Первой его увидела миссис Уизли и тут же, обняв за плечи, заботливо поинтересовалась, как он себя чувствует. Гарри невразумительно что–то промычал и снова жутко смутился, встретившись взглядом с Джинни. Он туго сжал анус, чтобы случайно не оконфузиться в присутствии будущих родственников и своей невесты, пытаясь удержать непроизвольный пердеж. Чувствовал он себя мерзко до невозможности, а пульсирующее болью очко не давало ему забыть об этом ни на минуту.
– Я домой хочу… – выдавил из себя парень.
– Конечно, милый, ты такой бледный, – сочувственно произнесла будущая теща, и тут же наставительно добавила, видимо, уже имея на это все основания: – В другой раз, Гарри, ты не будешь так напиваться.
– Да ладно, Молли, – выразил свою солидарность Артур Уизли. – Вот когда у меня был выпускной, я… – начал будущий тесть, но сразу осекся под тяжелым взглядом супруги, понимая, что предаваться некоторым особо приятным воспоминаниям своей молодости – это очень плохой пример для юного поколения в целом, а для Гарри в частности, который в самое ближайшее время должен был войти в их семью на законных правах, поэтому поощрять зятя к пьянству было не в интересах семьи. Артур смущенно замолчал и только по–дружески похлопал Поттера по плечу, выражая ему свою мужскую солидарность.
– Артур, надо для Гарри организовать машину, – засуетилась Молли. – В таком состоянии он не может трансгрессировать.
Мистер Уизли пообещал все сделать в лучшем виде, так как сейчас любая прихоть героя магического мира была почти законом. Гарри видел недовольное выражение лица Джинни, но в данный момент чувства невесты совсем не волновали гриффиндорца. Он окинул взглядом зал с трепетом, страхом и одновременно с желанием снова увидеть Малфоя, но слизеринца нигде не было видно. Пьяный и веселый Рон танцевал со счастливой Гермионой, Паркинсон вальсировала со смазливым мажором Забини, которого Гарри терпеть не мог за надменность и манерность. Слизеринская парочка снова привлекала к себе взгляды собравшихся, Малфоя же нигде не было видно, и Поттер вздохнул с облегчением. Видимо, гаденыш трусливо сбежал после того, что сделал, боясь ответственности и расплаты. «Хорек» сказал, что за его поступок ему грозит смертная казнь, и сейчас Гарри, невольно вспомнив эти слова, задумался над ними. Изнасилование везде считалось тяжелым преступлением, но в магическом мире был мораторий на смертную казнь в связи с небольшой численностью волшебников, и гриффиндорец недоумевал, почему Малфой сказал, что его жизнь снова зависит от него.
Ни под какими пытками Поттер не сознался бы в том, что только произошло. Он намерен был скрывать этот позорный факт всю жизнь и стараться жить так, как раньше, поэтому Малфою можно было опасаться только одного – рано или поздно они встретятся, и ублюдок ответит ему за то, что сделал. Но сам Гарри отлично понимал, что не сможет убить «хорька» – один раз он уже чуть это не сделал, и это было очень страшно. Тогда он понял, что несмотря ни на что, как бы они не относились друг к другу, на самом деле он не желал смерти слизеринцу. Поэтому, когда они встретятся, гаденыш умоется кровавыми соплями, Гарри заставит его ползать у себя в ногах, вымаливая прощение, даст белобрысому ублюдку за щеку, потому что тот оказался исключительным вафлером, профессиональным слизеринским хуесосом, а может быть тоже в отместку выебет в жопу, но убивать точно не станет. Малфой, трусливая сволочь и насильник, зря опасается за свою поганенькую жизнь.
От таких мыслей Гарри отвлек Артур Уизли, который подошел и сообщил, что все улажено и машина для героя находится возле центрального входа. Сопровождаемый будущими родственниками, снова под прицелами колдокамер и толпы репортеров, Поттер покинул Хогвартс, место, которое все эти годы было его домом, где он вырос и где в последний день своего пребывания вступил во взрослую жизнь, только не так, как он сам рассчитывал. Свой первый раз Гарри всегда представлял иначе, но Драко Малфой все решил за него, и теперь ему нужно было как–то жить с мыслью о том, что он – опущенный педик.
Уизли настаивали, чтобы он поехал к ним, но Гарри было так паскудно и муторно на душе, что ему хотелось, наконец–то, остаться один на один со своим великим горем, забиться в нору и зализывать раны. И больше всего ему не хотелось сейчас видеть Джинни, которая сидела напротив него с весьма недовольной физиономией и была очень похожа на миссис Уизли в тот момент, когда Артур хотел рассказать, как он надрался с друзьями на собственном выпускном. Девушка даже не скрывала своего раздражения по поводу того, что он перебрал со спиртным, и теперь из–за этого они вынуждены были покинуть самый прекрасный и роскошный бал в ее жизни, который был даже шикарнее Святочного бала во время Турнира Трех Волшебников, куда она вынуждена была пойти с Невиллом. Сейчас же она, девушка из бедной семьи, впервые почувствовала себя не просто принцессой, благодаря Гарри она стала первой леди, которой завидовали все девочки, девушки и женщины магического мира, она стала звездой, она улыбалась репортерам и давала им интервью, и ей это безумно нравилось. Она рассчитывала скупить все выпуски газет и журналов, где впервые в жизни про нее напишут в светских новостях, а Гарри своим идиотским поступком все разрушил и обосрал, и теперь они возвращаются из сказочного дворца, в который превратился Хогвартс, в убогую хибару, которой ей уже представлялась Нора.
Поттер посмотрел на недовольное личико Джинни и отвернулся.
– Я хочу домой, – болезненно поморщившись и ерзая на сидении автомобиля, повторил гриффиндорец, давая понять, что все разговоры про горячий чай, домашний пирог с кленовым сиропом и теплый плед, сейчас неуместны, и он хочет остаться один в своем доме на площади Гриммо. Миссис Уизли еще пыталась навязать ему общество их семейства и заботу о нем уже перед его домом, но Гарри со злостью хлопнул дверцей автомобиля, не желая больше ни с кем общаться и никого видеть. Ему необходимо было остаться одному и подумать о том, как он теперь будет жить с мыслью о Драко Малфое.
После произошедшего на выпускном, Поттер отгородился от всего мира и преднамеренно всех избегал. По всей стране в это время проходили различные благотворительные вечера и мероприятия, куда Гарри зазывали в качестве почетного гостя. Его засыпали приглашениями, но парень настойчиво их игнорировал, а в виде компенсации за свой отказ отправлял подписанный чек на различные благотворительные нужды, ради чего эти мероприятия и организовывали. Журналисты искали с ним встреч, а его многочисленные фанаты даже дежурили возле дома на площади Гриммо в надежде сделать снимок своего кумира или, если повезет, взять у него автограф. Его заваливали письмами и открытками, в которых девушки объяснялись ему в любви и назначали свидания, несмотря на то, что у него была официальная невеста, с которой он не виделся со дня выпускного бала. Уизли настойчиво приглашали его к себе, организовывая семейные вечера, но Поттер под любым предлогом отказывался. Гермиона, в свойственной ей навязчивой манере, присылала ему одну сову за другой с посланиями, где писала, что у него посттравматический стресс после битвы с Волдемортом, который проявился сейчас, спустя какое–то время, и дал такие серьезные осложнения. Она пыталась убедить своего друга, что ему будет легче пережить эти последствия, если он будет окружен любовью и заботой близких, с которыми он сможет обсудить произошедшее и переосмыслить пережитое. Грейнджер не хуже профессионального психолога пыталась внушить ему, что тяжелее в таких ситуациях приходится именно людям одиноким и замкнутым, вынужденным подавлять свои эмоции, чтобы не потерять контроль над собой. Девушка пыталась доказать, что, закрываясь от всех со своими переживаниями, он так и будет испытывать психологическое напряжение, а они помогут ему быстрее достичь внутреннего равновесия, и он начнет двигаться по жизни дальше, забыв о Волдемотре, как о ночном кошмаре, окруженный любовью и заботой друзей и любящих людей. Все эти доводы Гермионы вызывали у Гарри только саркастическую усмешку. Если у него и был посттравматический стресс, как это по–научному называла его подруга, только не на последствия сражения с Темным Лордом, а на то, что произошло между ним и Малфоем в школьном сортире, и вот как раз об этом он не собирался ни с кем говорить или что–либо обсуждать. Он держал это глубоко в себе, а каждую ночь переживал заново, засунув руку под резинку пижамных штанов и мастурбируя торчащий от перевозбуждения член, который, казалось, готов был взорваться от напряжения. Воспоминания о том, как Малфой оттрахал его в школьном сортире, очень возбуждали Гарри и вызывали сильные эмоции, замешанные на унижении, стыде, боли и остром наслаждении, которое он тогда испытал. Каждый раз, когда липкая сперма заливала его потную ладонь или в штанах становилось мокро и противно от растекающегося пятна, Поттер ненавидел и презирал себя. Он ощущал себя грязным извращенцем и мечтал только об одном, как бы поскорее добраться до ванной комнаты. Стоя под холодными струями душа, Гарри не мог понять, что с ним происходит, и как так получилось, что Малфой в последнее время стал занимать все его мысли. Парень ловил себя на том, что постоянно думает о слизеринце и представляет себя именно в той унижающей достоинство позе – на карачках с выставленной жопой, под Малфоем. Стоило только бывшему гриффиндорцу подумать об этом, как он моментально испытывал эрекцию. Поттер гнал от себя мысль, что ему понравилось ощущать себя шлюхой, но, как он не старался, обмануть сам себя не мог. Гарри постоянно возвращался к воспоминаниям о произошедшем и понимал, что ему хотелось бы снова ощутить приятную тяжесть тела Малфоя, властно прижимающего его, почувствовать руки слизеринца на своем теле и распирающую внутренности заполненность его хуем. Поттера начинало трясти от возбуждения и переизбытка гормонов, когда он вспоминал, как Драко ебал его в жопу, постоянно касаясь чувствительной простаты, отчего у него темнело в глазах и перехватывало дыхание. И Гарри хотелось испытывать это снова и снова, эти мысли сводили его с ума, и он раз за разом, вспоминая это, хватался за член, и, закусив губу от усердия, гонял крайнюю плоть, туго сжимая ствол ладонью, и теперь уже сам пытался трахнуть себя, засовывая пальцы поглубже в анус, чтобы усилить ощущения.
– Будь ты проклят, Малфой, – тяжело дыша, произнес Поттер, вытирая перепачканную ладонь о смятую простынь.
Как ему и обещали, его зачисление в Академию было пустой формальностью. Стоило только Гарри отправить свои документы, и тут же пришло подтверждение об его поступлении. Это даже вызвало у народного героя небольшое разочарование. Его так много пугали в Хогвартсе тем, что если он не наберет должное количество баллов на экзаменах, то не сможет стать мракоборцем, а Снейп даже умышленно завалил его по Зельеварению. А сейчас, читая пергамент из Академии о зачислении на льготном основании, Поттер испытал сожаление, что все прошло так просто. В тот же день из письма Рона он узнал, что его друг тоже стал курсантом Академии и был так же зачислен на льготных правах без вступительных экзаменов. Уизли был в восторге, излагая Гарри эту новость, и писал о том, что стал слушателем Академии благодаря заслугам перед страной в борьбе с темными силами. Но Поттер отлично понимал, что Рона приняли в престижное учебное заведение без вступительных экзаменов всего лишь по той причине, что он был его другом. Ни заслуги перед страной, ни погибшие от заклятий Пожирателей Смерти родственники не стали основанием для льготного поступления другим парням, которые в этот год как никогда стремились попасть в Академию, и конкурс на одно место был просто фантастический. Все парни мечтали стать такими же героями, как Гарри Поттер, а учеба на мракоборцев и последующая работа в Аврорате, связанная с ликвидацией оставшихся и скрывающихся Пожирателей Смерти, давала им такую возможность. Борьба с темными силами и последователями Волдеморта еще продолжалась, и теперь каждый хотел отличиться и выслужиться, добивая врага.
Гарри швырнул в камин и письмо Рона, и уведомление о своем собственном зачислении. То, к чему он раньше так стремился, сейчас не вызвало у него радости. Он подал документы на поступление лишь потому, что должен был это сделать, а когда узнал о зачислении, то не испытал никаких эмоций, в отличие от своего друга, который, видимо, и не рассчитывал на такую удачу в связи с большим конкурсом.
Несмотря на то, что Поттер избегал встреч с близкими людьми и почти все лето провел затворником, ему не удалось уклониться от одного из главных событий в жизни его лучших друзей – их свадьбы. Рон и Гермиона не скрывали своих намерений пожениться, но Гарри не ожидал, что все произойдет так внезапно и поспешно. А причиной тому оказалась беременность Гермионы, поэтому, несмотря на траур, который соблюдала семья Уизли по случаю гибели Фреда, свадьбу решили сыграть этим летом до отъезда Рона на учебу в Академию. Подругой невесты была приглашена Луна Лавгуд, которая с удовольствием согласилась исполнить эту роль, в отличие от Гарри, который стал шафером.
На этот раз бракосочетание проходило в узком семейном кругу, без большого количества приглашенных гостей и оркестра, как это было на свадьбе Билла и Флер. Тогда миссис Уизли хотела поразить свою будущую французскую родню и устроила пышную свадьбу, несмотря на трудное финансовое положение. Сейчас же не только средства не позволяли устроить такое же помпезное торжество, необходимо было соблюдать приличия по случаю траура. Устраивать свадьбу в такое время и так было немного непристойно, но обстоятельства сложились так, что откладывать было нельзя. Семья пригласила только самых близких родственников и друзей. Гарри встретился здесь с бывшими сокурсниками, которых позвал Рон, а так же кое с кем из коллег Артура Уизли, которые работали вместе с ним в Министерстве. К своему удивлению Поттер узнал, что некоторые из родни Уизли под благовидными предлогами отказались присутствовать на свадьбе, и все понимали, что это связано с происхождением Гермионы. Предрассудки в магическом мире были еще очень сильны, несмотря на новый режим и лояльное правительство. Кое–кто из дальних родственников Уизли считал, что такой мезальянс между чистокровным волшебником и грязнокровкой недопустим. Гарри невольно подумал о том, что и его мама, наверное, по такой же причине могла чувствовать негативное отношение к ней кого–то из дальней родни отца, чистокровного волшебника.
Но, несмотря ни на что, свадьба проходила весело, Гермиона была по–настоящему счастлива, да и Рон не скрывал своей глупой улыбки и просто светился. Джинни весь вечер не отходила от своего жениха, и Поттера очень сильно нервировало, что все разговоры так или иначе сводились к тому, что недалек тот день, когда в семье Уизли состоится еще одна свадьба. Гости, поздравляющие новобрачных, тут же стремились пожать руку Гарри и поцеловать в щечку Джинни, словно это была их собственная свадьба. Поттер чувствовал, что им снова манипулируют, что не он принимает самостоятельные решения и владеет ситуацией – за него уже все решено посторонними людьми, и он только должен делать то, что ему говорят. Молодой человек опять почувствовал себя марионеткой, которой управляют, и его это нервировало и бесило. Джинни весь вечер висела у него на руке и не сводила с него влюбленных глаз, а когда пришел момент новобрачным попрощаться с гостями, и те стали покидать свадьбу, Джинни, очень недвусмысленно глядя на Гарри, предложила ему остаться на ночь в Норе, тем более что родители были не против. Поттер не хотел ее обижать и показаться грубым, но, тем не менее, Джинни со слезами бросилась в дом, когда он сказал, что отправляется к себе, потому что устал и хочет спать. А он действительно устал и чувствовал себя паршиво. Он был рад за Рона и Гермиону, но почему–то в этот момент ощущал себя невероятно одиноким и покинутым. С этого дня их детской дружбы уже не существовало, они выросли и гриффиндорское трио распалось, теперь были мистер и миссис Уизли – муж и жена, у которых скоро появится ребенок, а он остался один, без друзей, без любимого человека, и от этого становилось очень грустно.
Всю ночь Гарри не мог уснуть, мучаясь от чувства одиночества, неприкаянности и щемящей тоски по далеким дням, ушедшим безвозвратно. Непроизвольно он снова вспоминал случай на выпускном балу и Драко Малфоя… А природа брала свое, и постоянная сексуальная неудовлетворенность приводила его к участившимся нервным срывам. Время шло, и Поттер уже мечтал о том, чтобы поскорее уехать в Академию, иначе он просто сойдет с ума, день и ночь думая о Драко и предаваясь своим несбыточным мечтам и желанию снова испытать то дикое наслаждение, которое смог доставить ему бывший слизеринец.
За день до отъезда в Академию Гарри решился на безумный поступок и назначил Малфою встречу. Он долго не мог отважиться на это – садился за написание письма, что–то царапал на пергаменте, потом поспешно его комкал и швырял в камин или на пол, вскакивал из–за стола и нервно расхаживал по комнате, теребя и без того взлохмаченные волосы. Затем снова садился за стол, что–то начинал писать, но тут же рвал пергамент и отбрасывал перо в сторону. Так продолжалось довольно долго, Гарри никак не мог составить текст своего послания, а когда письмо все–таки было готово, ему приходила мысль, что он совершает глупость и пергамент снова отправлялся в камин. Поттер понимал, что ему необходимо встретиться с Малфоем и поговорить. В последнее время бывший слизеринец стал его навязчивой идеей и преследовал каждую ночь во сне, после чего Гарри просыпался, ощущая мерзкое мокрое пятно на штанах, а член снова стоял, как каменный, и болели яйца. Желание испытать еще раз то удовольствие, которое доставил ему Драко, было очень велико и заполняло все мысли Поттера, хотя ему было стыдно признаться даже самому себе, что он хочет почувствовать хуй слизеринца в своей жопе. Гарри уверял себя, что эта встреча необходима лишь для того, чтобы поговорить и выяснить отношения, к тому же «хорек» должен был ответить ему за свой поступок, и оставлять белобрысого гаденыша безнаказанным было нельзя. Возможно, если он набьет Малфою морду и выпустит пар, ему станет легче и его посттравматический шок, как это называла Гермиона, пройдет. Или он снова отвафлит слизеринского защеканца, натягивая его по самые гланды на свой член, чувствуя свою власть над ним и полное превосходство, которое вернет ему самоуважение. Поттер приводил сам себе массу доводов в пользу того, что эта встреча просто необходима, стараясь не думать о том, что он все лето только и мечтал снова лечь под Малфоя и еще раз почувствовать себя его шлюхой.