- Хоть бы не пришел, - прошептала девушка, глядя на свое отражение. – Только бы не пришел… - она не виделась с ним с начала подготовки к свадьбе и не представляла, придет ли он на церемонию, которая была с каждой секундой все ближе. На ее венчание с другим человеком, которому принадлежало теперь ее сердце, которому принадлежала ее душа и с которым она проведет свою жизнь. Его, то есть, валькирии живут довольно долго, а Том к тому же старше… При мысли о Реддле захотелось впервые за утро улыбнуться – вспомнила смех, теплую улыбку, руки, обнявшие впервые тогда, в Тайной Комнате, и вдруг осознала, насколько же она по нему соскучилась и как сильно хотелось к нему, туда, в разбитый на лесной полянке, уютно окруженной деревьями, шатер, где ждали алтарь со скамейками и столы, поставленные по случаю свадьбы. Совсем немного осталось до мгновения, когда она станет миссис Реддл, и этого хотелось безумно. Хотелось стать женой человека, ставшего едва ли не самым дорогим на свете. Хотелось переступить вечером на законных основаниях порог небольшого домика. Их домика…
- Роззи, - в дверь постучали и заглянул папа, в новом сюртуке, с галстуком. Прокашлялся, немного нервно теребя рукав сюртука. Посмотрела на знакомое лицо с морщинками и ахнула, впервые в жизни заметив притаившиеся в уголках его глаз слезы. – Нам пора, малышка, - голос прозвучал как-то хрипло. Роуз сглотнула подкативший к горлу комок – пора.
Сейчас все начнется, когда они окажутся там, на полянке. От волнения вдруг слова клятвы напрочь вылетели из головы, а ведь учила их… Волнение лишь усилилось от осознания того, что папа волнуется, и впервые за всю ее жизнь едва ли не плачет. Хотя нет, он, наверно, и на свадьбах сестренок плакал… И вот ее очередь…
Когда медленно шли по шатру между скамейками, на которых уже расселись гости, к Томасу, ждущему ее рядом со своим другом, Джимом Норкиссом, бывшим в этот сказочный день шафером, к Джессике, Ирме и Шарлотте Кидс – подружкам невесты, к священнику, ждавшему ее, чтобы обвенчать их и соединить их судьбы, сердце глухо замирало. Клятва никак не вспоминалась, а фата, длинная, до пола, показалась какой-то чужой. Ядвига шла впереди, разбрасывая цветы, как самая маленькая из гостий. Майкл, который всю предсвадебную суматоху носился по дому, радуя всех кругом известием о том, что Роззи выходит замуж, включая саму Роззи, раз в сотый, вел себя на удивление тихо, сидя на первом ряду рядом с Тадеушем.
Нарядные девушки и женщины в красивых платьях и шляпках, мужчины в парадных мантиях и костюмах, некоторые едва-едва знакомые, а кого-то Роззи вообще впервые видела, как ей казалось – верно, гости Тома. Взгляд ее, шагавшей под руку с отцом между всеми этими людьми, ожидавшими, когда она станет женой любимого ей человека, невидяще скользил по их лицам, выискивая только одно лицо и не видя его. Тони не пришел! Все-таки не пришел! От осознания этого на мгновение даже возникло чистое незамутненное счастье в глубине души, сменившееся новой болью… Он не пришел. Значит, не отпустил из своего сердца, значит, злится и она причинила ему боль… Значит, заставила страдать…
Однако при взгляде на Томаса мысли, приносившие боль, растаяли, будто их и не было. Улыбнулась, увидев ту самую рубашку, с того Рождества, когда она впервые представила себе их свадьбу. Наверное, для него она тоже значит что-то особенное, раз он надел ее в этот день… Отец подвел ее к жениху и отошел, садясь рядом с мамой, одетой в красивое красное платье, промокая глаза салфеткой. Взялись за руки, стоя перед множеством гостей и священником-магом, венчавшим их сегодня, но как будто остались наедине.
Белоснежные шатры-палатки с золотистого цвета стульями и дубовыми столами, уставленными приборами, гости, множество каких-то лент, цветов, украшений вокруг исчезли, ушли куда-то в другой мир. Остались лишь теплые руки, сжавшие ее ладони, и темные глубокие глаза, внимательно, нежно и с безграничной любовью смотрящие на нее. Дыхание сбилось, и Том сделал нервный вдох тоже… Волновался, и руки чуть дрожали, и губу на секунду прикусил. Роуз до боли закусила нижнюю губку, чтобы справиться с замирающим сердцем. Всего минуты остались, и она – жена. Его жена.
- Когда я впервые увидел тебя, я заметил, какие у тебя красивые волосы, - она даже не заметила за своими мыслями, как он начал приносить свою клятву. – Это было моим первым впечатлением о тебе, но чем больше я узнавал тебя, твой характер, чем больше общался с тобой, всеми силами пытаясь удержаться в деловых рамках, тем сильнее ты была мне дорога, любимая. И перед всеми присутствующими хочется мне сказать, что каждой встречи с тобой я ждал с нетерпением. Для меня ты – ангел, озаривший мою жизнь, когда появилась в ней. И я клянусь, что буду поддерживать тебя в любом твоем начинании, оберегать и защищать, заботиться о тебе и принимать все твои достоинства и недостатки. Я буду любить тебя, пока мое сердце будет биться… И если что-то есть там, по ту сторону, то любить тебя я буду вечно…
- Я… - слова, которые учила целую неделю ночами, напрочь вылетели из головы. – С первых мгновений нашего знакомства меня потянуло к тебе, я видела твою смелость, силу, ум и то, что ты очень красив. И хотя я боялась признать и принять эти чувства, и смущалась своих чувств к тебе, такому взрослому и опытному человеку, я не жалею о том, что приняла их, - она сделала глубокий вдох. Мир сейчас существовал только для них двоих, и это ему, а не гостям, она хотела сказать, выразить, насколько сильно она его любит. Пальцы сплелись крепче. – Когда ты обнял меня впервые, ты знаешь, как это было, я на мгновение испытала счастье. И в ночь, когда впервые ты поцеловал меня, я осознала, наверное, до конца, как сильно ты мне нужен… Я клянусь быть твоей верной женой, клянусь заботиться о тебе и уюте и тепле нашего дома… Пройти рука об руку с тобой наш жизненный путь, сколько бы нам не было отведено, и любить тебя вечно, - когда на ее пальчике оказалось колечко, тоненькое, сердце на секунду замерло и часто-часто забилось. Джим, одетый в лучшую свою мантию, нервно кашлянул, выполнив свою задачу доставить кольца молодым лучшим образом и сейчас неловко переминаясь с ноги на ногу. Он, помогая лучшему другу и коллеге организовать свадьбу, и не думал, что волноваться так сильно начнет уже когда они все будут стоять у алтаря. Да и на мальчишнике проблем не было ровно никаких, их и было-то четверо – Джим, Томас, Аластор и еще Карл Кинди, давний приятель Тома. Потом, правда, присоединились Тадеуш, Натан и Брендон, но прошло все гладко. Посидели мужской компанией за рюмкой виски, поболтали, посмеялись, поздравили Тома с окончанием холостяцкой жизни… Зато теперь чуть ли не коленки дрожали у шафера, наблюдавшего за парой, обменивавшейся кольцами. Ирма и Джессика украдкой промокнули глаза, а Шарлотта, молоденькая подружка невеста, ее лучшая школьная подруга, почти нескрываемо плакала от радости за красивую молодую невесту, залившуюся таким милым румянцем… Джим на минуту даже позавидовал Тому, получившему такую прекрасную девушку в жены…
Более широкое кольцо на шершавом и немного неровном мужском пальце и, под умиленные и счастливые взгляды друзей и ее семьи, и под внимательные и иногда насмешливые взгляды приятелей и некоторых дальних родственников, губы молодой девушки в белоснежном платье в пол, украшенном серебристым узором в виде лилий, и мужчины в парадной мантии встретились. Муж и жена. Мистер и миссис Реддл. Отмеренные им судьбой годы счастья только что начали обратный отсчет, чего, конечно же, не знали ни Томас, ни Розалина, нежно касавшиеся губами губ друг друга и забывшие обо всем на свете…
***
Небольшая приглашенная по случаю такого торжества группа средней известности играла что-то, призывавшее к быстрым и веселым танцам, шутки и смех слышались за каждым столом, в том числе и за столом, где собралась семья невесты. Майкл и Ядвига, уплетая сладкие салаты и пирожки, спорили, кто из них первый будет жениться и какой большой у кого из них будет свадьба, да так увлеченно, что заслушались даже Джессика и Ирма, обсуждавшие до того то, как проходили их собственные церемонии.
Шарлотта, сидевшая неподалеку от Розалины, взяла на себя роль командующей мероприятием, давая невесте возможность вдоволь насладиться таким важным событием. На ее плечики легла роль главной подружки невесты, и девушка, искренне обожавшая подругу, всеми силами старалась не ударить в грязь лицом на таком важном для Роззи дне. Даже взяла отпуск – она работала в аптеке, помощницей продавца, - чтобы спокойнее позволить себе уделить максимум внимания подготовке к торжеству.
На всех троих подружках невесты были одинаковые темно-зеленые платья в пол и серебряные украшения, чтобы, как сказала Ирма, подчеркнуть их роль на этом мероприятии. Идея нарядов для немалой части гостей принадлежала, как легко догадаться, Ирме Ожешко. В общем-то, люди надевали вещи, на которые указывала им вездесущая пани Ирма Ожешко, не потому, что им хотелось, нередко, а потому, что иначе от женщины невозможно было отделаться никаким образом…
Казалось, веселье и радость царят кругом, не омраченные абсолютно ничем. И никто из тех, кто то и дело подходил к жениху и невесте, чьи руки соприкасались с нежностью, невыразимой словами, чтобы поздравить или сделать колдографию с счастливой парой, не замечал, как тревожно блестят карие глаза, скользившие по гостям, словно ища кого-то. Никто, кроме ее мужа, сидевшего совсем рядом, не видел этого, даже прибывшие в честь такого события сестры-валькирии Оливия и Гертруда. И даже заметь это кто-нибудь, едва ли кто-то кроме Оливии догадался бы, кого ищет ее взгляд. Томас же, внешне ничем не выдававший этого, догадывался… Он осознавал, что жить с этим пятном в прошлом Розалины, с тем, что произошло по вине ее дара с жизнью этого парнишки, Антонина, которому он искренне сочувствовал, им придется всегда. Что этот груз не исчезнет с ее души, даже если она того захочет. Да и с его тоже – он чувствовал себя виноватым в какой-то мере за то, что случилось. За то, что сердце и любовь девушки, ставшей его женой, отданы были именно ему. Любовь, делавшая его, несмотря ни на что, счастливым…
- Молодые, - шикнула Джессика, оказавшись как-то незаметно за спиной у сестры и зятя. – Ваш танец! – Розалина, очнувшись от каких-то своих мыслей, в которые была погружена, рассеянно улыбкой и стандартным «спасибо» отвечая на поздравления и пожелания, поднялась вместе с мужем и вышла в центр расставленных специально для того, чтобы сделать возможным первый танец молодой семьи, столов. Его рука легла на ее талию, совсем как во время их первого танца, на выпускном, вторая коснулась ее маленькой теплой ладошки, сжав ее тонкие пальчики. Роуз обвила рукой его шею, заглянув в его глаза. Вместе. Теперь они всегда будут вместе! Повел в танце, уверенно, легко… После него танцевала с папой, он как-то грустно улыбался и все желал и желал ей счастья, и радовался за нее. Захотелось вдруг и самой радоваться, жить, быть счастливой… Потом еще танцы, веселые, легкие, непринужденные. Свадьба совсем такая, как в ее мечтах, и он рядом с ней, держит своей теплой и сильной рукой за руку, обнимает за талию. Большой, теплый и уютный, как папа.
Уже темнело, когда утянула его из шатров, снова окинув их грустным взором. Она надеялась, что Тони не пришел на официальную часть, чтобы не слышать ее клятву, но придет потом. Не пришел… Радость, которую она испытала было при мысли о том, что он не пришел, сменилась тревогой за него и волнением. Почему не пришел?!
Сердце болезненно кольнуло при мысли о том, что она натворила, написав это приглашение. А вдруг он там… Вдруг что-то сделает с собой?! Она никогда себя не простит за это, никогда… Отогнала эти мысли, прижалась к мужу, обвив руками его талию, поцеловала в уголок губы.
- Я люблю тебя… - шепнула почти неслышно, целуя его щеку, нос, губы, приподнявшись на кончики пальцев. – Люблю тебя…
- Роззи, - его пальцы зарылись в ее волосы, перебирая их. – Родная моя, маленькая. Котенок, - целовал ее макушку, щеки, губки, сладкие, нежные… Он действительно любил эту девушку и готов был принять что угодно, если она будет с ним. Что угодно, и неважно, что осталось за ее спиной. Важно, что она с ним и будет с ним. И мужчина всеми силами заставлял себя верить в то, что она по-настоящему любит его. Но в голове билась мысль, жестокая, живущая в самых глубинах мозга, и неотвратимая. Выбор – не любовь…
«Она хочет меня любить, - думал он, когда, вернувшись домой с молодой женой, уложил своего уставшего за день котенка спать. – Мне этого хватит. Главное – хочет и счастлива со мной, остальное – неважно…»
Но все же что-то странное было не между ними, но вокруг. Что-то жуткое и неотвратимое… Они были счастливы вместе, но в глубине души обоих жил крошечный след того, чем омрачено было начало их любви и сама их любовь… И след этот не мог исчезнуть уже никогда…
И когда наутро Роззи, почти всю ночь спавшая тревожно, то и дело вздрагивая и подскакивая на супружеской постели, прильнула к нему после завтрака и виновато опустила глаза, Реддл не удивился. Он понимал, и это причиняло ему в глубине души боль, о чем она думала вечером, несомненно, постоянно себя одергивая, и что так беспокоило ее сейчас. Потому не удивился он и когда услышал ее виноватое:
- Том, я навещу Антонина. Я послала ему приглашение, - девушка, по чьим щекам катились слезы, сообщила ему, что против рассудка, воли и здравого смысла послала приглашение на свадьбу, в чем винила себя теперь. И Антонин не пришел. – Я боюсь, что он что-то сделал с собой, - прошептала она, прижавшись к мужу. – Не сердись, пожалуйста, но я должна убедиться, что он жив. Иначе я никогда себя не прощу… - она заглянула в его темные глаза своим карими вишнями, и поцеловала мужа в губы.
- Ты уверена, что оно дошло? – девушка мрачно кивнула. – Ну… Я понимаю, Роззи, я все понимаю, - шепнул он, сделав глубокий вдох. – И ни в чем тебя не виню. Я готов пройти этот путь с тобой, приняв и это тоже.
- Я люблю тебя, - ее рука скользнула по его щеке, теплая, нежная, ласковая. – Я очень быстро вернусь, обещаю. И мы с тобой отправимся в Эдинбург, на нашу медовую неделю. – Она потерлась носом о его щеку, и с улыбкой посмотрела на своего медвежонка, сидевшего на тумбочке у кровати. Она забрала его сюда вчера. Частичка родного дома там, где теперь будет жить она сама. В ее новом, пусть и крошечном, но все же родном доме…
***
- Тони, сынок, как ты? – Вирджиния Долохова заботливо склонилась к сыну, со слабым стоном открывшему глаза. Он вернулся поздно ночью, пьяный, и уснул, едва рухнув на диван в гостиной. Николас настолько ошалел от поведения Тони, что даже не нашелся, что сказать, а сегодня с утра не вышел еще ни разу из кабинета, и сидел там подозрительно тихо. Однако винить сына в том, что он шатался где-то почти до трех часов ночи, язык не поднимался ни у кого из родителей. Несколько дней назад сова, красивая, крупная, принесла письмо.
Долоховы как раз ужинали, почти молча, как и всегда, Виджиния по мере сил тормошила мужа и сына, устроившегося в Министерство, в Надзор, секретарем и теперь с энтузиазмом хлопотавшего на работе, мечтая стать настоящим инспектором. Но когда Николас отпустил сову, угостив ее орешком, и протянул письмо сыну… Тони побледнел, прочтя строчки, и еще раз пробежался по ним глазами. Рука дрогнула и выронила лист пергамента, красивый, праздничный. Антонин, чуть пошатнувшись, встал, опрокинув свой стакан с соком на светло-голубую скатерть, и, ни слова не сказав, пулей вылетел в холл. Шаги по деревянным ступенькам и страшный грохот наверху, чего-то тяжелого и явно только что разбитого. Долохова подняла на мужа недоуменные глаза, Николас как раз подобрал письмо и пробежался взглядом по строчкам…