Пока она проходила мимо гарема, а после и по коридору в сторону султанских покоев, в ее разуме стучала липкая и не отстающая мысль о том, что она сама должна вырвать свое счастье из рук злобной судьбы.
Локман-ага, стоявший у дверей султанской опочивальни, нахмурился, увидев заплаканную Севен Султан.
Взглянув на запертые двери, Султанша почувствовала, как былая решимость, настигшая ее несколько мгновений назад, угасала с каждым шагом.
— Я хочу поговорить с Повелителем, — раздался ее тихий голос.
— Простите, Султанша, но Повелитель не один. Я не могу вас пустить.
Та почувствовала, как ее лицо исказила горькая улыбка.
Впервые в жизни она решилась на что-то, воспротивилась своей натуре, как новое препятствие преградило ей путь к счастью, будто зная, что она уже готова смириться, сдаться и покориться грустной судьбе.
Она всегда смущалась и боялась трудностей, старалась их избежать, неосознанно храня свою хрупкую натуру от сокрушительных ударов, но сейчас Севен медленно сознавала, что если она не попытается обойди это препятствие, то сокрушительный удар все равно настигнет ее. Осман покинет ее и врятли они когда-нибудь еще увидятся.
— Сообщи о том, что я жду у дверей, — тверже повторила Севен, сжав губы, чтобы сдержать, наконец, бесконечные слезы.
Поджав губы, Локман-ага все же покорился и слегка смущенно постучал в двери.
Вскоре он вернулся в коридор и, к облегчению или страху Султанши, пригласил ее войти.
Ступив в роскошную и обширную опочивальню, где бывала столь редко, светловолосая госпожа осторожно осмотрелась.
Султана не было в покоях, но двери на террасу, залитую утренним солнечным светом, были приглашающе распахнуты.
Поглубже вздохнув и пытаясь собрать воедино всю свою тающую решимость, Севен шагнула на террасу.
Черноволосый султан стоял у перил и о чем-то тихо разговаривал с сильно худощавой темноволосой девушкой, которая задумчиво слушала его, смотря прямо в глаза.
— Повелитель, — прошелестела Султанша, кланяясь.
Орхан, услышав тихий и нежный голос сестры, повернулся в ее сторону, а после снова взглянул на темноволосую девушку, стоящую рядом с ним.
— Артемисия, возвращайся в гарем.
Артемисия молча поклонилась господину и медленно двинулась прочь с террасы, взглянув серо-голубыми пронзительными глазами на Севен Султан.
Орхан, вглядевшись в лицо сестры, нахмурился, заметив на нем блестящие дорожки слез, и беспокойно приблизился к сестре.
— Что случилось?
Артемисия, завернув за угол, не покинула террасу и заинтересованно прислушалась, затаившись.
— Больше я так не могу, господин… — выдохнула Севен, чувствуя, что вот-вот все ее страдания вырвутся наружу. — В детстве я потеряла мать и даже не помню ее. Отец… Он никогда не любил меня из-за того, что моя мама убила его Сейхан Султан. Разве была я виновата в ее ошибках? Он любил только Эдже! А меня не замечал… Он умер и, признаюсь, скорби я по нему не чувствовала. Я будто была лишней, случайно рожденной девочкой, обузой династии. Единственным, кто любил меня, был Селим. Но и он умер по вашему приказу… Я осталась совершенно одна. Без семьи, без любви, без надежды.
Орхан насупился от ее слов, чувствуя, как жалость сжимает его сердце.
— Но в моей жизни появился Осман и с ним появилась забытая надежда на то, что я смогу обрести и счастье, и любовь, и семью. Прошу вас, Повелитель, даруйте мне возможность счастья! Разве я прошу о многом? Я хочу, наконец, узнать, каково это — быть счастливой.
— Ты просишь о никяхе с Османом? — настороженно спросил черноволосый султан, походя к сестре. — Ты же знаешь, что не только я это решаю…
Слезы с новой силой заструились по лицу Севен и та в импульсивном порыве сердца схватила его руку и несколько раз поцеловала в каком-то исступлении.
— Пожалуйста…
Тяжелое, муторное чувство охватило душу Орхана. Горькие, несчастные слезы сестры и ее мольбы не могли оставить его равнодушным и он, не думая, согласно кивнул, не в силах более наблюдать за ее страданиями.
— Хорошо.
На мгновение растерянность овладела Султаншей, а после огромная волна облегчения обрушилась на нее и, шумно выдохнув, Севен в благодарности обняла старшего брата, но смутившись своего порыва, немедленно отстранилась.
— Простите.
Тепло улыбнувшись, Орхан мягко прикоснулся ее заплаканному лицу и приподнял его так, чтобы видеть голубые глаза, в которых светилась подаренная им надежда.
— Это ты меня прости, Севен, за то, что лишил тебя брата и семьи. Что не видел твоих страданий и оставался к ним слеп. Ты, как никто другой, заслуживаешь счастья.
Султанша не могла не улыбнуться в ответ и тяжесть в ее груди, так долго владевшая ей, начала растворяться. Она чувствовала себя легко, будто взлетела над землей.
— Я пошлю за Османом и за Шейх-уль-исламом, дабы между вами был заключен никях.
— Никях? — изумилась Севен, широко распахнув голубые глаза. — Прямо сейчас? А как же…
— Хюмашах Султан ни за что не позволит этому свершиться, если я объявлю о подготовке к празднованию вашей свадьбы. Она и без того страдает и переживает. Тем более, времени нет. Османа ждет его санджак. Свершим все прямо сейчас.
Гарем.
Облаченная в весьма вульгарное одеяние из черной кожи и металлических вставок, темноволосая Рейна явилась в гарем, ловя на себе возмущенные взгляды его обитательниц и их откровенное осуждение.
Ухмыльнувшись наложницам, удивленно наблюдающим за ней, Рейна перевела изумрудно-зеленые глаза к Фахрие-калфе, встретившей ее.
— Сеньора, — приветственно произнесла седовласая Фахрие-калфа. — Вы пожелали навестить Эдже Султан?
— Пожелала. Она в своих покоях?
— Да.
Довольно кивнув, Рейна вальяжной и развязной походкой, будто специально пытаясь смутить наложниц и калф своим развратным поведением, скрылась в уже знакомом коридоре.
Фахрие проводила ее тяжелым, напряженным взором, а после строго оглядела изумленных наложниц.
— Что рты пораскрывали? Возвращайтесь к своим делам!
Покои Эдже.
Темноволосая Султанша привычно читала какой-то толстый фолиант, стоящий на невысокой подставке, когда в опочивальню вошла Рейна.
Увидев ее, Эдже радостно улыбнулась и, поднявшись с тахты, спешно подошла к тепло улыбнувшейся ей женщине в вульгарном облачении.
— Рейна, наконец-то!
— Мне нужно с тобой серьезно поговорить, — погасив улыбку, проговорила Рейна и Эдже, поймав ее многозначительный взгляд в сторону служанки, жестом приказала той удалиться.
Вместе они опустились на тахту и Эдже не сдержалась от ухмылки, оглядев одеяние тети, любящей экстравагантность.
— О чем же ты хочешь со мной поговорить? Только не говори, что собираешься покинуть Стамбул!
— Именно это я и собираюсь сделать, — пронизывающим голосом ответила Рейна. — Прежде, чем что-то говорить, выслушай меня!
Эдже, сдержавшись от негодования, вызванного страхом потери горячо полюбившейся Рейны, с готовностью кивнула.
— Приближенные Бриенны, которая захватила власть в Генуе и охотится за мной, узнали о том, что я прячусь в Османской империи. Им будет несложно отыскать меня здесь, так как о моем доме известно всем. Больше оставаться я здесь не могу, если хочу сохранить остатки своего флота и даже жизнь. Но с тобой я расставаться не могу, Эдже, как и ты со мной не можешь. Мы, наконец, обрели друг друга. Как могу я покинуть тебя?
— Но что же делать? — отчаянно воскликнула Султанша, чувствуя, как испуганно забилось сердце в груди. Она не хотела расставаться всем сердцем, обретя в Рейне мать, подругу, наставницу и предмет восхищения.
— Ты сбежишь вместе со мной, Эдже. Больше никогда ты не увидишь ни Топ Капы, ни Стамбул, ни Османскую империю.
— Что..? — ошеломленно переспросила та, отпрянув от тети. — Как я могу сбежать?
— Выбор за тобой. Ты либо останешься здесь в полном одиночестве, либо последуешь за мной. Но есть одно условие.
— Условие?
— Если ты выберешь второй исход, то тебе придется немедленно начать усиленные тренировки в боевых искусствах. Мягкотелая и изнеженная принцесса мне не нужна. Я иду на войну. В Греции закуплю новых кораблей для своего флота, а после отправлюсь на Геную и верну себе законное право власти.
Эдже непонимающе нахмурилась, а после растерянно опустила глаза, чувствуя, как душа разрывается на части. Одна отчаянно желала последовать за Рейной, куда она прикажет, а вторая держалась за султанство и Топ Капы, что она должна будет оставить.
— Подумай сама! — ненавязчиво соблазняла ее к побегу Рейна, плетя ловкую паутину заблуждения вокруг племянницы. Она знала, на что толкает ее. Война — страшна и убийственна. — Ты сбежишь, наконец, от условностей и предрассудков османского двора, что душат тебя. Спасешься от этого ужасного мусульманства и обретешь полную свободу. Рядом со мной ты будешь вольна делать все, что пожелаешь. Выходить замуж за того, кто понравится, а не по приказу этого «господина». Пусть вся эта гнилая династия османов продолжает здесь утопать в трясине интриг, крови за трон и убийствах за власть! Вместе мы перевернем Европу. Весь мир сложим к нашим ногам!
Эдже растерянно покачала головой.
— Я… подумаю. Это очень важное решение и я не могу так сразу ответить.
— Конечно, — улыбнулась темноволосая сеньора. — Но времени почти нет. Решай, Эдже. Твоя судьба в твоих руках.
Дворцовый лазарет.
Зейнаб-хатун отчаянно пыталась успокоить рыжеволосую госпожу, льющую горькие слезы на подушку в душераздирающем плаче, но та отказывалась слушать ее и пить какой-то дурно пахнущий отвар.
— Молю Аллаха, успокойтесь, госпожа. Вы еще не совсем здоровы. Вам нельзя так волноваться!
— Оставь меня, — сквозь слезы прошептала Гюльхан. — Это все она.. Она меня отравила! Шах Султан!
— Что вы такое говорите? Побойтесь Аллаха, госпожа. Вы сами испили яду, потому и потеряли ребенка и возможность впредь иметь детей.
Слова о потере ребенка ударили снова по слуху Гюльхан и та, чувствуя, как от осознания этого боль и негодование расстилается в душе, с новой силой бросилась в отчаянные рыдания.
Двери лазарета со скрипом распахнулись и в комнату вошел взволнованный Сулейман, который, увидев, как мать рыдает в постели, мрачно насупился.
Лекарша, поклонившись, отступила в сторону.
Медленно приблизившись к кровати матери, Сулейман осторожно опустился на ее край и от созерцания ее страданий что-то неприятно защемило в его груди.
— Валиде?
Гюльхан вздрогнула от звука его голоса и стихла, но головы от подушки не оторвала и осталась неподвижно лежать, словно вместо выплеснутого отчаяния пришла душевная пустота.
— Аллах не оставит вас. Вы поправитесь… Не печальтесь об утраченном. Я и Зеррин все еще рядом с вами. Думайте о том, что мы у вас есть и очень вами дорожим.
Тяжело вздохнув, рыжеволосый Шехзаде наклонился к лежащей на кровати бледной руке матери и почтенно поцеловал ее.
— Госпоже нужен покой, — осторожно проговорила лекарша.
Понимающе кивнув, Сулейман направился к дверям и, выходя, бросил на страдающую мать беспокойный, сочувственный взгляд.
Спустя некоторое время…
Покои управляющей.
Заботливо склонившись над лежащим на руках маленьким Абдулбаки, темноволосая Шах Султан непрестанно улыбалась.
Дети привносили в ее жизнь светлую радость, которая, словно луч солнца, пробивающийся сквозь сгустившиеся тучи, освещала ее дни.
Фериде-калфа, вошедшая в роскошную опочивальню, почтенно склонилась перед сидящей на тахте госпожой и не сдержала умиленной улыбки, взглянув на маленького Султанзаде.
— Госпожа моя. Есть новости.
Та неохотно перевела взор темно-карих глаз к своей калфе.
— Говори.
— Мне удалось узнать о том, что вчера Повелитель расторг помолвку Севен Султан с Касимом-пашой.
— Что..? — изумленно переспросила Султанша и, подозвав к себе служанку, бывшей няней младших детей, отдала ей Абдулбаки, а после поднялась с тахты и подошла к калфе. — Зачем это понадобилось?
— Оказывается, Султанзаде Османа, сына Хюмашах Султан, и Севен Султан вот уже два года связывают романтические чувства. Они об этом поведали Повелителю и тот немедленно расторг помолвку Султанши. К тому же, господин вызвал к себе после Хюмашах Султан. Говорят, она так гневалась, так кричала, что стены сотрясались… Заявилась после в гарем и направилась прямиком в покои Севен Султан. Насколько мне известно, Хюмашах Султан очень злилась на своего сына и госпожу.
— Аллах милостивый… — ошеломленно выдохнула Шах, а после задумчиво ухмыльнулась. — Вот уж не думала, что такое возможно. Севен всегда казалась мне такой чистой и непорочной, что и мысли о том, будто она за спиной династии тайно встречается с кем-то, а уж тем более с Османом, не могло возникнуть в моем разуме.
— Верно, госпожа, — согласилась Фериде-калфа. — И я была удивлена. Но это еще не все новости…
— Что еще?
— Повелитель объявил Хюмашах Султан о том, что ее никях с Феридуном-беем состоится в скорейший срок.
Шах Султан улыбнулась шире и довольно кивнула темноволосой головой, отчего ее высокая драгоценная корона сверкнула в солнечном свете.
— Навестим-ка нашего Повелителя. Нужно кое-что уладить, раз все так удачно складывается…
Гарем.
Проходя мимо распахнутых дверей гарема, царственная Шах Султан увидела, как темноволосая и худощавая Артемисия, стоя в окружении нескольких наложниц в золотисто-бежевом нежном одеянии, о чем-то с ними разговаривала.
— Фериде, пусть Артемисия подойдет ко мне.
Калфа, покорно склонив голову, пошла к фаворитке и вскоре Артемисия, обернувшись к ожидающей ее госпоже, приблизилась к ней и почтенно поклонилась.
Наложницы, которых она покинула, завистливо переглянулись между собой.
— Тебе удалось удержать Орхана этой ночью в султанских покоях, как я и просила, — довольно отозвалась Шах, оглядывая молчаливую девушку, которая смотрела ей прямо в глаза. — В который раз ты удивляешь меня своей сообразительностью и преданностью, Артемисия.
— Для меня нет большей радости, Султанша, чем угодить вам, — ровным голосом ответила та и на ее красивом лице промелькнула тень улыбки.
Шах Султан в некоторой задумчивости оглядела девушку, стоящую перед ней.
Она не без довольства сознавала, что не ошиблась, избрав из всех наложниц гарема именно ее, Артемисию. Красивая и умная, молчаливая и преданная. Казалось бы, в ней не было недостатков. Но в глубине серо-голубых глаз, подернутых пеленой загадочности и задумчивости, сквозило что-то, отчего даже сама Шах порой отводила взор. Какой-то внутренний стержень, полагающийся на мрачности, позволял Артемисии подчиняться, но оставаться непокоренной и улыбаться, но при этом оставаться неизменно мрачной.
— Я слышала, Гюльхан Султан до сих пор в лазарете и находится под властью страданий из-за потери ребенка. Так ли это?
— Ты об этом не думай, — ухмыльнулась Шах Султан и в глубине ее темно-карих глаз мелькнуло недовольство. — О своей судьбе переживай.
Кивнув в знак окончания разговора, царственная госпожа направилась в сторону коридора, ведущего в султанские покои, и скрылась в нем, провожаемая задумчивым взглядом Артемисии.
Султанские покои.
Черноволосый Орхан в некоторой мрачной задумчивости привычно восседал за письменным столом, заваленным документами и освещаемым несколькими мелькающими свечами, когда в опочивальню степенно вошла Шах Султан, облаченная в роскошное зеленое платье благородного оттенка.
— Повелитель, — поклонилась она, а после подошла к письменному столу, из-за которого султан бросил на нее мимолетный взгляд и кивнул. — Я бы хотела с вами поговорить.
— Прежде выслушай меня, — отозвался Орхан и, отложив читаемый до этого документ в сторону, откинулся на спинку своего стула. — Как ты объяснишь то, что происходит в моем гареме, который я доверил тебе? Как может моя фаворитка быть жертвой покушения?
Напрягшись, темноволосая Султанша осторожно улыбнулась.