Адам удивлённо округлил глаза, будто совершенно не понимал, о чём это говорил Микк, и глухо засмеялся.
— Нет-нет-нет, малыш Тики, — покачал Граф головой, размахивая ладонями в отрицательном жесте. — Ты был знаком с безымянным экзорцистишкой, а я хочу познакомить тебя с Алленом, — восторженно выдохнул он, и теперь уже была очередь Микка удивлённо приподнимать брови.
Потому что Граф вновь нёс сплошную околесицу.
— Хорошо, я понял, каюсь, — поспешно пробормотал Тики, не желая выслушивать ещё какие-нибудь бредни. — Если хотите, то познакомлюсь.
— Очень хочу! — тут же зачастил этот мегастарый прохиндей, заставляя Микка закатить глаза и лишний раз вспомнить, почему бегает от старика все эти долгие тысячи лет — каждую жизнь, каждую жизнь, да… — Как только ты познакомишься с ним поближе — сразу поймешь, какой он замечательный! Он просто пока еще не привык, но…
— Разумеется, — не слишком вежливо оборвал Графа Тики, сдерживая длинный вздох и не представляя, как вообще можно познакомиться с этим белобрысым недоразумением поближе иначе, чем через постель. — Вы даже не представляете, насколько я рад познакомиться с ним поближе.
Это был чистый сарказм, конечно, но Граф явно предпочел его не замечать, потому что снова похлопал мужчину по щеке (будь он здоров и счастлив с этой своей ошеломительно прекрасной привычкой) и сунул ему в рот надкусанную ватрушку, в ответ на негодующий вой заявляя:
— Ох, ну хватит быть таким неженкой, малыш Тики! Лучше сходи прими ванну, а то душок от тебя после твоих похождений зверский!
Тики, вообще не любивший сладостей (он был хищник, и он ел мясо! мясо! и иногда — шоколад), выплюнул ватрушку тут же, стоило только ему высвободиться из навязчивого объятья, и резко выпрямился.
— Лучше бы нормально покормили, а не этими вашими ватрушками! — заявил он наигранно оскорбленно, почти переходя с баритона на фальцет и в этот момент почти не сомневаясь, возможно ли это в принципе.
Да даже если и было невозможно, то кому было до этого дело, не так ли?
Граф закатил глаза, взмахнув ладонью так, словно в очередной раз разочаровался в не справившемся с его ожиданиями Микке, и покачал головой, разглаживая на одеяле складки.
— Тогда можешь идти, малыш Тики, и приводить себя в порядок, — благодушно улыбнулся Адам, щуря золотые глаза, и, почесав поросшую щетиной щеку, хохотнул. — Сегодня как раз семейный ужин, так что наешься до отвала.
Тики фыркнул, отвешивая мужчине поклон, больше шутливый и издевательский, чем вежливый, и покинул его покои, пытаясь не обращать внимания на то, как растерянно и озадаченно Граф зачёсывал волосы назад, когда Микк отвернулся от него.
Мало ли какие заботы могли тревожить Адама, не так ли? Он же был Графом, на его плечах висела вся Семья, а никто из них не был особо лёгким — даже Роад, пусть и выглядящая как двенадцатилетняя девица, весила как упитанный поросёнок, и Шерил убьёт его за такие слова, если Тики хоть раз осмелится сказать это вслух.
Так что да, у Адама было полно проблем, и ему, развязному и ленивому апостолу Удовольствия, не было до этого никакого дела.
Тики отправился в свои апартаменты, решив не терять времени на кухню и раздражение тех, кто ему попадется там, раз уж впереди целый ужин, чтобы дать волю своим ужимкам, и, только дойдя до нужной ему двери, уже ощутил, как повеяло пафосом и пижонством.
Кто бы мог подумать, что Шерил навяжет ему такую роль? Пресыщенный жизнью лорд. Даже не так — не лорд, а так-себе-лордик. Если брат думал, что он будет помогать ему и в этой жизни, то крупно просчитался. Микка от окружающих его напыщенных идиотов почти подташнивало — немногим больше, чем от собственной Семьи.
Войдя, мужчина рассеянно скользнул подушечками пальцев по дверному косяку — и издал легкий щелчок. Вспыхнул свет, озаривший стол со стопкой свежей бумаги и новой ручкой (Шерил расстарался, как и всегда), большой шкаф, низкий столик, торшер, два кресла и огромную кровать. В комнате стоял нежный, но стойкий запах трав, и эта обстановка так резко контрастировала с тем, к чему за последний месяц Микк так привык, что оставалось только устало потереть виски.
— Добро пожаловать домой, плюшевый лордик, — фыркнул Тики и прошел внутрь, закрывая за собой дверь (хотя это было по большей части бесполезно) и двигаясь прямиком в ванную комнату. Или он не знал Шерила, или тот уже заметил, что карпов в его пруду стало меньше, и все организовал.
И конечно, конечно Тики очень хорошо знал своего брата! Ванна уже была наполнена горячей душистой водой, а на крючке уже висело полотенце. Только что красная дорожка от здешнего коврика до самой постели не была раскатана, но это было не так существенно. Мужчина разделся, хрустнул спиной — и с наслаждением погрузился в воду. В конце концов, чем ему еще было здесь заниматься, как не отмокать в ванне?
…раз уж милых красавиц в Ковчеге обесчещивать ему запретил сам Адам после слёзных просьб Шерила.
Эх, а ведь больше здесь особо-то делать ничего и не хотелось. Да и что Тики вообще мог делать? Учёный из него был плохой: как-никак, а в этой жизни он никаких школ не заканчивал, — да и в воспитатели он не годился. Что уж говорить про политику — ему досталась честь исполнять роль худо-бедной поддержки на балах и очаровывать дам своей блистательной улыбкой.
Не то чтобы Микк был особо против последнего (всё-таки ему частенько перепадало много приятного после таких балов), но иногда всё это начинало его бесить. И именно в такие моменты он сбегал в шахты к своим друзьям. И понять, что его бесило всё происходящее очень часто, можно было лишь исходя из того, что сбегал к друзьям он чуть ли не постоянно.
А семейные ужины, которые Адам проводил слишком редко, чтобы называть их «семейными», были и того хуже: Роад обязательно принесёт свою домашнюю работу, незаметно заставляя всех помогать ей, близнецы вновь будут заняты лишь собой, не обращая внимания ни на кого, Майтра с Трайдом будут обсуждать что-то слишком заумное для необразованного Микка, Вайзли всенепременно будет сидеть с важным видом и строить из себя высокопоставленную персону, Лулу же в своей холодной манере закроется ото всех и примется за ужин, половина Ноев вообще не придёт, а сам Адам любвеобильно будет улыбаться всем им и болтать без умолку.
Тики такие ужины бесили, а потому он посещал их с интервалом один к трём, и Граф прекрасно об этом знал, отчего перестал возмущаться его прогулам (подумать только, словно не семья, а школа какая-нибудь), собирая все задания в одну кучу и спихивая их Микку за раз, когда тот всё-таки появлялся в Ковчеге.
Так вышло и на этот раз: за столом собралась лишь половина Семьи, Роад снова принесла кучу тетрадей, Джасдеби заняли один стул, явно пытаясь столкнуть друг друга, но не преуспевая в этом, Вайзли то ли медитировал, то ли спал, Майтра мастерил что-то мелкое и состоящее из осколков фарфора, Шерил что-то обсуждал со степенно кивающей Лулу, а Фиддлер, скромненько пристроившийся где-то с краю, рисовал акварелью.
Сам же Адам умильно любовался сидящим по правую сторону от него Алленом, который, наплевав на все правила этикета (Алчность бросал на него сердитые взгляды), смачно хрустел куриной ножкой.
В общем, за ужином Тики мог только поесть — и то не всегда, потому что временами Роад донимала настолько, что совершенно пропадал аппетит, а уж говорить о разговорах и вовсе нечего. Так произошло и сейчас — он уныло поковырялся в тарелке вилкой, недовольно покосился на Уолкера, уминающего тройную порцию еды для обычного человека (старик еще незаметно подсовывал ему блюдо с пирожками), и наконец дождался того, что миленькая дочурка своего папочки спрыгнула со своего стула с тетрадкой по географии и целенаправленно шагает к нему.
Ну конечно, у кого еще спрашивать про Сиерру-Морену и Гвадиану, только у бродяги-Тики, который исходил всю Испанию и всю Португалию.
Ах, родимая Португалия…
Тики тряхнул головой и поспешно поднялся из-за стола, едва не опрокидывая свою так толком и не опустошенную тарелку с едой, но не обращая на это никакого внимания.
— Всем спасибо, всем спокойной ночи, — громогласно заявил он и отвернулся от тут же надувшей губы обиженной Роад.
— Но еще только восемь! — воскликнула она удивленно и сердито затопала ногами. — Ну Тики, ну помоги мне, ты же все знаешь!
— Я неуч, и место мне в той шахте, где я был найден, — усмехнулся мужчина, оборачиваясь через плечо и замечая, как дернулась Лулу Белл, поднимая на него злые глаза (а ведь именно она так однажды сказала, а Тики был очень злопамятным). — Так что обратись к нашей… ммм… кис-кис… к нашей кошечке — она все наверняка знает!
На этом он поиграл бровями, еще раз замечая, как его прожгли недовольным взглядом (только это была уже не противная Лу), и ретировался прочь из столовой. Только застопорился глазами на какой-то момент на Уолкере, которому Граф подсовывал очередной пирожок, и увидел, как тот сердито кривит губы.
Кажется, не только одному Тики было тесно и неуютно в Ковчеге. И кажется, над этим стоило поразмыслить.
***
Кажется, у Тики появилась новая навязчивая мысль.
Сначала он не придал этому особого значения, потому что его голову частенько занимали размышления, занимающие по времени больше, чем несколько минут, но все они касались обычно рабочих моментов— независимо от сферы деятельности: в шахтах он думал о том, как не вывалиться из вагонетки или не разрушить стену, на приёмах — как улыбаться так, чтобы потом зажать какую-нибудь хорошенькую девицу в углу, при выполнении заданий — как убить быстро и незаметно. Тики мог назвать себя серьёзным и внимательным, но показывать этого не любил. Иначе было чревато застрять где-нибудь (у Шерила в узде) в роли ломовой лошади и пахать всю оставшуюся жизнь, чего ему категорически не хотелось.
А потому и в Семье Микк на протяжении всех своих жизней был больше известен как сумасбродный раздолбай, сбегающий от Графа к человеческим друзьям. Общение с которыми, на минуточку, было намного интереснее — да и удовольствия приносило куда больше. А кому, как не апостолу Удовольствия гнаться за удовольствием?
А потому и размышлять Тики мог обо всём. Да только вот какого чёрта сейчас все его мысли занял этот седоволосый мальчишка, понятно не было.
Странное дело, но до этого такого не было. Кажется. Потому что Микк парочку раз думал об Уолкере — как о противнике, как о жертве, как о любопытном объекте, — но никогда в его размышления не врывалось навязчивое такое желание прижать пацана где-нибудь и либо хорошенько дать ему в морду (бесил своей раздражённой миной), либо также хорошенько трахнуть.
А особенно сильно все осложнялось тем, что Тики еще валялся в постели. Он только проснулся и теперь не знал, что ему делать в Ковчеге весь день — потому что задержаться здесь явно придется. Во-первых, иначе старик будет дуться и завалит заданиями. А во-вторых, потому что иначе брат будет ныть и вполне может использовать какие-нибудь наручники.
Микку ни то, ни другое, надо сказать, совершенно не улыбалось, так что оставалось лишь отделаться малой кровью и провести в семейном гнездышке по крайней мере несколько дней. Максимум через пару недель Тики снова намеревался свалить куда подальше (ребята переезжали в Италию, когда они расстались) и не появляться здесь еще месяц или больше. На балы его все равно дергала Роад, всегда знающая откуда-то, где искать, а больше он ни для чего не был и нужен, так что…
Стоило ли вообще называть это сборище разномастных фриков своей семьей, если они взаимно на дух друг друга не переносили?
Тики тяжело вздохнул, не желая продолжать развитие этой не самой лицеприятной темы, и рывком встал с кровати, намереваясь всё-таки пристать к новому обитателю Ковчега и познакомиться с ним… поближе.
Адам же сам просил его об этом, не так ли?
А то, что Уолкер окажется довольно интересным, даже не обсуждалось. Что может быть на этой огромной посудине интереснее пробудившегося в экзорцисте Ноя, которому разок продырявили сердце, оторвали руку и проткнули грудь катаной, после чего заковали в цепи и заперли в подвалах Ордена, а потом ещё и спасли, заставив спасаться ото всех?
Тики полагал, что на ближайшее время у него определённо точно есть увлечение, которое принесёт удовольствие невзирая на то, что именно Микк с ним сделает: изобьёт в который раз до смерти или отдерёт как сбежавшую на днях шлюшку.
А потому через полчаса он уже прогуливался по коридорам Ковчега в поисках Уолкера, совершенно при этом не представляя, где тот может быть. Вообще-то выше всего была вероятность того, что Уолкер мог оказаться на кухне — он всегда много ел, и раз так, то где ему еще быть, если с Семьей он не слишком-то контактировал. Похоже, не контактировал он толком даже с Графом, хоть тот с ним и носился как курица с яйцом.
Впрочем, то, что Малыш ни с кем в Ковчеге не общался (да и кто бы захотел, право слова — ведь Неа тридцать пять лет назад вырезал большую часть обитателей этого местечка. Нои к Четырнадцатому относились опасливо, а этот новый Четырнадцатый совершенно точно плевал на них на всех) было Тики лишь на руку. Меньше свидетелей — меньше проблем и улик. Если, разумеется, Аллен сам не пойдет жаловаться.
…интересно, а он пойдет?
Тики решил во что бы то ни стало это выяснить и с этим зашагал по коридору в направлении кухни. Если он помнил, она была метров через двести налево от его собственной комнаты за правым поворотом второго ответвления этого долбаного лабиринта.
Вокруг было пусто и тихо. То ли слишком рано, то ли слишком поздно — Тики ощущал себя выспавшимся, а это значило только то, что ранним утром проснуться он не мог, но ведь и в Ковчег он вернулся…
…а когда он вернулся в Ковчег?
Так или иначе, это было не слишком-то важно. Важно было то, что до кухни Тики не дошел. Потому что Уолкер обнаружился в коридоре. И он сосредоточенно бил небольшим молоточком по стене, явно стараясь не наводить слишком много шума.
И — очевидно пытаясь проделать в неё дыру, чтобы, видимо, сбежать.
Тики остановился, чувствуя себя слегка не в своей тарелке хотя бы потому, что совершенно не ожидал от Четырнадцатого такого… идиотизма?.. и стремления смыться, используя все возможные (и невозможные, если уж начистоту) способы. Мальчишка уже умудрился настругать себе под ноги приличную гору пыльной крошки, а в стене — выдолбить яму (или как это называется для вертикальных поверхностей?..), и становилось понятно, что находился он тут, скорее всего, не первый и даже не второй час.
Тики мимоходом подумал, что вот именно таких тружеников, которые ради какой-нибудь идиотской затеи горы готовы свернуть, им в Семье и не хватало, как вдруг Аллен скривился, длинно выдыхая, и неприязненно вздёрнул верхнюю губу, хмурясь и втягивая голову в плечи, после чего с удвоенной силой принялся соскребать пыль со стены.
Это было странно, и Микк со смешком признал, что ему даже знакомо такое непреодолимое желание свалить отсюда, плюя на все законы и логические доводы. Проделать туннель в стене? Да без проблем! Притвориться смертельно больным, хотя Нои в принципе не болеют, и отпроситься куда-нибудь в пансионат? Да пожалуйста! Нажаловаться на скуку и пригрозить кровавой расправой над любым, кто попадётся под руку, чтобы тебя отправили куда подальше? Да вообще не вопрос! Спрятаться в корзине с объедками, которую каждый вечер вывозили в реальный мир? Да даже провонять тухлыми яйцами лучше, чем находиться здесь!
— Даже если ты и пробьёшь стену, — с усмешкой начал Тики, привлекая внимание дёрнувшегося на голос Уолкера, — тебе не сбежать отсюда.
Мальчишка резко обернулся и тут же выпрямился, скрещивая на груди руки и тщетно пытаясь спрятать молоточек, чем вызвал у Микка уже полноценную улыбку.
— Это еще почему? — сварливо поинтересовался он, с вызовом глядя на мужчину. Тики же… Ох, Тики вспомнил вчерашний день и решил немного поиздеваться над дерзким засранцем, вздумавшим устанавливать тут свои правила. Больше всего в Ковчеге бесились из-за Микка, а не из-за какого-то белобрысого экзорцистишки, и своей социальной нишей делиться Третий апостол не собирался.