешься на чужие жизни?
Вспыхнув от его слов, рыжеволосая госпожа, наконец, подняла синие и затуманенные от боли глаза.
— Что вы говорите..? Я не пила яда! И не убивала никого…
— Довольно лжи и лицемерия! — гневался черноволосый султан, прожигая жену глазами, полными осуждения и негодования. — Мне опротивели твои извечные капризы и низкие поступки.
Вздрогнув, словно от болезненного удара, Гюльхан качнула головой в каком-то неверии и разочаровании.
— Я едва не погибла, Орхан. Потеряла нашего ребенка… А ты такие слова говоришь мне прямо в лицо, не щадя?
— Больше слушать ничего не желаю, — выдохнул он, хмурый и мрачный. — И видеть тебя не могу. Как только поправишься, то немедленно покинешь Топ Капы и вместе с Сулейманом отправишься в санджак, что я ему определю.
Развернувшись, Орхан размашистыми шагами покинул лазарет, а Гюльхан, растерянно проводившая его взглядом, бессильно упала на подушку и в тысячный раз разразилась плачем.
Султанские покои.
Светловолосая Дэфне Султан, облаченная в нежно-голубое изысканное платье закрытого кроя с высоким воротником, задумчиво стояла у письменного стола, ожидая, когда султан вернется в свою опочивальню.
Вскоре двери со скрипом распахнулись и вошел мрачный и явно чем-то огорченный Орхан, который, заметив Дэфне, шумно выдохнул то ли от раздражения, то от облегчения.
Обернувшись к нему лицом с приветственной улыбкой, на нем застывшей, женщина почтенно поклонилась и поспешила подойти ближе.
— Орхан. Прости, что без твоего разрешения вошла…
— Ничего, — сухо кивнул тот, устало опускаясь на тахту и жестом приглашая жену сесть рядом с ним. — Что такое?
— Понимаю, что мне не стоит в это вмешиваться, — осторожно начала она, опустившись на тахту подле Орхана и воздев к нему свои пронзительные серые глаза. — Но Баязид мне покоя не дает, да и мне, признаться, тяжело находиться в гареме Топ Капы. Здесь все чуждо, непривычно. Людей больше беспокоит власть, чем что-либо другое. Эта атмосфера убивает меня и душит…
— Если пожелаешь на время уехать и отдохнуть, то я не против, — заботливо отозвался Орхан, рассматривая явно волнующуюся в его присутствии Дэфне, чего он раньше за ней не замечал.
— Это не совсем то, о чем я вас хотела попросить… Не угодно ли тебе назначить нашего Баязида санджак-беем в подходящую провинцию? Я бы отправилась следом за ним, оставила позади и Топ Капы и… все, что здесь произошло.
— Признаюсь, что я и сам давно думал об этом. Ты права, Дэфне. Впрочем, как всегда… Мои сыновья уже выросли и им пора набираться опыта и начинать самостоятельную жизнь. Баязид давно рвался в санджак, я знаю.
— И каково же будет твое решение?
Вздохнув, Орхан решительно кивнул головой самому себе, будто одобряя принятое решение.
— Я в ближайшее время назначу своих Шехзаде в подходящие провинции и вы с Гюльхан отправитесь их сопровождать.
— Благодарю вас, господин, — прошелестела Дэфне, скрывая свою боль из-за того, что он так легко соглашается расстаться с ней и с подобным безразличием отпускает от себя.
Покои Эдже.
Размышляя над судьбоносным предложением Рейны, темноволосая госпожа задумчиво восседала на тахте и без особого интереса листала скучную книгу, когда в опочивальню вошла ее служанка — Гезде-хатун.
Подняв на нее взгляд изумрудно-зеленых глаз, Эдже вопросительно вскинула изящные брови.
— Для вас послание, госпожа. Передал какой-то ага гарема.
Вспыхнув от догадки, Султанша помедлила с тем, чтобы брать послание в руки, но все же решившись, она аккуратно его развернула.
«Госпожа,
С каждым днем я больше возгораюсь всеобъемлющим пламенем любви к вам.
С каждой ночью страдания все сильнее сжимают меня в своих смертельных объятиях.
Ваш прекрасный светлый лик — спасение для меня, а глаза — исцеление».
Узнав уже известный ей почерк Сулеймана, госпожа, почувствовав какое-то неясное сплетение чувств из смятения, негодования, смущения и растерянности, разорвала послание и отбросила обрывки на низкий столик.
Движению ее руки вторил скрип распахнувшихся дверей, в которые вошла седовласая Фахрие-калфа, которой Эдже приветственно улыбнулась.
— Эдже, Повелитель приказал тебе явиться в его покои.
— Зачем?
— Раз приказал, то иди, — нахмурилась женщина, наблюдая за тем, как девушка неохотно поднялась с тахты. — И помни о том, что я тебе говорила. Будь вежлива и учтива. Не стоит злить господина…
Тяжело вздохнув, Эдже кивнула темноволосой головой и направилась в сторону султанских покоев.
Султанские покои.
Орхан, заложив руки за спину, в ожидании прихода вызванной сестры, задумчиво перебирал собственные невесёлые мысли, бередящие рассудок.
Темноволосая Эдже, явно напряженная и настороженная, степенно вошла в покои и поклонилась ему.
— Вы хотели меня видеть?
— Да, Эдже. Подойди.
Опустив зеленые глаза, Султанша приблизилась к Повелителю и в ожидании его слов нахмурилась.
— Тебе ведь известно о том, что помолвка Севен Султан с Касимом-пашой была расторгнута, а она сама была сегодня утром выдана замуж за Османа?
— Замуж? — ошеломленно переспросила Эдже, резко подняв глаза к лицу Орхана, смотрящего на нее сверху вниз. — За Османа?
— Касим-паша — прекрасный политический деятель и приятный мужчина, — не ответив на ее вопросы и будто не заметив ее потрясение, продолжил Орхан. — Он был назначен мной третьим визирем в честь помолвки и я великодушно пообещал ему титул дамата династии. Как падишах, я должен сдерживать свои обещания. Да и тебе пора остепениться, завести семью…
Вздрогнув от его слов, Эдже неосознанно отшатнулась назад.
— Я решил, что между тобой и Касимом-пашой будет целесообразным совершить обряд никяха, — твердым и не терпящим возражений тоном провозгласил Орхан.
Метания Эдже между семьей, Топ Капы и Рейной с ее идеей мирового господства мгновенно окончились твердым и даже отчаянным решением.
Рейна как в воду глядела, упомянув, что султан бездумно и по собственным капризам решает судьбы людей, выдает женщин замуж за престарелых пашей и рушит все их существование.
Побег — единственный выход. И она сбежит навстречу бушующим волнам моря, качающейся палубе корабля, мечам и крови. Пусть так, лишь бы обрести свободу и быть хозяйкой собственной судьбы, а не рабыней интриг и политики.
========== Глава 8. Покидающие прошлое ==========
Спустя несколько дней…
Стамбул. Дом Рейны Дориа.
Отблески схлёстывающихся мечей, рожденные ярким светом летнего полуденного солнца, мешали запыхавшейся Эдже, от которых она щурилась.
Рейна, как-то зловеще усмехаясь, безжалостно нападала, виртуозно разя двумя короткими мечами с рукоятями из черной стали, украшенными кроваво-красными рубинами и черными гематитами.
Высокий и широкоплечий Деметрий, стоя немного поодаль в заросшем саду, где проходила очередная тренировка, внимательно следил за боем.
— Стремительней, Эдже! — гаркнула Рейна, когда девушка не успела отразить очередной молниеносный удар и, уронив тяжелый меч, рухнула на землю, покрытую цветущей ярко-зеленой травой. — Меньше думай. У тебя на лице какое-то странное сосредоточенное выражение. Отдайся бою. Тело должно само знать, что и как делать.
— Тебе легко говорить… — устало сидя на траве, буркнула Эдже.
Ее темно-каштановые волосы в солнечном свете отбрасывали серебристые отблески, похожие на отблеск стали от лежащего рядом с ней короткого полутораручного меча, который Рейна подарила ей несколько дней назад, когда она сообщила о своей готовности бежать с ней.
Самодовольно ухмыльнувшись, Рейна, отдав свои мечи Деметрию, зачем-то хлопнула его компанейски по плечу.
— Деметрий, ты — опытный воин и командир моих рыцарей. Как считаешь, Эдже имеет успех в овладении мечом?
Эдже неосознанно напряглась, ожидая его вердикта. Поднявшись с земли, она отряхнула свое все еще непривычное одеяние, состоящее из темных тканевых штанов, заправленных в высокие кожаные сапоги, длинной красной туники и кожаного жилета поверх нее.
— Эдже Султан показывает большие успехи, сеньора. За несколько дней подобного результата очень сложно добиться.
— Видишь? — гордо воскликнула ухмыляющаяся Рейна, обернувшись к племяннице, которая в точности повторила ее ухмылку. — Ты рождена, чтобы воевать! Как и я.
— Мне пора возвращаться в Топ Капы, — проведя рукой по взмокшим волосам, выдохнула Эдже с явным раздражением. — Не терпится уже навсегда покинуть его… Эти подготовки к моей свадьбе с Касимом-пашой выводят меня из себя.
— Нет, ты не вернешься, Эдже, — горячо воскликнула Рейна, остановив племянницу, что направилась было к дому, дабы переодеться. — Больше не нужно ждать. Сегодня ночью мы покидаем Стамбул. Только тебе, думаю, не понравится, каким способом.
Топ Капы. Покои управляющей.
Три темноволосые сестры, сидя на больших атласных подушках вокруг низкого столика, молча пили терпкий и дымящийся кофе из маленьких чашек, поглядывая на царственную мать, что восседала на тахте и задумчиво крутила в руках уже пустую чашку.
Старшая Гевхерхан Султан привычно лучится улыбкой и миролюбием. Средняя Хюррем, как всегда, надменно-степенна. Младшая Айше, тоскливо опустив глаза к своей чашке, молчит.
Мирное течение их необременительного разговора прервал раздавшийся в покоях стук, а после и скрип отворившихся дверей.